И  в  стеклянные  окуляры  резинового  противогаза, он  видит  перед  собой  всех. Гражданских  и  военных. Кто-то  идет  сам. Кого-то  тащат  на  носилках. И  он,  все  еще  в  каком-то  полуразрушенном  многоэтажном, еще  каким-то  чудом  не  рухнувшем  пока  кирпичном  здании. Без  окон  и  кругом  все  разбросано  и  перевернуто. На  полу, прямо  под  ногами  людей  выбитые  оконные  рамы  и  все  в  битом  стекле. И  он  видит  все, видит  этот  наступивший   конец  света. В  выбитые  полностью  от  ядерного  удара  и  ударной  волны  окна. Видит  летящий  по  воздуху  радиоактивный  пепел. Пепел  сожженного  атомной  войной  живого  мира. Его  родного  мира. Мира,  который  он  так  никогда  и  не  видел. Никогда. 

  Он  лишь  видит  пепел. Серый  хлопьями  парящий, почти  невесомый  пепел. Пепел  сгоревшего  в  атомном  хаосе  живого  мира. Пепел  тех, кто  попал  под  сам  ядерный  удар. Этот  пепел  залетает  в  те  выбитые  окна, и  летит  по  помещению, где  он  находится. Пепел  кружит  в  отравленном  зараженном  воздухе  и  вокруг  находящихся  здесь  же  укрывающихся  от  ядерного  удара  людей. В  специальных  защитных  костюмах  и  таких  же, как  и  он  противогазах.

  Он  слышит  их  крик  и  плач  маленьких  совсем  еще  детей. И  вой  сирены. Это  постоянный  неумолкающий  громкий  вой. Оглушающий  вой, который  не  смолкает  и  звенит  в  его  мальчишеской  голове. И  он  ищет  лихорадочно  тот  нужный  укол. Чтобы  спасти  себя. Его  колотит  от  озноба  и  от  жара. Ему  плохо. И  он  встает  и  расталкивая  всех  пробирается  по  битому  стеклу, быстро  к  выбитому  одному  окну. И  видит  тот  мир. Ядерный  мир. Мир  хаоса  и  смерти. Умерший  мир, живым  который  он  вообще  никогда  не  видел.