Большой новостью для неё содержание од, конечно, не станет. Она же знала с детства, что её любимую Филипьевну маменька может в любой момент продать, как козу или корову. Няниного внука папенька, сильно рассердясь, может затравить борзыми. Она слышала не раз душераздирающие стоны и вопли, доносящиеся с конюшни… Только для всех её родных и близких это был привычный порядок вещей.

  Поэтому чуть ли не откровением станет другое. То, что про это — пишут. И то, что про это та-а-ак пишут! Затаённые чувства отчаянья, горечи и негодования, что лежали на дне её души тёмной бесформенной массой, вдруг всплывут на поверхность, воплотившись в слова и звонкие стихотворные строфы. Наконец-то произошла встреча заядлой книжницы с настоящей литературой, в том числе с литературой русской.

…Чтенью предалася
Татьяна жадною душой;
И ей открылся мир иной.

  А уж если открылся мир иной, то сам прежним уже не останешься! Тем более, что читательницей Татьяна была внимательной и вдумчивой… И в последнем разговоре с Онегиным она опять скажет, что:

…Сейчас отдать я рада
Всю эту ветошь маскарада,
Весь этот блеск, и шум, и чад
За полку книг…
…………………………………………………..
Да за смиренное кладбище,
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедной нянею моей.

  Здесь понятно без пояснений, полку каких книг она хочет иметь. Отнюдь, не французской бульварщины — любовной галиматьи! И почему няня — бедная, тоже понятно. Не только потому, что в 13 лет её замуж выдали насильно. А ещё и потому что всю жизнь рабыней прожила. И как бы хорошо к ней ни относились в семье Лариных, всё равно рабство есть рабство… А уж про «ветошь маскарада» как наша Танечка загнула! Сказать же такое про императорские балы, приёмы и рауты! Запрещённую пьесу Грибоедова что ль где-то раздобыла и прочла?.. Прямо не Татьяна, а Чацкий в пеньюаре… Будь на месте Евгения Фамусов, — схватился бы за голову, вскричав: «Она властей не признаёт!»