Когда ребёнок подрастал, кормилицы и няни сменялись боннами, гувернантками и учителями. И тут уж какой воспитатель попадётся! Любой гувернёр имел право наказывать ребёнка по своему усмотрению, вплоть до физической расправы.

  В связи с этим начинаешь понимать, что судьба, действительно, «Онегина хранила». Милого Женечку никто не драл, не сёк, не тузил, не ставил в угол на колени. Монсье l’Abbe его лишь «слегка за шалости бранил». А сколько детей повсеместно каждую субботу растягивали на лавках под иконами!..

  Кстати, Николая 1-го (Романова), подростком, воспитатель во гневе бил головой об стену. Потом подросток вырос, сел на трон и начал бить головой об стену всю думающую Россию…

  Монсье же l’Abbe, «чтоб не измучилось дитя», не докучал оному даже нотациями. И учил «всему шутя». И неплохо, кстати, выучил! Прямо авторская методика у француза была.

  Женя так и не узнал ни голодных пайков, ни холодных стен казённых учебных заведений: лицеев, пансионов, пажеских и кадетских корпусов. Он — тёпленький домашний ребёнок, который всегда спал в своей постели и питался из своей фамильной посуды. И ,уж конечно, он всегда был накормлен и вкусно, и досыта!

  Родители хоть и находились с ним в разных комнатах, но жили-то под одной крышей. Он мог видеть мать и отца каждый день, хотя бы издали; слышал их голоса. Знал, в том числе и от слуг, что твориться в семье. К тому же, родители изредка, да вызывали его к себе. Для сравнения: Пушкина как в 12 лет отвезли в Лицей, так ни разу навестить и не приехали… Онегин же до совершеннолетия жил в родительском доме.