— Я  хочу  видеть  могилу  мамы – произнес  он  напоследок, выходя  в  сени  дома  у   отказавшегося  от  него  как  от  сына  своего  отца  Дмитрия  Егорова. Его  голос  стал  уже  не  таким. Скорее  больше  стал  напоминать  голос  машины. И  он  его  больше  не  назвал  отцом. Он  повернул  на  прощание  свое  робота  и  человека  молодое   мальчишеское  лицо  в  сторону  на  своего  бывшего  теперь  отца. И  его  красные, горящие  пугающим  огнем  из  темноты  сеней  линзами  глаза  человека  и  машины  еще  сильнее  стали  видны  из-под  глазных  живых  нарощенных  искусственно  в  глазницах  бронированного  колтаном  черепа  яблок.  

— Она  в  самом  центре  кладбища. Там  высокий  крест  из  молодой  ели  и  заборчик  из  досок, увидишь  сам – произнес,  в  ответ, трясясь  от  горя, боли  и  ужаса  Егоров  Дмитрий. По  его  щекам  текли  слезы. И  он  видел  такие  же  слезы  в  тех  горящих  красным  огнем  синих  глазах  этой  человекоподобной  машины. Машины, так  похожей  на  его  родного  младшего  сына. Машины, тоже  умеющей, как  и  человек  плакать. Машины,  укравшей  его  сына  и  поглотившей  внутри  себя.

  Он  не  кричал  сейчас  совсем  как  прежде, а  просто  произнес  тихо  ему. Давясь  и  сглатывая  горькую  болезненную  обжигающую  его  горло  слюну. Он  произнес  своему  отвергнутому  навсегда  младшему  сыну – Только  тебе  зачем. Ты  ведь, теперь  не  человек. Ты  теперь  как  они, машины.