Двойник

  Жак Лурье давно следил за творчеством и жизнью актера Анри Д’Эрвильи. С тех пор даже, как тот начинал игру на уличных подмостках, и позже, когда Д’Эрвильи выступал эпизодическим актером в небольших театрах. Он следил далее, когда актеру стали давать второстепенные роли, а затем и главные. Лурье знал, когда актера заметил один талантливый мастер, сделавший ему имя. Лурье знал каждую мельчайшую деталь о человеке. имя которого было на устах у всего Парижа. Но это не было главным для Лурье. Д’Эрвильи стал основным смыслом его жизни, еще будучи никому не известным актеришкой, который шастал вместе с уличным театром. Он, Лурье, уже давно заметил поразительное сходство с актером, разглядывая себя в зеркале. Все те же черты, все те же завитки волос… Он давно уже привык, что он и Д’Эрвильи — единое целое, хотя актер даже не слышал о нем.
     Лурье — сын цветочницы, вырос чуть ли не в нищете. А пару лет назад выяснилось, что он внебрачный сын одного внушительного графа, который, перед тем. как отдать богу душу. велел разыскать Жака и сообщить о солидном наследстве. Лурье не испытывал к старику отцовских чувств, безразлично держа умирающего за руку и думая о том, что хорошее состояние ему сейчас как нельзя кстати. Получив деньги и положение, он беспрепятственно сможет последовать вслед за театром Д’Эрвильи и жить его жизнью.
     Анри Д’Эрвильи и не подозревал о существовании Лурье. Он готовился к спектаклю, новой постановке шекспировской трагедии. Все мысли его были отданы предстоящему действу, а часть их — одной молодой особе, которую звали Луиза и которая постоянно посещала все его спектакли. Д’Эрвильи давно бы уже свершил к этой особе признанье, если б не боялся отказа. Его первая любовь была неразделенной и он вновь боялся обжечься.
Даже об этой неразделенной любви, цыганке с уличных подмостков. знал Лурье. Он переживал это чувство неразделенной любви вместе с актером, сам еще будучи в то время нищим сыном цветочницы, и даже замышлял убить цыганку, но она сама куда-то уехала с бродячим театром, облегчив ему задачу.
Лурье. в своей домашней «гримерной» также репетировал перед зеркалом роль. которую предстояло играть Д’Эрвильи. Он знал все слова от начала и до конца — и мог рассказать их хоть посреди ночи.
     Стены были увешаны портретами Д’Эрвильи в разных костюмах, поразительно похожие на него самого. Половину из них Лурье рисовал сам. а половину заказал анонимно у самых известных художников. Так как никто к нему не заходил. а единственный слуга. и тот оказался немым. знать о «смысле его существования» никто не мог.
     Слуга молча ставил на стол обед и так же молча уходил. Он уже заказал точно такой же костюм, какой будет на актере в день его спектакля.
Напевая любимую песню Д’Эрвильи, Лурье примерял парик. Даже. если он выскочил бы на подмостки сцены вместо Д’Эрвильи, самый дальнозоркий зритель не смог бы различить подмены.
     А Луиза Фурье, молодая светловолосая баронесса. следовала за своим тайным возлюбленным. Д’Эрвильи, всегда стараясь быть на виду, и не упуская ни одного спектакля. но открыться актеру боялась. представляя его, такого знаменитого и всеми обожаемого, в окружении самых красивых поклонниц, от которых он устал.
Она заняла самую лучшую лоджию, расправив нежно-зеленого цвета платье. и обмахивая себя веером. В толпе она заметила его. Это был он и не он одновременно. Взгляд того Д’Эрвильи притягивал и располагал к себе, этого же отпугивал и отталкивал. его глаза бурлили насквозь.
     «Как может быть Д’Эрвильи среди своих поклонников, когда он должен в гримерной готовиться к выходу!» — это показалось странным. — «Быть может опоздал», — предположила она. — «И взгляд был полон ненависти! Наверное, я ему опротивела!»
Луиза огляделась по сторонам и постаралась выдавить из себя непринужденный вид, пока не начали обсуждать и не дай бог строить предположения о причине ее печали!
А вот и он…