Шарль Барбару.

            Франсуа, ты устал, истомлен,
            И сам не знаешь, о чем говоришь сейчас!
            Есть свобода, есть права, есть закон,
            И…

Франсуа Бюзо.

            И три тысячи бессмысленных фраз?
            Слова, Шарль, слова! Всё пустое…
            И эти слова ничего не стоят,
            Потому что ни я, ни ты, ни проклятый Марат
            Никто не знает, чего хочет народ.

Шарль Барбару.

            Марат уже мертв, и блуждает, где ад,
            А нация желает прав и свобод!

Франсуа Бюзо смотрит на Барбару с непередаваемой плохо скрытой иронией.

Шарль Барбару (грубо).

            И вообще… что ты несешь? Как смеешь ты?
            У нас с тобой были схожие мечты,
            А сейчас ты говоришь, что народ, что ты не знаешь…

Франсуа Бюзо.

            Успокойся! Я просто так…болтаю!

Бюзо заходится наигранным смехом, Барбару смотрит на него с настороженностью.

Сцена 1.24 «Хлеба!»

Дом с заколоченными окнами – покосившийся и жалкий. В убогом, замусоренном и каком-то заветренном дворике стоит Петион, о чем-то разговаривая с зашедшим за ним человеком.      

            Чуть поодаль небольшая группа стариков, женщин и маленьких детей плетет что-то из прутьев, вымачивает их, отбивает, снова плетет… все измождены, худы, неопрятны.

            В стороне, за деревом стоит невидимая никому женщина – молодая, с усталым и тоскливым лицом, печальной улыбкой. Она облачена в неподходящие для этого места и грязи легкие светлые полупрозрачные, даже какие-то воздушные одежды, но грязь не касается ее платья, не пачкает его. Это – Свобода. Никто ее не замечает.