Вдобавок, девчонка была какая-то угловатая, нескладная. В ней что-то было, но что-то не совсем женское, чуть грубое, непонятное и даже не самое приятное…
-Так что вам угодно? – спросил Шарль, надеясь, что эта посетительница уйдет как можно быстрее. Вообще, он был хозяином радушным и хлебосольным, но быть хозяином на чужой земле и в это время было невозможно, к тому же, ему хотелось отдохнуть – за совещанием с соратником он утратил множество сил, да и сон давно его был беспокойный.
-Простите меня, я не хотела беспокоить вас, я бы не осмелилась, — ее глаза! теперь Шарль понял, что его так смущало и привлекало внимание к ней. Глаза. Вернее – взгляд. Какой-то лихорадочный, горящий. Такой был у Марата, когда он выступал с трибуны, обвиняя всех в измене, и требовал тысячу голов на гильотину…
-Уже побеспокоили, — не совсем вежливо, хотя ему хотелось быть вежливее, отозвался Шарль. Уловив это, он попытался смягчиться (девчонка-то не виновата ни в чем!). – Говорите, я вас слушаю. Внимательно слушаю.
-Моя подруга по монастырю…понимаете, она лишилась пенсии.
-Так…- Барбару мысленно выругался. – К сожалению, я сейчас не располагаю…
-Нет! – горячо запротестовала девушка, гордо и яростно блеснув лихорадкой своего взора, — нет, нет! Вы не поняли! Я хочу съездить в Париж, ходатайствовать за нее. паспорт я уже получила, но мне бы…чью-нибудь рекомендацию.
Барбару чуть не рассмеялся от облегчения, но тут же и взгрустнулось. Оставались единицы в Париже. Да и кто из них в это время, когда власть жирондистов качается на последней ниточке, согласится заняться делом этой девчонки? Впрочем, ему какое дело?!