Тётя отошла в сторону и, обиженно причитая «собрались богачи и деньги под ноги швыряют. Сытый голодного не разумеет», принялась строчить что-то в телефоне.

Вдруг двери распахнулись и раздался протяжный низкий распев: «Благословен Бог наш, и ныне и присно и во веки веков». «Аминь!» — подхватил тоненький женский голос. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас», — продолжил баритон, и священник в тёмном облачении пошёл вокруг гроба, махая кадилом. Маленькая хрупкая женщина в растянутом зелёном трикотажном платье и неопрятном платке на голове, обладательница тонкого голоса, остановилась у дверей и откликнулась: «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилу-у-у-у-й!»

Говорящий у трибуны речь запнулся на полуслове. Все удивлённо переглянулись, дочь и брат показывали друг другу, что ни один из них не является причиной начавшегося действа, и никто не понимал, что с этим делать. Священник шёл вокруг гроба и пел, словно глядя вглубь себя и не замечая, что ни у кого в зале нет в руках свечей, у покойника на лбу нет положенного в таких случаях венца, руки его не сложены на груди и в них нет ни креста, ни иконы. Погружённый в молитву батюшка для всего прочего ослеп и оглох. Среди пришедших проститься пошёл ропот, певчая подняла глаза, увидела общее смятение, но тут же уставила их снова в пол, предпочитая не замечать происходящего. И вдруг у Изабель зазвонил телефон, громко и настойчиво: «Говорят, мы бяки-буки, как выносит нас земля?»[8] Значит, звонила мама. Как Бель могла забыть его отключить?! Она полезла в сумочку, чтобы нажать заветную кнопку, и никак не могла его нащупать. «Чёрт!» — сорвалось с её губ. Священник кинул на неё гневный взгляд, но молебен не прервал. Неожиданно он изменил траекторию движения, отправился к окну и, пока женщина с тонким голосом пела слова, которые невозможно разобрать, повернул ручку и широко открыл фрамугу. Дочь профессора, словно очнувшись от оцепенения, тоже вынула телефон и принялась звонить куда-то, громко объясняя, что отпевание никто не заказывал. Глотнув воздуха, батюшка посмотрел на зал свежим взглядом и, заметив замерших в недоумении людей без горящих свечей, женщин без платков и мужчин в кипах, поспешил к двери. Перед ней остановился, повернулся лицом к кресту, стоящему в глубине зала, трижды возгласил: «Господи помилуй!» и удалился. За ним, оборвав неоконченный молебен на «оставлении грехов его», тенью скользнула женщина в зелёном, и двери закрылись. Все выдохнули с облегчением. К трибуне подошёл брат профессора, извинился за возникшее недоразумение, напомнил об атеистических воззрениях покойного, а дочь вышла за дверь. Гражданская панихида продолжилась.