***   

  Егоров  Дмитрий, совершив  только, только  утреннюю  молитву. И   поправив  икону  Николая  Угодника  Отвратного  среди  кружевных  белых  занавесочек  на  узенькой  в  правом  верхнем  углу   полочке. На  бревенчатой  выбеленной  известью  стене  своего  утонувшего  в  сугробе  глубокого  снега  дома. Собрался   делать  домашнюю  уборку. Еще  надо  было  принести  дров  и  разжечь  старенькую  печь. Слазить  в  погреб  и  достать, что-нибудь  из  того, что  можно  было  бы  утром  поесть.

  В   его  доме  стареющего  хоть  и  женатого  пятидесятилетнего  седого  уже  порядком  мужчины  было  холодновато. Это  все, сквозняки. Из  углов  постоянно  дуло. И  толком  нечем  было  заделать  дырки  между  бревнами.

  — «И  Антонина  совсем  расхворалась. Худо, че  то  ей  совсем»- думал  он — «Наверное, помрет  скоро. Дырки  чертовы, все  дует  и  дует» .

  Он  толкал  туда  все  что  можно. Но, все  равно  дуло. И  от  этого  в  доме  сохранялся  внутренний  холод. Да  и  сырость  одолела. Она  тоже  создавала  такие  условия. Тянуло  этой  сыростью  из  самого  погреба. И  надо  было  протопить  печь. В  противовес  улице. Там  стояло  тепло. Уже  неделю  как  тепло, но  снег  не таял. Он  лежал  по  всей  территории  двора  и  ограде. По  всей  его  лесной  в  глуши  в  верховьях  Манского  нагорья  деревни. Среди  глухого  соснового  заснеженного  леса. Где  жил  он  и  еще  несколько  семей. Теперь, почти  бездетных. Только  у  кое-кого  были  еще  совсем  маленькие  ребятишки, которых  не  забрали  в  ополчение.