Само обвинение это было абсурдным! Он, начинающий адвокат, содействовавший распространению памфлетов, призывающих народ к революции, поведший марсельцев на борьбу, штурмовавший Тюильри, и, в конце концов, голосовавший за смерть Людовика – гражданина Капета, и он – он враг Республики? Само обвинение казалось ему смехотворным и Шарль даже не сразу понял, что это не шутка…

-А чего ты ждал? – с удивлением спрашивал один из друзей, верный и чуть насмешливый по самой сути своей природы, Жером. – Ты открыто выступал против Марата, ты открыто обвинил Робеспьера в стремлении к диктатуре… ты же не думал, что они стерпят это?

-Кто бы говорил! – огрызнулся тогда Шарль. – Ты сам-то…ты! Разве молчал?

-Так я и не предполагал другого выхода, — равнодушно отозвался Жером. – Когда мне припомнили то, что я голосовал за казнь гражданина Капета, но с отсрочкой, когда, в обход моих заслуг припомнили это, я понял. Ты помнишь тот день? День, когда Марат предстал перед Трибуналом, вопреки протестам Дантона? Помнишь?

            Шарль не отвтеил, а только плотнее сжал зубы, вспоминая ехидное, изуродованное болезнью лицо Марата, когда он предстал перед Трибуналом. Подумать только! еще там, перед обличением, он не подумал даже убрать с лица издевательской своей злобной усмешки!

-Так вот, — продолжал Жером, не нуждаясь в ответе соратника и друга, — тогда, когда Трибунал его оправдал, и когда толпа принесла его на руках в Конвент, когда он только взглянул в нашу сторону – я уже понял, куда дует ветер.