— Мамочка! – Алексей  кричит  ей, забыв  уже  обо  всем — Я  иду  к  тебе мамочка!

  И  он  прыгает   из  окна  и  летит  вниз, в  черную  пустоту. В  ледяную  стужу  ядерной  зимы. Его  подхватывает  ледяной  ветер  и  несет  куда-то. В  той  черной  пустоте. Унося  далеко  ото  всех. С  кем  он  был  рядом  в  том  доме. Унося  куда-то, в  какую-то  неизвестность  ледяного  своего  мрачного  мира.

— Мама! – он  кричит  уже  в черной  ледяной  пустоте  и  внезапно  весь  напуганный  жуткими  такими   странными  сновидениями  просыпается.

  Алексей  смотрит  в  полной  темноте  по  сторонам, но  ничего  не  видит.

  Свет  в  жилом  бетонном  спальном  отсеке  выключен  и  только  храп. Это  храпел  Гарик  Резвый. Похоже, он  спал  совершенно  без  задних  ног. Намаявшись  в  походе. И, теперь  храпел  на  весь  спальный  бокс. Где-то  в далеком  самом  углу  у  бетонной  стены  и  завернувшись  почти  с  головой  в  теплое  солдатское  синее  с  полосками  одеяло. От  него  не  отствал  и  его  односельчанин  Федотов  Степан  в  другом  углу низкого  потолками  бетонного  спального  отсека.

  Все  распределились  на  отбой  в  разных  местах. На  выбор. Да  и  никто  не заставлял  и  не приказывал  в  этом  деле  ложиться  рядом.

  В  этих  бункера  железобетонных  подвалах  все  было  исключительно  только  на  искусственном  освещении. Даже  тепло  держалось  на электричестве. Как  там  в  том, теперь  его  ракетном  военном  бункере, так  и  в  этом. Сейчас   в  полной  темноте  Алексей  почему-то  задумался  о  нем. О  свете  и  тепле. Вот  так  внезапно, пробудившись  после  этого  странного  жуткого  сна. И   вдруг  увидев  полную  темноту, вспомнил  ту  в  том  своем  уже  ракетном  бункере  горящую  неровно  мигающую  светом  лампочку. Такую  же,  как  и  здесь. Под  потолком. Тут  только  погашенную  совсем. В  этом  без  окон, только  гудящего  вентиляцией  по  трубам  меж  толстых  бетонных  перекрытий  вентиляторами  и  вентиляцией  спального  жилого  солдатского  бокса.