А в январе Демулены (теперь уже супруги – о, сладкое слово), устроили прием в новом своем жилище по улице Французского Театра, 2. Был ближний круг Камиля и Люсиль цвела, глядя на то, какие люди посетили ее дом и что ее муж – прежде сомнительного положения начинающий адвокат, не только ровня им, но и даже где-то превосходит.
Одно только не нравилось Люсиль – сколько вина пьет Жорж Жак Дантон. Нет, он в целом был человеком приятным, однако, от вина, в котором он, очевидно, не знал меры, его горячило и тянуло на шутки и весьма острые выражения. Его иногда одергивали, но все же, Люсиль слегка коробило…для себя она решила, что впредь будет осторожнее звать его.
А потом, Дантон, опрокинув очередную порцию вина, вдруг сказал на размышления Камиля:
-Ты, Камиль, правильно всё говоришь…по делу. Но ты – утопист, романтик. Нельзя не запачкать руки. Придется поработать кроваво, а ты, как все романтики, можешь оказаться робким для этого дела, — и Дантон хмыкнул, довольный своей фразой.
Глаза Камиля полыхнули бешенством:
-Робким? Разве был я робким, обращаясь к толпе в Пале-Рояле? Я призывал народ к оружию, первым из всех вас я писал о свободе, заговорил о ней, как к великой возможности, и…
-Камиль, — одернул его Максимилиан Робеспьер, — не горячись. Он сам не знает, что говорит.
-Во, — Дантон указал на Робеспьера пальцем, — верно сказал. Сам не знаю, что говорю.
