Моя словесница в дмитровском интернате — старая карга Степанида — пребывала в полной уверенности, что вишнёвый сад Лопахин вырубил исключительно ради того, чтобы дач понастроить. А за барским домом ещё и мак хапуга посеял бы! Сейчас уже «я это всё, конечно, понимаю, как обостренье классовой борьбы»… 

  Вторая же причина таилась в том, что мы, наивные «совки», ничегошеньки не знали про всякие там аукционы, торги, займы под проценты и т. д. Почему ахнул Петя Трофимов «нежная вы душа», и теперь мало, кто поймёт, если Минкина не читал.
Помню, дали нам в школе домашнее задание: ознакомиться (хоть как-то!) с текстом пьесы. И там, где Лопахин рассказывает об отцовских побоях, у меня мелькнула мысль: это — «ружьё». То самое «ружьё», которое должно где-нибудь в конце выстрелить!   Подспудно в сердце закрадывалась симпатия к «жадному купчине»: мол, тоже пострадавший… Но вот самого выстрела слышно не было.

  Поэтому мне понятен тот радостный шок, возникающий у многих людей при чтении «Нежной души». Вдруг всё встало на свои места! И все концы с концами сошлись, все пазлы друг с другом сложились, и выстрел прогремел оглушительно. И любовь… любовь-то какая! Такое нам и не снилось!..

  Приступая к чтению «Немого Онегина», невольно ждёшь такого же потрясения; открытия, меняющего твою картину мира; эстетического восторга. Тем более, что сам автор пообещал нам вершину восьмитысячника, «на которой никто не бывал»… Ладно, полезли!..