Обозлившись, Демулен выступил открыто. Игнорировать это было уже нельзя.
В тот вечер Кутон не сводил взгляда с Робеспьера, в глазах которого застывало навсегда пепельное чувство, чувство глубокой скорби, которую не излечит больше ничего. Сен-Жюст же негромко зачитывал свой доклад, разоблачающий и Демулена, и Дантона и еще несколько вмешанных имен в предательстве республики и самой Свободы.
Кутон не верил, что Робеспьер подпишет тоже приказ об аресте. Не верил, что оставит он Демулена в тюрьме, что не вступится на всколыхнувшим всю Францию судебном процессе, и что даже перед самым последним свистом гильотины не произойдет какого-то чуда и Камиль действительно умрет.
Но ничего не произошло.
Вскоре последовали новые имена. Казнена была и жена Камиля. А за нею и много кто еще. И страшные змеиные кольца сжимались все сильнее.
***
-Тираны.
-Палачи!
-Убийцы.
-Смерть тиранам!
Теперь это звучало ото всюду, а Кутон пытался понять – почему? Он сам занимался уничтожением врагов народа, а оказывалось, что народ считает теперь врагом его самого! Он пытался объяснить, что нужно немного подождать, что нужно отбросить жалость к врагу, что только добродетель…
Но его не слушали. Его перебивали. И даже карта калеки не спасала его и больше не выделяла.
-Если ты калека, то и иди прочь отсюда…
-Вернее, ползи!