Может быть, Марат и мог бы судить об этом лучше других? Или же тоже ошибался? Или народ сам не может понять себя?

            Барбару прячется от ответа в кубке с кислым вином. Самым дешевым, тошнотворно кислым. Он пытается сделать паузу, но невольно его хлещет мысль, что в Марселе вино не такое…и приходит мысль еще страшнее: а увидит ли он хоть раз Марсель опять?

            Петион молчит. Размышляет о чем-то своем. Франсуа без ответа.

***

            Франсуа не успокаивается. Они подкладывают тайком скудные кусочки своих ужинов друг другу в тарелку, не глядя друг на друга. Это привычно для них. Это почти игра.

            И Бюзо вступает опять:

-И всё-таки, чья свобода ему ближе?

-Кому? – выждав, пока Франсуа отвлечется, Барбару укладывает ему ложку пустой почти похлебки из своей.

-Народу, — отвечает Бюзо с удивлением, в свою очередь, пользуясь паузой и подливая из своего кубка вина Жерому.

            Вино хоть и кислое. Но в нем облегчение. Что-то из прежней жизни. Жизни, к которой они не вернутся.

-Я думаю, им по душе больше правда революционного террора, — тяжело признает Шарль. – народ, уставший от гнета, ликует, расходясь в крови. Поэтому они так любили Марата, поэтому…

-Народ нелогичен. Он желает освободиться от тиранов, но провозглашает новых, — возмущается Бюзо.

-Это от жажды мести, — предполагает Шарль.

-Вы неправы, — возражает Жером. – Народ жаждет хлеба. По большей части ему плевать, кто правит, пока он хочет есть. Набейте их животы хлебом, и они станут думать, а пока…