Максимилиан Робеспьер молчит. Все ждут его слова, но он выжидает.
-Надо арестовать и Эбера, и Дантона! – Бийо не может найти себе места. Он вскакивает, ходит за спинами других членов Комитета Общественного Спасения, чем им досаждал бы, если бы они не привыкли уже к подобной нервности. – Вот оно, решение!
Мгновенно занимается гул. Кто-то, как Карно пытается навести порядок, Бийо же требует поддержки. Кутон не принимает участия в этом гуле. Он смотрит на Робеспьера, который уже готов сказать. Сен-Жюст тоже молчит, но это молчание дается ему с трудом, и, чтобы хоть как-то занять себя – он выразительно закатывает глаза, усмехается, пытаясь показать, как ему смешно, и как он уже осведомлен.
Этого почти никто не замечает. Ну, разве что Колло, который также отмалчивается, но не потому что не имеет своего мнения, а потому что осторожен и чувствует, что пока нельзя выделяться с этим самым мнением.
У Колло определенная ненависть и к Сен-Жюсту, и к самому Робеспьеру, и к Дантону. И ко всем. Он устал. Он устал от всех них. все кажутся ему одинаково неправыми…
-Мы не можем напасть и на Эбера, и на Дантона…- тихо заговаривает Робеспьер. Его голос всегда тих, это не Дантон, с его звучным ревом, это не Марат. Но его слушают. И эта тихая речь всякий раз заставляет всех умолкнуть мгновенно. Есть что-то страшное и неестественное в тихом голосе, который звучит среди ожесточенных споров.