Мы вместе сплели эту музыку. Мы сыграли ее. Но инструменты, завершив концерт, уходят спать. Я был скрипкой. Не первой и не второй, а так…угловой, но я был. А это значит, что мне надлежит вернуться туда, в обрамлении бархата.

            Бархата смерти.

            Ведь мой концерт закончен.

            Мне жаль моей жены. Мне жаль моего сына. Но я только угловая скрипка. И я делаю то, что должен.

            Мы славно сыграли. Но теперь наша композиция подходит к концу. Она не затихнет. Ее будут переигрывать, насвистывать и напевать – и в этом наша заслуга, но сейчас, да, именно сейчас, я хочу разделить участь своих друзей, своих соратников, а прежде всего – твою участь, Максимилиан.

            Я думаю, что кровь – такая темная, такая жуткая и такая липкая – это смерть. Столько крови… прости, мы не смогли проститься достойно, мы не должны были уйти так, но вот – уходим. И я принимаю. Принимаю это.

            Отыгрываю свои завершающие нотки. Становлюсь эхом.

            Эхом, которое отразится пистолетным выстрелом, разорвет криком пространство. Оглушит меня самого. Но так правильно. Сделав свое дело, каждый из нас отправляется спать. И я ухожу.

            Пистолет такой тяжелый. Такой холодный.

            Мне не страшно. Нет, уже нет. я только инструмент. Я скрипка. Как там напевал мне Сен-Жюст? Тари-рам…бледно светит, тира-ра…

            Музыка! нам выпала славная музыка. Прости меня, прости, что не простился так, как должен был проститься. И больше чем о прощании я сожалею об этой музыке.