То  была  машина. Сверкающая  блестящим  бронированным  металлом  машина. Робот  киборг  инфильтратор  Т-888. Робот, которого  он  еще  в  реальности  в  глаза  не  видел, но  здесь  видел  и  знал, даже  что  это  за  машина. Машина  на  него  не  смотрела, но  держала  крепко, и  вырвать  руку  не  было  возможности. Как  правую  теперь, так  и  левую  руку. И  он  стоял  посередине, между  роботами  машинами  Главного  Центрального  бункера  Скайнет. В  Главном  Центре  его  управления. В  особом  месте, куда  не  было  доступа  никому, кроме  этих  машин. Избранных  машин  и  его  Алексея.

  Киборг  взял  его  Алексея  за  левую  руку  и  также  сжал  цепко  ее  и  прочно. Так  что  вырваться  из  той  мертвой  хватки  руки  робота  Алексею  было  невозможно.  Из  той  хватки  цепких  металлических  пальцев  машины. За  которой, стояли  еще  две  машины. Два  Т-800. И  Алексей, почему-то  знал, что  те  машины  были  в  подчинении  этой  держащей  его  за  руку  машины. И  они  были  его  и  Скайнет  охранниками. Охранниками  его  и  этой  самой  главной  в  этом  бункере  Мега  машины. И  она  их  собрала  сейчас  здесь  у  себя  перед  собой  и  этими  мониторами  в  этой  комнате.

  Вспыхнул  ярким  светом  монитор  и  из  горящего  экрана  что-то  появилось. Сначала  замелькали  целыми  наборами  многозначные  цифры. Какие-то  графики  и  таблицы, приказы, зашифрованные  в  каких-то  математических  формулах, назначения  которых  Алексей  пока  не  знал. Много, много  цифр, целыми  рядами  просто  замелькали  на  том  горящем  экране. И  из  глубины  центра  самого  экрана  и  мелькающих  цифр, пересекающихся  длинных  линий  и   цветовых  спектров  появилось  красивое  женское  лицо, женщины  лет  тридцати. Черноглазое. Со  смуглым  оттенком  кожи  и  черными  красиво  изогнутыми  бровями. Это  была  женская  голова. С  черными  вьющимися, тоже  как  у  стоящей  справа  такой  же  тридцатилетней  женщины  волосами. С  тонкими  губами. Так похожими, на  губы  его  земной  матери. И, вообще  лицо  было  теперь  очень  похоже  на  лицо  Антонины, матери  Алексея. И  одновременно  на  какое-то  чужое  лицо. Что-то  среднее. Оно  словно  пытаясь  ему  угодить, меняло  свое  анатомическое  строение, не  зная  как  угодить  его  вниманию, вниманию  совсем  еще  молодого  двадцатилетнего  мальчишки.