Когда Бель закончила, профессор погрузился в свои записи. Листал ежедневник, сверял что-то, надувал щёки, кивал головой, а потом сказал:

— Точно такое же клише. Не слово в слово, конечно, но по этапам очень похоже на беседу с тем моим знакомым, который сейчас пребывает в сумасшедшем доме.

Не сказать, что Бель очень обрадовалась такому сходству, но за то, как внимательно её слушал профессор, как ей верил, ему можно было простить некоторую неуклюжесть комментария.

— Так что же было дальше, Изабель? — спросил он, и голос дрогнул, словно в ожидании самого важного — развязки, которая принудила Бель к поискам миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн.

Бель молча сняла перчатки и показала ему свои пальцы. Константин Андреевич не сразу понял, надел на нос очки, пригляделся и ахнул.

— Можно потрогать, — разрешила Бель.

Профессор осторожно коснулся её мизинца указательным пальцем и тут же отдёрнул руку.

— Вам не больно? — спросил он с тревогой.

— Нет, ни капельки. Эти протезы, похоже, вообще не знают, что такое «больно».

— Только пальцы на руках?

— Нет, уже очень много. Я постепенно превращаюсь в один сплошной протез, — тяжело вздохнув, ответила Бель.

— Этого не может быть! Не может быть! Это невозможно! — вскрикнул профессор.

Он заметался: то хватал ежедневник, то стакан с водой, то снимал и надевал очки. Он был растерян, не знал, что сказать и как реагировать на откровение.