-О, ради бога! – не выдерживает Люсиль, но поспешно закрывает дверь. Ей хочется войти к мужу, но она не смеет – уже знает, прекрасно знает, что он не выносит, когда к нему входят, когда он вот так охвачен каким-то порывом. Даже если он этого и не покажет, Люсиль слишком хорошо знает мужа.
Тем временем, дойдя до спасительного своего кабинета, Камиль Демулен наспех царапает пером, от нервности едва не ломая его, несколько строк. Чернила сохнут долго и есть еще время подумать, есть еще время отступить, но отступления для Камиля нет. давно уже нет.
Он складывает лист пополам, потом еще раз пополам и выводит уже более твердо: «Ж.Ж. Дантон».
Отбросив записку, Демулен прикрывает глаза. Он пытается вернуть себе спокойствие. Он верит, что поступает правильно, но ведь и раньше, до этого, тоже верил, и только оглянувшись назад, замечал вдруг ошибки на радость крючьям совести и метания?
Снова приходит воспоминание от той эйфории, когда все только началось! Ах, как весело тогда все началось. По улицам смех. По улицам песни. По улицам шепоты, крики и вознесения. Повторяются речи и радостны объятия граждан.
Сегодня речи остались. Сегодня остались крики и шепоты. И речи все еще живы, но тогда было весело. Сейчас – страшно, жутко и почему-то холодно.
Ах, как весело все начиналось…
- Я повторяю вам ещё раз!
-Я повторяю вам еще раз, Жак, что этого не будет! – Людовик Шестнадцатый, Его Величество – устал спорить. Он устал от волнений, что терзали несчастную Францию, от грозы, что висела в воздухе, от донесений министров, которые все, как один, заявляли, что голод и нищета усугубляются и негде занять, перехватить…
