А затем крик, что приходит к ней не первый десяток лет:
-Ко мне, моя подруга! – и стон…
Как она влетела в комнату, как бросилась к его телу? Как ее оттащили? – Симона не помнила ничего из этого. Помнила, как она билась над ним, как рыдала на его окровавленной груди, и как рыдающая Катерина смывала его кровь с ее лица.
Как не порвали эту дрянную девчонку и куда ее дели – Симона тоже не знала. Она те дни, а если честно, и с того дня до сегодняшнего, проводила в полусне, не соображая нередко, что вообще делает…
Просто в тот момент все утратило для нее значение. Ей казалось, что это она умерла, что это она убита, а не Жан. И это ей надлежит лежать окровавленной, а не ему.
-Ко мне, моя подруга, — приходил его крик ночью, и Симона вскакивала на когда-то их общей постели, которую делила теперь с Альбертиной, так как одна боялась засыпать.
-Ко мне, моя подруга, — приходил его крик неожиданно днем, когда она пыталась стряпать обед и руки дрожали.
-Ко мне, моя подруга…
Этот голос, кажется, шел за нею по улицам, таился в тени и солнце, приходил к ней.
К ней вообще многие тогда приходили. Кто-то с сочувствием, кто-то что-то предлагал. Она ничего не помнила.
Она ничего не понимала. И не хотела понимать.
***
Симона поняла, что уснуть ей не удастся и окончательно села на постели, медленно откинула тонкое, не греющее одеяло в сторону и пошевелила отекшими за ночь ногами. Взглянула на перегородку – Альбертина спит, ну и хорошо… можно встать раньше нее, растопить печь, а то холод подбирается ночью…
