Он не заговорил больше со мной. Ушел и не вернулся. Не вернулся уже никогда. Это было почти полтора года назад…
И снова – первой мыслью, и совсем уже не злой, было: «теперь мне надо не пропасть самой».
***
Теперь уже я отложила лук и прислушалась. С переборкой овощей покончено, а на улице все еще гвалт, который то приближается, то, словно бы, отходит назад. Если была бы казнь – все бы уже прошло мимо, если было бы выступление, то тоже все, вернее всего, закончилось бы, так что же происходит.
-Как думаешь, — Луар, заметив, что не одна она насторожена, спросила почему-то шепотом, — это когда-нибудь кончится?
-Всё кончается, — ответила я, — но я думаю, что самого страшного мы еще не увидели.
Луар побелела и крепче сжала в пальцах нож, которым очищала картофель.
***
Как это произошло – не знаю уже. Не помню. Помню, что через месяц от прибытия в Париж, прачечная закрылась. Не могу указать уже причину, возможно, в Париже закончилось грязное белье.
Я осталась на улице, скиталась, перебиваясь случайными и мелкими заработками вроде мытья посуды, но это было временно, и надо было пройти через толпу желающих.
А потом я попала на улицу Сен-Дени.
У меня была тарелка горячего супа, дешевое вино, которое давало мне возможность не запоминать одинаково отвратительных лиц клиентов, и крыша над головой. Не было только души. Мой отец был богобоязненным человеком, верным супругом, и пытался нас воспитать также. я боялась, что он смотрит на меня с небес и проклинает. Я боялась, пока у меня был страх.
