А кроме родителей, приезжали в гости и другие родственники. Про одного подростка я уже писала: и шутили, и проказничали вместе. Озорник Женечка, повзрослев, попытается увести у него жену…

  Кстати, Минкин почему-то не берёт во внимание тот факт, что Онегин и генерал N. N. — родственники. Он пытается нас убедить, что у Онегина родных нету:
«У Онегина никого. Совсем пусто.
Отец умер, не сказав ни слова; имя неизвестно. От него не осталось никакого следа, даже могилы…
Ни брата, ни сестры, ни тётки — ни души. Даже свою няню Пушкин подарил Тане».

  Или ещё:
«У Татьяны — все говорящие. У Онегина только бонна, гувернёр, мёртвый дядя. И все молчат, ни слова.»

  Такой вот «перляп». По-другому не назовёшь. И разбирать его опять придётся построчно.
Да, про могилу Онегина-старшего у Пушкина не говорится ничего. В том числе, не говорится и того, что она утеряна. Просто по ходу сюжета на могилу эту никого из живых героев не заносит. Значит, и сведения о ней читателям ни к чему. Пушкин заботился о динамичности повествования: «Вперёд, вперёд, моя исторья!» Тоже самое можно сказать о диалогах.

  Да, Пушкин свою няню подарил Тане. И няня Тане — тоже не родня. У Минкина же няня попадает в один список с членами семьи. Если говорим о родственниках, то давайте уж «мухи отдельно — котлеты отдельно»…

  Конечно, няня Тане по духу ближе матери с отцом. Но не надо забывать того, что у Онегина был монсье l’Abbe! Который возился с Женечкой все его детские и отроческие годы: учил, бранил, гулять водил. Был бы «неговорящий» — не бранил бы… Даже слегка… И чувствуется, что у гувернёра с его подопечным были доверительные отношения. И, если француза «прогнали со двора», — значит, было кому прогонять; кто-то из родителей Евгения ещё здравствовал. А это наглядный пример, как утверждения Минкина идут вразрез с текстом самого Пушкина.