СУПЕРПРОЧНОСТЬ

 

Тело — самая ценная ноша души на одну жизнь.

Махоша

9 мая

— Иду, бесхвостый злыдень! Иду! — сказала Бель вымученным скрипящим голосом и села на кровати.

Кот тут же ринулся в сторону кухни, а хозяйка осталась бездвижно сидеть, обхватив голову руками. Фиксация головы не помогла остановить кружащийся перед глазами мир. Она закрыла глаза — кружение замедлилось, но не остановилось. Ну как так-то? Ведь давала себе зарок: два бокала вина и ни капли больше! Сквозь какие капилляры эта «лишняя капля» всегда пробирается в неё?

 

Девичники они с институтской поры устраивали пару раз в год. Один раз осенью, на день рождения Катьки, который та принципиально праздновала в женском кругу, а другой — по случаю, когда найдётся подходящий повод. На сей раз повод был железный: Янка, которая уже лет пять как замужем, задумала стать мамой! Какое безрассудство, когда тебе нет и тридцати! Но выбор подруги надо уважать, принимать и отмечать так, чтобы Янке потом на пару лет воспоминаний хватило, пока будет беременеть с градусником под подушкой, расти животом, ежедневно втирая в натянутую кожу банку крема от растяжек, а потом ещё кормить грудью, сидя на бесконечной диете без острого и вредного. Героиня!

Пять закадычных подруг, за десяток лет изучив друг друга, знали, у кого как «лишняя капля» отзывается. У виновницы торжества, Янки, всегда одинаково: любвеобильно, по принципу «напилась — веди себя доступно». После третьего бокала Яна влюблялась в первого встречного «на всю жизнь», напрочь позабыв о стабильном и надёжном муже-программисте, который терпеливо ждал её дома с тёплым чаем и клетчатым пледом наготове. На последний Катькин день рождения дошло до того, что, обаяв местного бармена, Янка заказала билеты в Грузию, где, по её мнению, они должны тотчас зарегистрировать «серьёзные отношения до гроба». Бармен явно был не против «сгонять» за счёт разгулявшейся симпатичной девицы в тёплые хлебосольные края и поддержал эту инициативу парой убойных коктейлей от заведения. Подруги ничего не подозревали, наблюдали за событиями у бара со стороны, полагая, что история закончится как обычно, утренним Янкиным стыдом, уверением супруга, что ночевать она оставалась у Катьки, и срочной сдачей анализов на букет неприятных сюрпризов. Хорошо, что билеты новоиспечённая невеста оплатила с семейного счёта, о чём мужу сразу сообщила смс-ка. Он тут же позвонил Катьке уточнить, кто и зачем куда-то срочно летит с дня рождения за счёт их семейного бюджета? Катька нашлась, наврала программисту, что это её саму отправляют в неожиданную командировку, взяла взаймы ненадолго. Потом подруги с трудом вырвали упирающуюся Янку из цепких лап бармена, отпоили кофе, написали запросы на возврат средств за билеты. Протрезвели, вспотели, умаялись и на этот раз решили проводить девичник в женском клубе, где даже бармены — девушки, чтобы избежать поводов для стремительной любви.

Кто ж знал, к чему это приведёт? Лишённая в женском «монастыре» мужского внимания Яна после своей «лишней капли» ударилась в глубокую тоску, уверилась вдруг, что её никто не любит, вспомнила, что у неё есть муж Серёга, и приняла окончательное и бесповоротное решение с ним немедля развестись. Как ни уговаривали подруги, Янка всё же исхитрилась написать ему сообщение: «Я с тбой рзвожус птомчто ты мнея не понимашь», после чего снова последовал звонок супруга Катьке как самой старшей и разумной. Она и на этот раз нашлась: наврала программисту, что на самом деле это Ленка со своим Игорем разводится, он у неё тоже как «Любимый» записан, и модели телефонов одинаковые, вот и перепутала. То есть сообщение было не от Яны, не ему, и как он вообще о своей идеальной жене, репетиторе по русскому языку, такое мог подумать? Выкрутились кое-как, поверил. Девчонки решили срочно отрезвлять и везти будущую маму домой к мужу, от греха подальше — пусть в него заново влюбляется! Вызвали такси с опцией «водитель-женщина» и втроём отправились сопровождать страдалицу души и тела.

Итак, в такси есть место только для четырёх пассажиров. Кому же из пяти подруг пришлось остаться в клубе и ждать их возвращения? А той, которую «лишняя капля» тоже всегда к приключениям зовёт, — лично ей, Изабелле Борисовне Бельской.

Среди подруг, знакомых и сослуживцев она была самой милой, приветливой и беззлобной, что однозначно признавалось всеми без исключения. Улыбалась широко, смеялась тихо, скандалить не умела от слова «совсем», помогала немедленно любому, кому могла помочь в беде, будь то хоть человек, хоть зверь. Девчонки шутили, что на свадьбе возьмут с её будущего мужа огромный выкуп, ибо такое сокровище дёшево отдавать нельзя. Звали её все ласково — Белочка, и была она, как белочка, рыженькая, проворная, лёгкая и пушистая почти всегда. Но стоило попасть в это прекрасное создание одной «лишней капле», как обращалась белочка в слона в посудной лавке, с трубным гласом агитатора, горлана-главаря, борца за справедливость, и даже внешне становилась похожа на «Свободу, ведущую народ»[2] с одноименной картины Делакруа. Видимо, жила эта героиня где-то глубоко в закоулках её беличьей души, сидела тихо, пряталась до времени, и когда, освобождённая «лишней каплей», вырывалась на волю, то непременно с флагом в руках и лозунгом Liberté, Égalité, Fraternité[3], на сегодня, увы, запретным. 

Этот девичник не стал исключением. Ещё до Янкиного «развода» Белла успела возмутиться ужасному состоянию дел с приютами для животных, грошовому финансированию и абсолютному невниманию властей к этой важной проблеме, и твёрдой поступью направилась «в какой-нибудь Дом Правительства» писать гневную петицию и прорываться на приём к «самому главному». Увещевания, что на дворе десять вечера, а значит, до утра такие дома закрыты, помогли, подруги усадили Белочку за свободный столик, выдали ей лист бумаги и ручку и велели писать петицию прямо здесь. Кстати, когда на неё отвлеклись, Янку оставили без пригляда, и та успела отправить мужу то самое злосчастное «разводящее» сообщение.

Янке с её «лишней каплей» везло всё же больше: утром она обычно не помнила ничегошеньки, недоумевала, как оказалась в постели незнакомого мужчины, с удивлением слушала рассказы подруг о своих очередных похождениях и, удаляя совместные селфи, с ужасом восклицала: «Фу, какой урод! Как я могла на такого вообще повестись?» Изабель же помнила. Всё. Всегда. Независимо от количества «лишних капель». Каждую букву, каждое сказанное слово, каждый порыв бежать куда-то и кому-то что-то доказывать, и от воспоминаний о наглой, своенравной и принципиальной рыжей девице с полным ртом веских аргументов её потом долго кидало в краску. В некоторые заведения после девичников их больше не пускали, потому что Белка устраивала в них ревизию санитарных норм; гаишникам, остановившим их такси, читала лекции о вреде взяток; девицам в туалетах делала выволочку за дурь; в караоке отговаривала петь тех, у кого нет слуха; до рассвета собирала на улице мусор, брошенный мимо урн, — в общем, вела себя совершенно неподобающе клубной девушке. Вот и теперь, обхватив голову руками, вспоминала она вчерашние свои приключения и ужасалась содеянному.

Конечно же, ночью в клубе девчонки не бросили её одну без присмотра и заботы. За соседним столиком проводили время две бабули — два божьих одуванчика. Старушки с удовольствием поглядывали на молодёжь, улыбались и вели о чём-то неспешный разговор, потягивая шампанское. Бель заметила их заинтересованные взгляды, и старушки радушно пригласили её к себе за столик, прямо с петицией.

— Какое вы чудесное дитя, ей-богу! Ангел во плоти! Даже в гневе своём вы прекраснейшее из земных созданий! — похвалила её белая, как снег, пухленькая старушка в идеального кроя светло-бежевом костюме и белоснежной, похожей на облако, блузе. Пила эта бабушка сладкое шампанское, а после глотка отправляла в рот маленькую шоколадную конфету или оливку. Голос у неё был тёплый и добрый, и сама она была очень аккуратная и притягательная, но на удивление — ни одного украшения! Ни серёжек, ни колечка, ни кулона, которые обычно так любят бабушки.

— Ну, до ангела ей, как я понимаю, ещё лет шестьдесят, а точнее шестьдесят два. А пока вполне себе человек, — отозвалась вторая старушка. Была она полной противоположностью сотрапезницы: с чёрными как смоль волосами, худая, облачённая в чёрный костюм и стального цвета водолазку под горло. Пила шампанское экстра драй, долго смаковала глоток, а потом заедала маленьким кусочком киви или маслиной. Голос у неё был такой же стальной, как водолазка, руки украшены крупными перстями, в ушах — тяжёлые, тонкой работы серьги в форме драконов с горящими зелёными глазищами, а на шее — огромный кулон в виде пуделя.

Объединяли старушек одинаковые синие беджи, приколотые к лацканам пиджаков, с указанием, что обе являются участницами Международного Конгресса Религиоведов, в остальном же были они разными, как небо и земля.

— Изабель, вы какое шампанское будете, сухое или сладкое? — спросила худая старушка.

— Я бы не пила теперь шампанское. Боюсь, мне после вина станет совсем от него плохо, — честно призналась Бель, хоть и неудобно было отказывать вежливым старушкам. — Да и выбрать мне сложно — я тут шампанское никогда не пробовала, — добавила она, чтобы смягчить свой отказ.

— Я же говорю — ангел! — улыбнулась пухленькая старушка.

— Как же не пробовала! Непременно надо тогда попробовать! — сказала старушка в чёрном, подозвала официантку и потребовала: — Подайте даме два бокала и в каждый налейте по два глотка: в один бокал — сладкое, в другой — сухое. От двух глотков-то ничего не будет, — добавила она, уже обращаясь к Белле.

Старушка в светлом неодобрительно покачала головой, выказывая недовольство таким самоуправством, но говорить ничего не стала и принялась за очередную конфету.

— О чём же ваша петиция, уважаемая Изабель, позвольте полюбопытствовать? — продолжила худая старушка.

— О животных. Я работаю иногда волонтёром в приюте для животных, так вот, нам совершенно не выделяют средств. Совсем! Всё, что соберём сами, на то собак и котов брошенных кормим и лечим. Так не должно быть! Они же несчастные! Вы ведь тоже любите животных? — уточнила Бель, полагая, что змеи в ушах и пудель на груди свидетельствуют о большой любви их владелицы к братьям нашим меньшим.

— Скорее уважаю, но людей люблю всё же больше. С ними интереснее, не так ли? — ответила старушка с хитрым прищуром.

— Не знаю. Люди, которым я пишу эту бумагу, не интереснее, а злее, бездушнее! — возмутилась в ответ Бель.

— Так пригубите скорее шампанского! Может быть, люди после него покажутся вам лучше и добрее! — предложила худая старушка.

— Выходит, вы верите в то, что в людях есть душа? — спросила пухленькая старушка.

— Нет, не верю. Это такое образное выражение, к слову пришлось, — честно ответила Изабель, поставив на стол пустой бокал. Сладкое шампанское оказалось приторным настолько, что его захотелось срочно заесть чем-то кислым, и Бель взяла кусочек киви на шпажке. Старушки переглянулись и улыбнулись друг другу.

— Тогда во что же вы верите, дорогая? — продолжила расспросы светлая старушка.

— В то, что сейчас я пью шампанское и говорю с вами.

— А бога, по-вашему, разве нет? — удивилась пухленькая старушка.

— С чего бы ему быть-то? — не меньше удивилась вопросу Бель.

Старушки снова переглянулись.

— Ну как же, дорогая! Ведь большинство людей во что-то верит, значит есть! Или всё же нет? — настаивала старушка.

— Большинство людей верит в великого бога «Что-то». «Что-то есть», говорят они, но ни один человек, ни один пророк не может это «Что-то» толком объяснить. Наука доказывает каждый день, что бога нет. Жизнь нам дают мама с папой, а детей теперь можно и в пробирке организовать. От смерти нас спасает не бог, а врачи. Жизнь свою мы строим сами, а не какая-то судьба, об этом на любом умном сайте прочесть можно! — упиралась Изабель, входя в раж спора.

— О, как! Но ведь статистика упрямо говорит: девять из десяти людей верят в то, что есть «Что-то», — настаивала светлая старушка, подавшись вперёд. Тёмная старушка тем временем откинулась на стуле и с интересом наблюдала за беседой, не прерывая.

— Говорят, что есть два типа лжи: просто ложь и статистика, — повторила Бель известную истину.

— Но вы ведь сказали, что верите своим глазам и ушам. Среди ваших подруг, например, сколько верят в то, что есть «Что-то»?

— Только я не верю, остальные верят, — честно призналась Бель.

— А среди ваших знакомых?

— Не знаю. Я их о таком личном не спрашиваю. Это неприлично — в душу людям лезть!

— В-о-о-о-т, опять вы про душу, Изабель. Вы вся ведь про душу, и живёте, как человек с большой душой. Странно это. Как может человек с большой душой не верить в то, что «Что-то» есть? — вмешалась худая старушка.

Изабель почувствовала, как внутри неё разгорается пламя противоречия. Религиоведки явно пытаются заманить её в какую-то секту, а она уж подумала, что это две милые безобидные бабушки! Выходит, обманулась.

— Знаете, что я вам скажу? Если был на свете этот бог «Что-то», разве создал бы он человека с такой болью внутри, какую мы носим, и при этом таким слабым? Чтобы носить такую боль, нужно быть суперпрочным! Какой же непутёвый бог мог создать такого неприспособленного человека? — возмутилась Бель.

— Т-а-а-а-к, — затянула худая старушка, а пухленькая откинулась на стуле и стала наблюдать со стороны, склонив голову набок. — Выходит, бог непременно должен быть «путёвый»? Нет у него права на ошибку?

— Почему же нет? Я ж не сказала, что нет права — я сказала, что создал слабыми. Он на то и бог, что если ошибся, то должен был доделать и переделать! — объяснила уверенно Изабелла, всё более увлекаясь дискуссией и совсем позабыв про приличия, которых требовала разница в возрасте. 

— Красиво! — одобрила худая старушка и снова переглянулась с другой, словно передавая ей эстафету.

— Тогда позвольте уточнить, что это за боль такая нестерпимая, о которой вы говорите, Изабель? — мягко начала светлая старушка. — Не могу сказать, что выглядите вы как человек, измождённый болью. Вполне себе упитаны, розовощёки, и разум ясный, как кристалл чистой воды!

— Это я сегодня такая смелая. Из-за эликсира храбрости, — сказала Бель и щёлкнула ногтем по бокалу. — Я такая очень редко бываю… — начала было оправдываться она, но старушка перебила:

— Я знаю, деточка. Вы другая.

— Да, обычно я кормлю, например, этих несчастных животных и понимаю, что ничего-ничего не могу с этой несправедливостью сделать. Что я бессильна! И от этого мне очень больно, а их выбрасывают и выбрасывают. Истязают, морят голодом. И где, спрашивается, этот бог, этот «Что-то есть»? Разве он бы допустил такое, если бы был? Что уж говорить… Это всего лишь звери! Я пробовала в человеческом хосписе работать и не смогла, потому что боль переполнила меня, думала, с ума сойду!

— Смерть — неотъемлемая часть жизни. Добро и зло — таковы правила этой игры. Теодицея, слышали такое понятие? Свобода человека выбирать между добром и злом, — сказала светлая старушка рассудительно. 

— Не слышала, но в том-то и дело, что таковы правила. И если этот «Что-то есть» придумал нас такими, с теодицеей, то он должен был сделать человека, играющего в его игру, суперпрочным, способным пережить эту боль и не разрушиться! — воскликнула Бель.

— Но ведь люди доживают до старости в этой комплектации, значит, боль сбалансирована с благодатью и всё устроено верно! — оправдывала бога «Что-то есть» светлая старушка.

— Для этого им приходится слепнуть, глохнуть и не замечать происходящего вокруг. Я иногда не уверена, что тоже смогу так, что доживу до этой вашей старости, если просто буду новости смотреть.

— А если бы он был, этот «Что-то есть», и вы встретили его неожиданно, о чём бы вы его попросили? — подключилась ещё раз к разговору тёмная старушка.

— У вас тут социологический опрос? — окончательно забыв о приличиях, ответила Изабель вопросом на вопрос.

— Допустим, что так, — подтвердила старушка.

Девушка задумалась ненадолго, а потом уверенно ответила:

— Я попросила бы его сделать меня такой суперпрочной, чтобы я легко могла играть в придуманную им игру.

Бабушки переглянулись, перемигнулись, и худая продолжила:

— Что ж! Считайте, что сегодня вам повезло. Такая удача не каждому выпадает. Это желание будет исполнено.

— Но не сразу. Постепенно. Когда вам сделается от чего-то нестерпимо больно, вы будете становиться прочнее. Посмотрим, действительно ли так много этой боли! Нужна ли такая суперпрочность… — добавила светлая.

— Зачем вы смеётесь надо мной? — обиделась Бель. — Или вы хотите всё же заманить меня в какую-то очередную секту? Я должна теперь во что-то поверить и принести куда-то денег за эту веру? Или, может быть, договор на долю в квартире подписать?

— Нет-нет, ну что вы, что за предрассудки! Никаких обязательств, никаких сект и тем более денег! Какой дурной тон! — воскликнула худая немного раздражённо. — Вот вы сами теперь делаете другим больно ни за что ни про что. Вам подарок подарили, а вы в ответ сыплете обвинениями и подозрениями!

— Таковы правила игры вашего бога «Что-то есть», в которого вы меня пытаетесь заставить поверить! — огрызнулась Бель.

— Кто пытается заставить? Мы пытаемся заставить? Разве? Мы всего лишь спросили, мнение ваше выяснили, не более того. Каждый имеет право на мнение! Каждый имеет право на вопрос, на мнение, на ответ и на молчание. Так что пейте шампанское, милочка, и нечего наговаривать на приличных людей! — пылко ответила худощавая старушка, пока полненькая искренне улыбалась.

Бель выпила сухое шампанское разом, поморщилась от горько-кислого вкуса, приправленного колючими пузырьками воздуха, и хотела было заесть шоколадной конфетой, но в вазочке конфета осталась одна, а последнюю забирать нехорошо. Она обернулась к своему столику, поискала на нём глазами что-то, чем можно перебить неприятный вкус, и вдруг услышала:

— Берите, берите конфеты. Их много. Сладкого много, и кислого, и горького!

Действительно, вазочка была полна. Видимо, официантка вовремя поднесла новую партию.

— Несмотря ни на что, нам было приятно с вами пообщаться, Изабель. Оставляем вам шампанское, конфеты и фрукты. Всё оплачено, а нам пора, пожалуй. Конгресс завтра начнётся рано, нам не стоит пропускать ни минуты! Прощайте, суперпрочная Бель! Не скучайте в одиночестве, ваши подруги скоро вернутся, — попрощалась, вставая, светлая старушка.

— Прощайте, — коротко бросила тёмная, и обе они заторопились к выходу, оставив Бель в компании двух початых бутылок игристого, вазочки, полной прекрасного шоколада, и тарелки с фруктами.

Бель сначала опешила — слишком быстро всё закончилось, а потом её озарило: да бабульки-сектантки, похоже, просто решили полакомиться за чужой счёт! Раз уж на вступление в секту её не удалось «развести», хоть вечер задумали окупить! Она позвала официантку и с сомнением спросила:

— Подскажите, что-то из этого уже оплачено?

— Оплачено всё, и открыт депозит, позволяющий вам сегодня заказывать в нашем заведении что угодно. Но только для вас одной. Может быть, икры и трюфелей? — учтиво предложила официантка.

— Эм-м… Нет… Не надо икры и трюфелей… А вы знаете, кто эти женщины?

— Нет. Впервые их вижу. Видимо, заезжие, но очень милые, согласитесь! Заказали у нас самое дорогое шампанское и французский шоколад! Знают толк! Так что будете заказывать?

— Спасибо, пока ничего, — ответила Бель и залилась краской до корней волос.

Официантка наполнила оба её бокала, забрала приборы старушек, поменяла погасшую свечу и удалилась. Изабелле стало безумно стыдно за себя, за свои дурные мысли, за подозрения, и к тому же у неё очень неприятно закололо в левом мизинце ноги. Видимо, ударилась обо что-то. «Зачем я пила сегодня лишнее? А, какая теперь разница!» — подумала Бель, посмотрела на оба бокала и выбрала всё же тот, где было колючее экстра драй шампанское. И потом французская конфета!

 

Вот и теперь, держа голову руками, она снова покраснела от стыда. Как могла она, Белочка, любезная, добрая, отзывчивая Белочка, мало того, что нахамить старушкам, ещё и подумать о них так плохо! Никакого уважения ни к возрасту, ни к опыту! Стыдобища! Возможно, даже обидела их религиозные чувства, если таковые вообще возможно обидеть! Она ведь не спросила, во что верят сами бабушки. Всё о себе да о себе! Эгоистка!

В окно врывались военные марши, где-то кричали «Ура!», но Бель было не до праздника: её нестерпимо мутило, и даже с закрытыми глазами мир кружился быстрее и быстрее. Изабель вскочила и побежала туда, где это можно будет исправить. Навстречу ей с кухни плёлся угрюмый голодный Саймон. «С дороги!» — крикнула Бель, кот шарахнулся, а хозяйка влетела в ванную.

Она сидела на полу, её колотил озноб. Десять лет кряду, два раза в год она сидела на холодном кафеле рядом с белым фаянсовым достижением человеческой эволюции, ругала себя и обещала, что никогда не выпьет больше двух бокалов! Саймон, перемежая настырное мяуканье с урчанием, тыкался лбом ей в спину.

Потом Бель долго умывалась холодной водой, пять раз почистила зубы и только после этого накормила кота. Часы показывали за полдень. Дрожа, она поспешила обратно в тёплую кровать. На придверном коврике в прихожей красовалось характерное мокрое пятно, которое ни с чем нельзя перепутать. «Отомстил, гад!» — подумала Бель и прошла мимо. Отмщённый, сытый Саймон без зазрения совести забрался к ней под одеяло и довольно затарахтел. Бель быстро пригрелась и уснула.

 

Телефон ворвался в сон громким: «Ты у меня одна, словно в ночи луна»[4]. «Нет! Ну зачем он звонит? Не звони!» — взмолилась Белла и положила подушку на голову, но звук был слишком назойливым и требовал ответить.

— Да, дорогой, — приветствовала она самым несчастным голосом из имеющихся в её в арсенале.

— Бельчонок, у тебя там всё в порядке? Уже три часа, я тебе пишу, пишу, а ответа нет, — обеспокоенно спросил Влад.

— Я ещё сплю, — ответила Бель сонно.

— Ну ладно, спи тогда. Я так хотел сегодня тебя увидеть! Не придёшь?

— Сегодня точно нет. Сегодня я никакая.

Когда твой парень о тебе беспокоится, это хорошо, но не всегда к месту. Больше уснуть не получилось. Проглот Cаймон снова требовал его накормить, урчал и топтал хозяйку. Надо вставать. Бель села на кровати, оценила скорость вращения мира — он почти не летел, а значит, нужно сделать всё возможное, чтобы завтра утром явиться на работу «огурцом» без видимых отпечатков девичника на лице. Но сначала — кормление страждущих и исправительные работы. После наполнения миски Саймона Бель запаслась перчатками, щётками, тряпками и отправилась отмывать кошачью месть с коврика. Трудотерапия. И поделом ей! 

Наказание — лучшее средство для искупления прошлых грехов. Когда с результатом игнорирования кошачьих прихотей было покончено, Бель посчитала, что понесла достойную кару за своё вчерашнее плохое поведение, и с наслаждением отправилась в душ. Первое приятное ощущение за день. Поток тепла разливался по телу, возвращая её к жизни. А вот и махровое полотенце, как в детстве. С последствиями «лишней капли» можно распрощаться как минимум на полгода, до Катькиного дня рождения. Но, вытираясь, Бель обнаружила, что мизинец на левой ноге стал каким-то жёстким и бесчувственным. Видимо, ударилась вчера? Ни боли, ни синевы, ни даже мозольки, хотя с мизинца куда-то пропал ноготь. Странно. Никогда с ней такого не было. «Надо, наверное, доктору его показать. Или само пройдёт? Вот ещё незадача!» — подумала Бель, укуталась в мягкий халат и отправилась к ноутбуку изучать «анатомию мизинцев». Честный интернет выдал ей массу возможных причин такого онемения пальца, самой безобидной из которых был грибок, а от него простиралось множество вариантов вплоть до некроза, гангрены, ампутации и заражения крови. Картинки, сопровождающие статьи, были столь ужасны, что Бель не на шутку перепугалась. Сердце заколотилось, в мизинце другой ноги закололо. Бель обнаружила, что и он без ноготка и онемел. Стало немного легче: значит, просто обувь была неудобной. Новые туфли, конечно же, нельзя надевать на вечеринки! Но на всякий случай записалась к доктору на завтра — уж слишком пугало слово «ампутация».

Вечером с балкона Бель полюбовалась огоньками салюта, самая верхушка которого поднималась над крышей соседнего дома. Выйти на праздничную улицу сегодня не было ни сил, ни желания.

10 мая

— Опишите пятью словами то, что с вами происходит. Например: болит, стреляет, холодеет или как-то иначе, — попросил доктор.

Изабель замерла, отдавая все свои ощущения пальцам ног.

— Неприятно, онемели, без ногтей, неестественные, но не болят.

— Понятно. Ложитесь на кушетку и расслабьтесь.

Бель послушно вытянулась на голубой одноразовой простыне и уставилась в потолок. Врач внимательно изучал мизинцы, трогал их, сгибал и разгибал, просил пошевелить пальцами. При этом вздыхал, цокал, качал головой, удивлялся и восхищался одновременно. «Очень чудной доктор», — подумала Бель и продолжила изучать, на что похожи пятна на белом потолке.

— Понятно. Присаживайтесь к столу, — пригласил он наконец.

Потом долго читал что-то в своём огромном мониторе, вновь качал головой и цокал. Бель ёрзала как на иголках, ожидая вердикта.

Внутри у Бель что-то оборвалось. С ней случилось, похоже, нечто ужасающее! Она невольно стала участницей какого-то бесчеловечного эксперимента и не помнит об этом. Чтобы скрыть нахлынувшую панику, она закашлялась, закрыв лицо руками. В пальце ноги снова побежала знакомая колика.

— Недавно, — ответила она, не зная, что ещё сказать.

— А где, если не секрет? Очень хочется изучить эту технологию.

— Это пока эксперимент, и я не могу о нём говорить, — ответила Бель, запинаясь и придумывая на ходу.

— Неразглашение. Понимаю, — кивнул доктор. — Но тогда лучше всё же обращаться туда, где вам их установили.

— Хорошо, — ответила Бель, стремясь поскорее закончить неприятный разговор и покинуть кабинет. — Спасибо.

 

Перепуганная Бель прислонилась спиной к холодной стене в пустом коридоре клиники. О возвращении в офис сегодня не могло быть и речи. Произошло что-то непонятное! Её трясло, мысли путались в голове — надо побыть одной и как-то со всем этим разобраться! Она набрала номер начальницы:

— Наталья Андреевна, я не смогу сегодня прийти в офис. Назначили дообследование, надо делать. И, как я понимаю, это не на один день. Можно я отпуск возьму на пару недель?

— Белла, с вами всё в порядке? Помощь нужна? — уточнила начальница, для которой Бель была эталоном сотрудника, а значит, ни одно её слово не могло быть поставлено под сомнение.

— Нет, спасибо, ничего страшного. Просто тот случай, когда лучше перестраховаться и всё как следует проверить.

— Хорошо. Заявление на отпуск по электронной почте отправьте, я подпишу. И если что — звоните сразу, не стесняйтесь.

Теперь домой. Поскорее укрыться в своей берлоге, чтобы никто не видел, как ей страшно! Она неслась по шумным улицам почти бегом, не замечая весны, отражающейся улыбками на лицах прохожих. Белле было не до улыбок…

 

Ворвавшись в квартиру, Бель зачем-то закрыла все дверные замки и щеколду и рухнула в рабочее кресло у стола. «Ой, мамочки! Что же со мной происходит!» — паниковала она. Вот до чего доводит «лишняя капля»! Почему же она, которая обычно помнит каждое сказанное слово, не заметила, как ей заменили мизинцы? И почему мизинцы? Если её похитили, чтобы что-то ампутировать, то, скорее всего, почку! Бель кинулась к зеркалу и принялась изучать своё тело в поисках шрамов от операции, щупала живот — ничего не болело, но страх крепко схватил её, сердце ухнуло в пятки и бешено там колотилось, а в пальце ноги бежали колики. «Да что происходит-то! Что не так с этими пальцами и с этим миром? Прекратите это немедленно!» — кричала Бель без слов. Может быть, позвать Влада и всё ему рассказать? Одна голова хорошо, а две лучше! Но что ему рассказать? Что врач ей сегодня сказал, что у неё вместо пальцев протезы, но она не знает, как это произошло? Нет… Пожалуй, не стоит своему парню этого говорить. Или позвать Катьку? Она самая умная и толковая, придумает что-нибудь. Но то, что знает одна подруга, знают все подруги. А что знают подруги, знает всё село! 

«Надо успокоиться и разложить всё по полочкам. Надо всё вспомнить! Спокойно, без психов, всё вспомнить и продумать!» — уговаривала себя Изабель. Она достала большой лист белой бумаги, разложила на полу, взяла пачку фломастеров, уселась рядом. В середине листа написала красным: «Два мизинца — протезы» и стала выписывать на лист всё, что роилось в её голове. Там появились и Влад, и Катька, и бабушки-сектантки, и почка, и работа, и подробности того вечера, и даже полиция. Саймон присоединился к занятию, с удовольствием таскал у неё фломастеры и загонял их под шкафы. Рисование и борьба с котом позволили Бель немного успокоиться. Главное — она жива и лишилась всего пары мизинцев. Хотя наличие остальных органов всё же стоит проверить.

В результате вываливания содержимого головы на лист сложилась вот такая картинка. В ту ночь, когда Бель осталась в женском клубе наедине с коварными старушками, они угостили её шампанским, в которое что-то подмешали. Дальше она ничего не помнит, а бабушки отвезли её куда-то, сделали ей операцию, а потом вернули обратно за столик. Зачем им это нужно — неизвестно. Возможно, им просто понадобился для чего-то её генетический материал. Но почему тогда именно мизинцы? Ей не понять их намерений. У неё есть только факт: два мизинца-протеза. Теперь ей самой надо с этим разобраться, обследоваться, пересчитать все органы и пальцы, восстановить цепочку событий насколько возможно, а потом рассказать о случившемся подругам и Владу и подать заявление в полицию.

Худшее, что может случиться с человеком, — это неизвестность. Когда знаешь, как действовать, жить становится лучше, жить становится веселей. Бель потрепала Саймона, кот благодарно заурчал в ответ.

Только что у неё было два протеза, и вдруг четыре! Так два, три или четыре? Бель трясла головой, стараясь выбросить видение из головы. Паника превратилась в звенящую тишину. Видимо, надо всё же идти к психиатру… Но сначала убедиться, что всё это не сон или, наоборот, что всё это она себе придумала.

Бель позвонила в клинику и снова записалась на приём к тому же доктору. Потом достала из аптечки валерьянку, насыпала десяток жёлтеньких таблеток в ладонь и глотала их по одной. Остаток дня она проведёт дома, наедине с сериалами и котом. Владу соврала, что приболела, спину «прострелило». Или даже не соврала — всё, что с ней происходило, вполне может сойти за самое настоящее «приболела».

11 мая

— Опять вы? — удивился врач, когда на следующий день Бель вошла в его кабинет.

— Да, доктор. Извините меня за вчерашнее. Я просто не знала, как вам сказать… Понимаете, я не очень доверяю тем, кто проводит этот эксперимент по протезированию. Так бывает: решишься на какую-нибудь глупость, а потом жалеешь, переживаешь. Со мной как раз так! Я бы хотела обследоваться не только у них, но ещё и у вас, параллельно. Можно?

Доктор воссиял. Он и мечтать не мог о возможности стать участником такого великого эксперимента! Мизинцы Изабеллы всю ночь не шли у него из головы. Тончайшее сочленение тканей, сосудов, идеальный материал! Неужели он дожил до такого чуда!

— Спасибо, что вы доверяете мне. Это большая честь! Но я не могу быть уверен, что моих познаний хватит для верной оценки вашего состояния. Прежде чем дать ответ, я должен вас тщательно обследовать.

— Да, конечно, я понимаю. Это очень дорого? — спросила Бель с тревогой.

— Для вас это будет бесплатно. Любой учёный сочтёт за подарок судьбы возможность хоть краешком глаза заглянуть в будущее! — воскликнул доктор.

— А можно будет обследовать не только пальцы? Мне бы хотелось проверить, как теперь все органы работают. Может быть, это паранойя, но мне почему-то очень страшно, — призналась она.

— Непременно! Все анализы и полное сканирование! И не думайте, что с вами происходит что-то не то: такой страх и должен быть у человека, принимающего участие в революционном эксперименте. Это абсолютно нормально, и меня удивляет, что вам там этого не разъяснили, — ответил доктор.

— Разъяснили, — соврала Бель. — Но мне всё равно не по себе.

— Вы сегодня располагаете временем?

— Да, вполне. Весь день готова вам отдать!

— Чудесно! Тогда ждите в холле, я выпишу направления и попробую договориться о сканировании! Вы не завтракали?

— Нет.

— Вдвойне чудесно! Ничего не есть и не пить. Ждите! — сказал доктор и взялся за телефон.

Пока голодная Бель ждала в жёстком кресле, она думала о том, как ей потом будет стыдно открывать правду этому отзывчивому хорошему человеку. Но что поделаешь — придётся подождать. Быть обманщицей неприятно, но эта ложь сейчас точно во спасение. Доктору явно не понравился бы её рассказ о девичнике и старушках, а другого объяснения у неё нет.

Скоро врач вышел из кабинета, вручил необычной пациентке стопку направлений на анализы и сказал:

— И снова нам с вами везёт! Аппарат свободен, поэтому едемте на сканирование прямо сейчас, а анализы сдадите завтра, с восьми до одиннадцати, натощак.

Он велел администратору отменить приём на весь день и быстро зашагал к выходу, так что Бель еле за ним поспевала.

 

Очень тяжело было лежать неподвижно почти два часа в капсуле, где вокруг мигают лампочки и жужжат датчики, и не менее тяжело ждать результатов в коридоре. Если окажется, что ещё чего-то, кроме пальцев, недостаёт, то надо сразу идти в полицию. Если всё как у людей и пальцы на месте, то надо идти к психиатру. Неизвестно ещё, что лучше. Может быть, над ней кто-то подшутил и наклеил на пальцы плёнку? Как она сразу об этом не подумала, это ведь так просто! Скорее бы узнать…

Когда врач вышел с описанием в руках, лицо его было мрачным, что не предвещало хороших новостей. Бель глубоко вздохнула и невесело посмотрела на доктора.

— Что же вы не предупредили, что протезов уже не два, а четыре? Надо говорить о таком заранее! Ума не приложу, как за один вечер они успели ещё два пальца поменять безо всяких последствий! Даже отёка нет. Протезы из сверхпрочного гуттаперчевого материала, похожего на пластик, но в них каким-то необычным образом организовано кровоснабжение. Я, если честно, обескуражен. Это технологии какого-то неизвестного мне уровня!

— А остальные органы как? — с надеждой спросила Бель.

— Остальные? А, остальные! Всё в порядке. В космос вас можно отправлять прямо сейчас в полной комплектации! Меня, если честно, больше интересуют ваши уникальные новые пальчики, — признался врач. — Сдавайте завтра анализы, и через три дня ко мне. Тогда и будем решать, как дальше с вами быть.

Глядя в спину Бель, удаляющейся по длинному коридору, доктор думал о том, сколько должны заплатить человеку, чтобы он вот так соглашался лишаться нескольких пальцев в день. Пальцы, конечно, не бог весть что в организме, но и разбрасываться ими не пристало.

 

Никакой логики в голове Бель не осталось, даже женской. С ней что-то происходит, что — непонятно, что с этим «непонятно» делать — тоже непонятно. Она чувствовала себя потерянной, разбитой и несчастной. Даже есть расхотелось. Хотелось только понять, что всё это значит?! Когда не помогает логика, надо спасаться простыми методами. Вернувшись домой, Бель взяла из органайзера несколько квадратных листочков для заметок, подписала: «в полицию», «к психиатру», «посоветоваться с Владом», «посоветоваться с Катей», «разбираться самой». Перевернула бумажки неисписанной стороной вверх, перемешала, долго сомневалась, какую выбрать. Не решилась, отвлеклась, попила чаю, ещё раз перемешала бумажки и с уверенностью вытянула одну. «Разбираться самой». Самой так самой — это, пожалуй, лучший из вариантов.

12 мая

На следующее утро Изабелла добросовестно сдала все назначенные анализы. Во всяком случае, кровь у неё была вполне настоящая на вид. Пока. Если анализы не покажут иного и в венах её не течёт уже гранатовый сок, например. Бездействовать в ожидании результатов было невыносимо. Она надела строгое платье, удобные старые туфли и отправилась на разведку в женский клуб.

Клуб этот был уникальным местом, где гостьи могли выбрать себе пространство на свой вкус: был там и торжественный зал, и помещение в стиле обычного кафе, и уютная гостиная, где можно забраться с ногами в мягкое кресло, и подводный мир со столиками среди аквариумов, и караоке, и классы йоги, и SPA, и библиотека. Всё, чтобы женщины могли отвести душу с максимальным комфортом и без лишних свидетелей. Бель отправилась в зал в стиле обычного кафе, где они провели тот злосчастный вечер. Она элегантно уселась, положив ногу на ногу, всем своим видом показывая беззаботность и непринуждённость. К счастью, обслуживавшая их в тот вечер официантка работала и сегодня. Бель заказала чаю и чизкейк, а когда официантка подошла за расчётом, дала демонстративно много чаевых и спросила:

— А вы помните вечер пару дней назад? Я тут была с двумя милыми старушками.

— Да, помню. Вы с подругами потом оставались тут почти до утра, но ни трюфелей, ни икры так и не заказали. А сегодня поздно, нельзя. Открытая карта действовала только на ту ночь! — предусмотрительно предупредила официантка.

— Нет, нет, я не за трюфелями вовсе! Дело в том, что я хотела бы отблагодарить бабушек за их доброту. Нечасто такое встретишь в жизни, чтобы кто-то тебя накормил, напоил. Вы, кстати, не помните, мы с ними ведь здесь всё время были или уходили куда-то? Может быть, я им ещё что-то задолжала. Так неудобно!

— Нет, вы только здесь были, минут пятнадцать, не более, а потом бабушки ушли, а подруги ваши вернулись. И зря переживаете — наели вы вовсе немного: пара бокалов шампанского и конфеты. А оставленный депозит вообще не тронули, — успокоила официантка.

— Хорошо. Но всё равно, я так не привыкла. Нет ли у вас каких-нибудь их данных, чтобы я могла всё же найти и отблагодарить?

— Простите, мы не можем разглашать данные наших клиентов! — ответила официантка.

— Я понимаю, конечно же, не можете. Но у бабушек были беджи, а я не запомнила их имена. Ругаю себя ужасно!

— При всём желании ничем не могу вам помочь, увы. Да я и не помню, если честно. У нас каждый день полный зал.

 

Ну что ж. Во всяком случае, провалов в памяти не было: старушки её никуда не отводили и коварно пальцы ей не ампутировали. Но как тогда такое с ней могло произойти? Может быть, они что-то подмешали в шампанское? Какое-то вещество, которое приводит к онемению пальцев? Странно, конечно, но похоже, именно так! Видимо, оно действует постепенно, и поэтому пальцы становились «кукольными» по очереди. Только зачем бабушкам это было нужно, совершенно непонятно. Надо ждать результатов анализов. Или пойти всё же в полицию и рассказать, что с ней происходит? А вдруг её отравили и часы уже сочтены? Бель снова перепугалась, встревожилась, в ступне опять закололо, и она поспешила домой проверять пальчики.

Так и есть. Ещё один палец-протез без ноготка! Тёплый, гнущийся, но совершенно неестественный кукольный палец! Значит, отрава ещё действует! Сколько она может держаться в крови? Как алкоголь или наркотики, двадцать один день? И какой Бель станет через двадцать один день? И что с этими пальцами будет потом? Отсохнут совсем и отпадут? Белла поняла, что сама не справляется, и позвонила Владу.

— Привет, мой Бельчоночек! Как ты там? Прошла твоя спинка? Я скучаю по тебе, — мурлыкал Влад в трубку.

— Привет, Влад. Нет ещё, болит спинка. Потерпи пока. Я тоже скучаю, и поэтому звоню, — мимимишным голосом отвечала Бель, очень старательно играя.

— Вот говорил я тебе: надо тренироваться чаще! А ты пьёшь два раза в год и потом болеешь с непривычки, — засмеялся он.

— Нет уж, увольте! Я как-нибудь без алкотренингов обойдусь, — заупрямилась Бель.

Это было их ритуальное «расшаркивание», которое следовало после любого девичника, и каждое слово в нём было выверено годами. 

— Что ты там делаешь в одиночестве? Небось, все сериалы пересмотрела!

— Так я ж не одна, я с Саймоном! С великим и ужасным Саймоном, который меня без конца достаёт, требует жрать и оставляет «подарки» под дверью.

— Опять ему всё внимание достаётся! Я ревную свою Белочку к коту! Ужас-ужас! И он всегда меня побеждает. Но я упрям, и когда-нибудь настанет и моё время! — уверенно сказал Влад, и Бель рассмеялась, на этот раз уже не наигранно.

— Ещё и подружки, которые приходят и звонят без конца. К ним тоже ревнуешь?

— Нет. Подружки — это святое! Как у меня боулинг и корпоративная пятница.

— Ой, кстати, о подружках! У тебя же есть приятель, который в полиции работает? Мне тут одна девчонка с работы рассказала, что ей в сок какой-то гадости подлили, и теперь у неё пальцы немеют. Врач говорит, атрофируются, как протезы становятся, и она хочет заявление в полицию подать. Как думаешь, возьмутся за такое дело? Можешь у друга спросить?

Влад довольно долго молчал, видимо, подбирал слова.

— Бельчонок! Ты у меня самая добрая и наивная на свете, за это тебя и люблю! Но… Ну… Как бы тебе сказать…

— Чушь полная? Это ты пытаешься мне объяснить?

— Какая же ты у меня умничка! Ну конечно! Ты лучше лечи свою спинку, а я завтра заеду и привезу тебе дежурных апельсинов.

— Лучше свежевыжатый сок и послезавтра, — попросила Бель, взяла со стола бумажку с надписью «разбираться самой», тяжело вздохнула и повесила её на холодильник под улыбчивое магнитное солнышко. 

 

«Бабушки-старушки… Как же мне до вас добраться?» — спросила себя Бель и принялась разыскивать в сети «Международный Конгресс Религиоведов». Может быть, он ещё не закончился? Нет, увы, в воскресенье был последний день. «Какая же занудная программа! Три дня выступлений на тему «Религии в современном мире». «Это же выспаться можно!» — думала Бель, лазая по страницам сайта. Но во вкладке «участники» её ждала приятная находка: почти сотня имён и фамилий. Хоть что-то! Бель стала изучать список. К счастью, женщин там было немного. Она последовательно вбивала фамилии и имена в поисковик, искала профили и фотографии, но никого похожего на своих старушек так и не обнаружила. Почти у всех участниц конгресса были персональные страницы в соцсетях, умные статьи и толстые книги. А вот следа двоих в интернете ей найти не удалось: Mrs. Dorothy Deus и Mrs. Sat Morgenstern. Дамы с такими именами на мероприятиях никогда не выступали, книг и статей не писали, страниц в соцсетях не имели и видео не записывали. Мутные участницы со странными именами и без единого упоминания в сети, не то что фотографии! Видимо, это и есть её бабушки. Бель вновь набрала Влада.

— Слушай, меня эта девица с работы напрягает. С пальцами которая. Ноет и ноет. Что-то я серьёзно сомневаюсь в её адекватности, а нам ещё вместе работать! Можешь узнать хотя бы, есть ли такие люди на свете? Уж очень имена странные: Дороти Деус и Сат Моргенштерн.

— Что-то ты темнишь, Бель. Никогда я от тебя подобных вопросов не слышал! И голос тревожный…

— Да спина опять ноет, — честно соврала Изабелла. — Прости. Я что-то сама не своя.

— Ладно, напиши в мессенджер имена, может быть, что-то узнаю, но без гарантий.

 

Бель на всякий случай померила температуру. Норма. И ничего не болит, даже пальцы эти злосчастные. Сходить в аптеку, давление измерить? Или это уже слишком? Она набрала номер Катьки, но передумала и сбросила. Катька тут же перезвонила. Белла успокоила подругу, что случайно набрала и у неё всё ОК. Нет, девчонкам пока говорить нельзя. А если с ней что-то случится? Если завтра вообще не проснётся? На глаза Бель навернулись слёзы. Она взяла лист бумаги, написала: «Я хочу, чтобы вы знали, что произошло на самом деле…» и разревелась, представляя, как подруги читают это письмо и ругают её посмертно за то, что им ничего не рассказала. И, как назло, в это время снова закололо в пальце ноги. Она быстро сдёрнула носок — да, шесть кукольных пальцев. Бель разрыдалась пуще прежнего.

К вечеру у неё было готово закапанное слезами письмо с подробным описанием странной встречи в женском клубе и её печальных последствий. Бель перечла его несколько раз, уверилась, что любой читающий сочтёт автора сумасшедшим, но ей тогда уже будет всё равно. Пальцы на всякий случай перебинтовала. Пузырёк валерьянки закончился, пора было покупать новый. Или лучше два. 

13 мая

Утром Бель проснулась в твёрдой уверенности, что надо действовать. Как-то. Потому что если ничего не делать, то можно лопнуть от переполнения неизвестностью. Она внимательно прочла своё посмертное письмо, убедилась, что его нужно дополнить мелкими деталями, переписала. Теперь, с шоколадом и улыбками старушек, оно ещё больше походило на записки сумасшедшей. Ещё раз изучила ступни: кукольных пальцев было по-прежнему шесть — по три на каждой ноге. Заново их забинтовала. Вспомнила: «Вы будете становиться прочнее…» Они ведь её предупреждали о том, что с ней сделали, а она подумала, шутят. Честные какие! «Ух, аферистки! Найти бы вас!» — думала Бель с досадой. От Влада информации по именам старушек не было, а торопить его было неудобно. Что же ещё сделать? Решила поиграть в детектива и пойти по следам религиоведок: вдруг кто-то их вспомнит?

 

В конференц-холле, где проходил конгресс, Белла сказала, что ужинала с двумя участницами недавнего мероприятия. У них завязался интересный разговор, но потеряла визитные карточки и никак не может теперь найти. Менеджер был с ней очень вежлив, вопросу ничуть не удивился, но тоже сослался на конфиденциальность информации об участниках. При этом подтвердил, что подходящие под описание старушки с такими именами на конгрессе были, и предложил ей поискать в гостиницах неподалёку:

— Обычно участники останавливаются в отелях, куда можно дойти пешком. Попробуйте там, может быть, не уехали ещё. Многие остаются после мероприятий погулять по городу…

Бель поблагодарила за совет, разыскала на карте десяток гостиниц в округе и ходила из одной в другую, но только под вечер в последнем маленьком семейном отеле ей подтвердили, что такие старушки действительно были, но выехали в воскресенье по окончании конгресса.

— Ой, как жаль! С ними было так интересно, так много они мне загадок оставили, — воскликнула Бель раздосадованно и понуро побрела к выходу.

— Простите, что вмешиваюсь. Я слышал, вас заинтересовали миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн? — неожиданно спросил её высокий седой мужчина, который читал газету в фойе.

— Да, а вы с ними знакомы? — обрадовалась Бель.

Мужчина встал, вежливо протянул руку для приветствия и кивнул головой. Он был в аккуратном сером пуловере и светло-голубых джинсах, словно только что купленных. На лице его читалась интеллигентность, а лучики морщин вокруг глаз выдавали привычку улыбаться. Бель всегда разгадывала пожилых людей по их морщинам: скорбная складка на переносице — много горя, опущенные уголки глаз — много печали, глубокие морщины на лбу — привычка хмуриться, перекошенный рот — злоба. А человека, много думающего, всегда выдавал взгляд, повёрнутый немного в себя. Именно такой взгляд и лучики добрых морщин позволяли общаться с этим незнакомым ей человеком без опаски.

— Я Константин Гид, историк, философ, религиовед. Приятно, что вас трогает тема мироустройства. Ведь Дороти и Сат говорили с вами об этом?

— Я Изабелла. Да, об этом.

— Вам повезло. Эти две загадочные дамы всегда присутствуют на наших конгрессах, но больше молчат и слушают. Многие пытаются их разговорить, но почти никому это не удаётся. Они отделываются вежливым «Очень приятно, но мы предпочитаем сегодня общаться друг с другом». Однажды, лет пять назад, один молодой человек рассказывал, что ему удалось поговорить с ними после мероприятия. По его рассказу, они спросили, верит ли он сам в бога и какое бы желание он загадал, если бы вдруг бога встретил. Он же, убеждённый атеист, посмеялся и ответил, что пожелал бы стать навеки счастливым. И всё бы ничего, но через некоторое время он оказался в сумасшедшем доме, где пребывает и поныне. Мы навещаем его там. Он твердит упорно, что совершенно счастлив, и иногда умоляет сделать его хоть на мгновение несчастным, но мы бессильны ему помочь. Надеюсь, с вами ничего подобного не случится и вы говорили о чём-то более отвлечённом!

Мужчина внимательно смотрел на Бель, стараясь угадать её реакцию на его слова. То, что он рассказал, дало ей больше понимания, чем страха. Всё подтверждалось. Та же схема, и наверняка что-то молодому человеку подсыпали.

— А вы не знаете, случайно, откуда они? — уточнила она.

— Никто не знает. Но все понимают, что они очень важные птицы. Может быть, даже магистры какого-то серьёзного ордена. У них ведь там внутри всё секретно так, что ни одна разведка не подкопается! А о чём бы вы хотели с ними поговорить, если не секрет? Может быть, я смогу вам помочь? — учтиво предложил мужчина.

— Спасибо, но вряд ли. Я хотела поговорить с ними про суперпрочность, необходимую человеку, чтобы выдерживать все удары судьбы.

— О! Многие так считают! Это извечный вопрос всех религий: почему бог допускает зло! Теодицея! — воскликнул философ.

— Да-да, так они и говорили. Теодицея. Я от них впервые услышала это слово, — подтвердила Бель.

— Что ж, значит, вы стали больше на целую общемировую дилемму, а это очень много. Поздравляю вас!

Изабелле очень хотелось честно ответить: «Вот уж совсем не с чем!», но она сдержалась и осталась в рамках приличий.

— Возможно, я пока этого просто не поняла…

— Возможно. Изабелла, вы торопитесь?

— Да. Я сегодня безумно устала.

— Тогда возьмите мою визитку. Если вдруг почувствуете, что нестерпимо нужно обсудить с кем-то сложные вопросы, такие как теодицея, я готов буду предложить вам свои знания и опыт.

— Спасибо, — искренне поблагодарила девушка.

 

 Изабелла шла домой почему-то успокоенной. Вроде как не нашла тех, кого искала, но само понимание, что старушки такие есть и она не первая попадает в подобную ситуацию, давало ей уверенность в отсутствии необходимости каяться психиатру. Ей повезло явно больше, чем тому несчастному, который оказался в сумасшедшем доме, — всего-то несколько пальцев. Невелика потеря!

Бель медленно брела по парку к дому и наслаждалась тёплым ветром, а значит, она понемногу возвращается в весну. Это была та самая майская неделя перехода к лету, когда крохотные салатовые листочки вдруг неожиданно становятся большими и зелёными. Со всех сторон неслись кошачьи серенады, а на лицах прохожих сияло счастье, которое в это время случается с людьми без всякой причины, просто так. Потому что весна. Бель не прониклась весной, но с удовольствием замечала, как она отражается на лицах. Может быть, скоро всё это непонятное безобразие закончится, и она успеет ещё насладиться пробуждением мира.

Дома, сбросив туфли, она внимательно пересчитала кукольные пальчики на своих ногах. Их по-прежнему было шесть и ни одним больше! Значит, всё это закончилось. Она разгадала тайну, а зелье, которым её опоили, перестало действовать. Всё. Больше пальцы решила не бинтовать. 

Сообщение от Влада убеждало, что люди с именами Дороти Деус и Сат Моргенштерн не зарегистрированы в базах Интерпола. Такого ответа она и ожидала. «Неуловимые магистры какого-то серьёзного ордена». В эту ночь Бель обняла своего вредного Саймона и уснула без всякой валерьянки.

14 мая

Проверка пальцев утром показала, что изменений, к счастью, нет. Значит, точно, всё закончилось. Может быть, отменить отпуск и выйти на работу, чтобы дома не маяться? Хотя всё же стоило дождаться результатов анализов. Но чувствовала Белла себя прекрасно! Даже, пожалуй, лучше, чем обычно. Видимо, неожиданный отпуск пошёл на пользу.

Размышления прервала мамина соседка, звонок которой не предвещал ничего хорошего.

— Здравствуйте, Тамара Ивановна, — поприветствовала Бель вежливо и зажмурила глаза в ожидании новостей.

— Здравствуй, Изабелла, — ответила соседка голосом, переполненным ядом. — Когда это уже закончится, скажи мне?

— Что опять случилось?

— А то и случилось, что я ночью сызнова полицию вызывала, потому что за стеной орали, бузили и морды друг другу били! Ничего нового! Ты когда уже с матерью своей разберёшься?

— Ну, зачем же так! Я же просила: меня зовите, если что. Я бы сразу приехала!

— Приехала бы? И дальше что? У неё в квартире кружок «Умелые синяки» за свою королеву передрался, и тебе бы ещё влетело! Нет уж! Давай-ка ты переезжай насовсем к ней и контролируй. Твоя мать — ты проблему и решай. А иначе будешь штрафы платить за неё после каждого такого вызова! — повысила голос соседка.  

— Тамара Ивановна, вы же знаете, как я её контролирую! Продукты привожу, денег оставляю копейки, только на самое необходимое, чтоб не пропивала! Она обещает не пить!

— И ты веришь? Сколько лет уже веришь? Она собаку свою продаёт у винного магазина, покупает себе водку, а собака потом к ней обратно прибегает. Эдакого алкоголубя себе выдрессировала. Или банки ковыряет по помойкам и сдаёт за копейку. Их же не остановить, страждущих-жаждущих, глаз да глаз нужен. Тебе надо контролировать, каждый день.

— Да какая разница! Я же работаю, всё равно не уконтролирую.

— Но хоть паразиты-собутыльники к ней по ночам перестанут шляться. Сама-то не хочешь с ней жить, а мы должны! А если она квартиру сожжёт? Курят ведь там — дым столбом! Переезжай, давай, к ней. Нечего…

 

На улице дождь лил как из ведра. Белла набросила плащ, но пока добежала до такси, промочила ноги в бурных потоках. Ехали долго. Первый настоящий весенний ливень натворил дел: город встал, местами дороги подтопило, и машины медленно и аккуратно переплывали заливы. Как обычно в первый раз многие пешеходы оказались без зонтов и перебежками перемещались от козырька к козырьку, промокшие до нитки.

Дом, в котором она выросла, встретил неприветливо. Стандартная обшарпанная коробка-девятиэтажка с остеклёнными на разный манер балконами и хаотично разбросанными кондиционерами, покрывшись от дождя серыми разводами, являла собой достойное творение архитектуры постапокалипсиса. С тяжёлым сердцем нажала Изабель знакомую кнопку лифта, где вместо цифры 8 красовалась дыра, прожжённая зажигалкой. Запах в лифте стоял такой, что вниз спускаться она решила по лестнице. «Бедные соседи! Только бы никого не встретить, а то выговорят мне за всё, что им приходится терпеть», — думала Бель.

Позвонила в знакомую дверь, постучала — никто не открыл. Попробовала отпереть своим ключом — изнутри закрыто на щеколду. Бель упёрлась лбом в дверь и замерла. Вода лужей стекала с мокрых туфель, за дверью скулила Малышка — маленькая лохматая беспородная собачка, которая как-то умудрялась уживаться с мамой.

 

Мама «подсела на стакан», когда Изабелле было всего шесть. Бабушка с дедушкой рано умерли, вразумить её было некому, с папой у них отношения не ладились, и мама не нашла ничего лучшего, чем приправить жизнь веселящим зельем. Папа не выдержал бесконечных пьяных скандалов, ушёл, а Бель осталась с мамой и каждый её запой спрашивала себя: «За что мне это?» Алименты отец платил приличные, их вполне хватало на еду и выпивку и только. Мама опускалась: бросила работу, ныряла из запоя в запой, винила во всём бывшего мужа и старательно пыталась довести себя до состояния, от которого «ему станет стыдно за то, что он с ней так поступил». Цели превратиться в ходячий укор добилась довольно быстро: уже через десять лет пьянки у неё выпали почти все зубы и волосы, кожа огрубела и обвисла, огромные карие глаза, которые в юности пленяли одним взмахом ресниц, облысели и покрылись красной сеткой кровоизлияний. Она отправляла папе по почте свои ужасные фотографии, а он их даже не забирал — письма возвращались. Дочка же часто ходила битая, покусанная и голодная. Соседи жаловались в органы опеки, с мамой проводили разъяснительные беседы, которых хватало максимум на две недели, и всё начиналось сначала. 

Белочка жалела маму. Когда-то в детстве они были такие счастливые! Вместе гуляли, ходили в кино, катались на каруселях, на коньках, смеялись и болтали. Бель знала, что мама бывает другая, добрая, настоящая, но эта мама появлялась всё реже и реже. И всё равно, когда тётеньки из опеки угрожали маме лишить её родительских прав, Бель рыдала и умоляла этого не делать. Она тщательно скрывала от всех синяки, делала вид, что ей совсем не хочется есть, никому не жаловалась на побои — только бы её не забрали в детом. Такое вот получилось детство.

Бель повзрослела. Она жила вместе с мамой, пока не поняла, что если останется, то не сможет работать и учиться. Съехала, сняла квартиру и теперь ездила к матери как часы, раз в неделю, с полными сумками. Когда ещё девчонкой она вот так стучала в закрытую дверь, то очень боялась, что с мамой что-то случилось, даже лазала через балкон от соседей справа, чтобы, глядя в окно, убедиться, что мама жива и просто крепко спит, а потом ночевала прямо на лестничной площадке, на ступеньках. Под утро раздавался щелчок — мама, проспавшись, открывала щеколду, и Бель шла домой завтракать. Дверь в мамину комнату обычно была закрыта. Дочка уходила по делам, а когда возвращалась вечером, то мама иногда бывала трезвой, доброй, настоящей. Ни минуты такого времени Белочка не тратила на выяснение отношений и упрёки. Они говорила о книгах, о людях, о переживаниях, потому что это были редкие мгновения, когда у неё была самая настоящая мама, как у других. Лучше не вспоминать…

— Ну что, опять не пускает?

Белла не заметила, как Тамара Ивановна открыла дверь.

— Да, как обычно, — вздохнула Бель.

— Давай хоть чаем напою, промокла как мышь! — предложила соседка.

— Ой, нет, спасибо!

— Что, опять будешь на лестнице сидеть, ждать, пока проспится? Езжай уже! Завтра приедешь, глядишь, оклемается! Жалко мне тебя, девка! Покудова она жива, не будет тебе покоя! — сказала соседка и скрылась за дверью. Слёзы потоком хлынули из глаз Изабель.

 

Дома она первым делом проверила кукольные пальцы. Теперь все пальцы на обеих ногах были кукольными. Десять протезов. Белла обессиленно плюхнулась в кресло и закрыла глаза. Саймон тут же вскочил ей на колени, принялся урчать и топтать: война войной, а кормление кота по требованию!

В дверь позвонили. «Кого ещё несёт?» — с раздражением подумала Бель, надела зимние меховые тапки, скрывающие пальчики, и пошла открывать. В дверях стоял Влад. В руке у него была похожая на старомодную сетчатая авоська, а в ней — две бутыли с натуральным апельсиновым соком.

— Литр оранжевой крови убиенных апельсинов, положенный всем болящим, заказывали? И бонус — два пузырька валерьянки, скорее всего, наглому коту! — воскликнул он торжественно, но, увидев её измученное лицо, осёкся. — Да что такое, Бельчонок мой? Так болит? Доктор что говорит?

— Завтра будут готовы анализы, станет понятно. Не так и болит, просто пришлось к маме срочно ехать, а в машине сидеть неудобно, — оправдывалась Бель, уткнувшись ему в плечо.

— И мама опять заболела? Ну, так сказала бы мне, я бы ей отвёз, что нужно. Зачем себя так мучить! Бедненькая моя. Летом в валенках приходится ходить!

— Проходи, только кроссовки не забудь на верхнюю полку поставить, а то не в чем тебе будет потом домой идти, — напомнила Бель, кивая в сторону кота.

— Ох уж этот Саймон! А может, и хорошо. Останусь у тебя, будешь ты меня кормить, поить, чесать, любить, как этого паразита.

— Но, если ты нагадишь на придверный коврик, вряд ли я тебе это прощу, дорогой. Да и зубной щётки у тебя тут нет. Плохо тебе будет без зубной-то щётки, — ответила она с улыбкой.

— Намёк понял. В следующий раз возьму походную.

 

По легенде для Влада, мама у Изабеллы тяжело больна после аварии, в которую попала в молодости. Бель никогда не знакомила своих парней с мамой и не распространялась о деликатной проблеме. Подружки знали, но, на удивление, никому её тайны не разбалтывали. Только Светкины родители были посвящены, потому что Белке иногда приходилось оставаться у них на ночь. У каждой из подруг была своя священная «неразбалтываемая» тайна, но у Бель — самая печальная. С Владом они встречались уже почти три года. На Рождество он познакомил её со своими родителями и всё ждал, когда Белочка сделает ответный жест, но она не решалась открыться. Если уж про пальчики не рассказала, то про маму — тем более!

Они пили чай, Влад шуточно ругался с Саймоном «за свою женщину», переживал, что она бледненькая, требовал завтра немедленно по оглашении сообщить ему вердикт доктора. «Хороший он всё-таки», — думала Изабель, с удовольствием закрывая дверь за возлюбленным. Даже хороший заботливый человек бывает в тягость, когда кому-то нужно побыть в одиночестве. Она тут же скинула тапки и уставилась на свои пальцы-протезы. Лучше не смотреть — одно расстройство! Завтра станет понятно, что у неё с анализами, и тогда уж решит. А пока надо поспать…

15 мая

Ждать приёма врача пришлось недолго. Из его кабинета вышла заплаканная дама, утирающая глаза красивым кружевным платком с вензелем. Доктор под руку провожал её до администратора.

— Ну, дорогая моя, это всего лишь небольшая шишечка! И если вы будете всё верно делать, не станете носить каблуки, то она дальше и не вырастет, — убеждал он мягко.

— Как же не носить каблуки, доктор! Я же женщина! Какая я женщина без каблуков? — и дама снова ударилась в рыдания.

«А полные ноги протезов не хочешь, женщина?» — с горечью подумала Изабель. Доктор передал пациентку заботам помощницы и переключил внимание на Бель. По его настроению совершенно невозможно было разгадать, хорошие у неё анализы или не очень. Пришлось терпеть до кабинета.

— Анализы абсолютно идеальные. Ни одного отклоняющегося от нормы показателя. Вы рады? — изрёк, наконец, доктор, внимательно изучив строки в таблицах.

— Да, очень! А разве так может быть в моём случае?

— В том-то и дело, что не может. По идее должно идти приживление тканей, воспаление. По старым канонам так, а у вас иначе. И вот ещё что я вам скажу. За эти дни я много консультировался, много изучал и однозначно убедился, что не имею права быть вашим врачом, потому что для этого у меня категорически не хватает компетенций. Это что-то совершенно новое, чему, я надеюсь, когда-нибудь обучусь, — сказал доктор и посмотрел на Бель виновато.

Он три дня и три ночи разыскивал материалы о чудесном эксперименте по протезированию в библиотеках, научных сообществах, расспрашивал коллег, перерыл пять раз весь интернет, вспомнил даже латынь, на всякий случай по-разному вводя названия — всё тщетно! Если информация засекречена, то это какая-то военная спецразработка, ввязываться в которую себе дороже. Ему было безумно интересно, но ещё больше страшно: кто суёт нос не в своё дело, рискует лишиться и носа, и всего, что к нему прилагается, до самых пяток.

— Ну что ж. В любом случае спасибо вам, что обследовали, — расстроенно отозвалась Бель. — Я вам что-то должна?

— Нет. Как я и обещал, обследование было бесплатным. Разве что хотел бы вас попросить ещё взглянуть на волшебные пальчики, кое-что уточнить…

— Извините, нет. Я очень устала от всего этого, а мне ещё искать себе врача… Может быть, посоветуете кого-нибудь? — ответила Бель, которой совсем не хотелось предъявлять десять кукольных пальцев тому, кто за её случай не берётся.

Доктор отрицательно помотал головой. Они сухо попрощались.

 

Бель почувствовала острую необходимость в согревании места, где в теории находится душа, горячим напитком и расположилась на высоком столике у окна в соседнем с клиникой кафе. Пила кофе и пыталась собраться с мыслями. «Итак, что мы имеем в сухом остатке? Анализы не выявляют следов вещества, которое подмешали старушки. Наверное, это какие-нибудь новомодные нанотехнологии. При этом я здорова как бык, у меня ничего не болит, а пальцы периодически по непонятной причине превращаются в кукольные. Доктор от меня отказался. Влад считает это чушью. Мама в своём репертуаре. Старушек я не нашла. Перспективы мои туманны, настоящее моё неопределённо: сущее бесперспективно, а перспективное невозможно, но… Я по-прежнему жива, а значит, придётся со всем этим жить». Бель смотрела через стекло на людей, идущих мимо по улице, по пешеходному переходу, и завидовала им, потому что у них наверняка самые настоящие пальцы, хотя под обувью и не видно. Для босоножек ещё холодновато, а когда наступит лето, она будет по ним ужасно скучать! Теперь ей не похвалиться красивыми миниатюрными ножками! И вдруг на переходе появился мужчина в инвалидной коляске. Он правил ею лихо, легко забрался на тротуар и улыбался тем, кому случайно наезжал на ногу. А у неё всего лишь кукольные пальчики, и она скулит! Этот неунывающий мужчина увёз её нытьё в своей коляске в неизвестном направлении. Пальцы на ногах закончились — может, дальше и не пойдёт?

Суббота — время навещать маму. Написала ей: «Привет, через часик буду у тебя». Дождалась ответа, подтверждающего, что мама в состоянии писать. Значит, пора ехать. Изабель села в свой любимый тихий и комфортный электробус и продолжила смотреть документальный фильм о городе, который разворачивался за окном. Стройки, стройки, стройки… Уродливые заборы, бетонные ограждения, нависающие конструкции с лесами и торчащей арматурой. Город уже много лет похож на огромную стройплощадку, перекопанную и перегороженную вдоль и поперёк. Из города для пешеходов он превращается в город для машин: шоссе, развязки, диаметры и кольца железных дорог отвоёвывают себе всё больше пространства. Чтобы перейти многополосную дорогу, надо долго стоять на светофорах в ожидании «зелёного человечка», дышать гарью и свинцом, карабкаться по лестницам переходов, уворачиваться от грязной капели, срывающейся с нависающих мостов.

Пыхтящие, громыхающие, рычащие в потоке машины похожи на толпу людей. Старенькая зелёная шестёрка медленно тащится в правом ряду, распугивая стрельбой из глушителя пассажиров на остановках. Среди толкающихся вокруг неё иномарок всех видов и мастей она изгой. Водитель её невозмутимо смотрит только вперёд, как бы не замечая проклятий, которые посылают ему вынужденные перестраиваться и обгонять. Разноцветные грузовики, микроавтобусы, легковушки, грязные и чистые, новые и подержанные, разгоняются, тормозят, замирают, трогаются. На ком-то реклама, на ком-то царапины, на ком-то значки с чайником, карапузом или туфелькой. Мотоциклист стучит рукой по кузову малолитражки, чтобы его заметили и позволили протиснуться между рядов, пугает девушку-водителя, которая, используя временную остановку потока, красит ресницы. Девушка вздрагивает, тычет кисточкой себе в глаз и размазывает тушь по щеке. В это время поток трогается, чтобы проехать несколько метров вперёд, девушке начинают настырно сигналить, и ей приходится бросить косметику и тоже проехать вперёд с боевой раскраской на лице и плачущим глазом. Вот нахально обгоняет всех золотистый мерседес — такому блестящему каждый, кто в уме, уступит немедленно. Кроме скорой, которая, надрывно крича, расчищает себе путь. Мерседес вынужден ей повиноваться. По выделенке уверенно движется вереница синих электробусов и жёлтых такси, и все, от водителя шестёрки до водителя мерседеса, застревая в очередной пробке, смотрят на них с завистью. Но главное — аварии с долгими разборками никому не нужны, и они, такие разные, движутся в одном направлении, не задевая друг друга, совсем как люди.

Когда Бель выходила из автобуса, неуклюжий мужчина наступил ей на ногу, вежливо извинился. Она не почувствовала боли и подумала: «Хоть какие-то у этого безобразия есть преимущества».

 

К маминому дому Белла подошла с недельным запасом еды, привычно разложенным по пакетам. Вспоминая отвратительный дух в лифте, хотела было подняться пешком, но передумала: не слишком заманчивая перспектива карабкаться на восьмой этаж с двумя тяжёлыми сумками. Когда двери лифта со скрежетом разъехались, Бель набрала побольше воздуха, задержала дыхание и шагнула внутрь с твёрдым намерением не дышать до восьмого этажа.

— Подождите меня! — крикнул снизу женский голос.

«Только не это!» — подумала Изабель, заметалась между выбором «СТОП» и «Закрыть двери», но всё же дождалась.

— Здравствуйте. Мне на шестой нажмите, пожалуйста, — сказала, закатывая в кабину сумку-тележку, незнакомая пожилая женщина. К счастью, незнакомая, а значит, упрёков в безобразном мамином поведении можно избежать.

— Ой, вонь какая. Нассали ведь опять, паразиты! Как ни приеду к сестре, так нагажено. Говорит, что на восьмом этаже у них притон. Ходят всякие. Неужто до восьмого дотерпеть не могут? Фу… Не знаете, у кого там алкаши собираются?

Бель помотала головой, стараясь сдержать дыхание как можно дольше, и коротко предположила:

— Может, из подвала?

— Что я, запах мочи от подвальной вони не отличу? Семьдесят лет на свете живу! Поживёшь с моё, тоже научишься отличать! — возмутилась попутчица.

«А можно нет?» — подумала Бель, но возражать не стала.

— Вот говорю им, что надо всем подъездом собраться и заявление в полицию написать. Фу! Паршивцы! Вся кофта провоняла, стирать теперь! — ворчала женщина, выходя их лифта.

До восьмого этажа Бель не дотянула — пришлось вдохнуть.

 

— Привет, мам. Как ты?

— Я нормально. Щишки варю, скоро уж готовы будут. Хочешь? — ответила мама как ни в чём не бывало, не отворачиваясь от плиты.

Она была, как обычно, бледная, с мешками под глазами, в грязном тренировочном костюме и с неряшливо собранным на макушке реденьким седым хвостом. Серо-жёлтое грубое лицо испещряли глубокие морщины: в свои пятьдесят пять мама выглядела на семьдесят с гаком. Малышка прыгала вокруг Бель и скулила, видимо, голодная. Пахло квашеной капустой.

— Нет, спасибо, — ответила дочь и прошла на кухню по грязному полу, не разуваясь.

— Я приболела немножко, не могла убирать, — как обычно пояснила мама, заметив её взгляд под ноги. — Что ты кислая такая?

— Да в вашем лифте проедешь, не то что скиснешь — не протухнуть бы!

— Ага. Кто-то гадит и гадит. И не знаем, как отвадить, — ответила мама.

— Соседи говорят, что напишут заявление в полицию, и касаться оно будет, похоже, твоей квартиры.

— Нашей квартиры, — поправила мама. — Ты вроде как здесь прописана.

— Хорошо, нашей квартиры! Но сути это не меняет. Говорят, что лифт портят те, кто здесь собирается…

— Или те, кого сюда не пускают! — возмутилась мама. — Сама подумай, если кто-то ко мне по приглашению идёт, я что, по нужде его не пущу? Но я не всем дверь открываю, избирательно, только приличным. Вот и мстят некоторые, неприличные.

Бель вспомнила про мстительного Саймона — что простительно коту, человеку не прощается! Мама отломила кусок хлеба и бросила собачке. Пегая Малышка жадно вцепилась в него зубами. Да уж. Если бы Бель дала коту хлеба, он покрыл бы и её и квартиру презрением — только корм, «который котик любит». Suum cuique[5]. Изабелла открыла холодильник: грязные, в коричневых разводах и наростах пролитой еды полки были пусты.

— Куда ж опять все продукты делись? — всплеснула она руками.

— Малышка всё сожрала. Видишь, какая прожорливая. Что ни дай — всё сметает! И ведь не толстеет, кожа да кости. Видимо, обмен веществ хороший, — ответила мама, мешая щи в кастрюле.

— И крупы все, и макароны тоже Малышка сожрала? — уточнила Бель, открывая кухонные шкафы.

— Нет, что ты! В них пищевая моль завелась, я всё выбросила. Иначе ж её не победить!

— Мам, я в пошлый раз купила тебе пачку риса, и две были у тебя в запасе, закрытые. Моль в закрытые не пролезет.

— Она такая наглая, моль эта. Везде проберётся! — мама отвечала не глядя, продолжая зачем-то ковырять ложкой щи.

— Так… Телевизор, надеюсь, цел? Его моль не съела? — забеспокоилась Бель.

— Нет телевизора, — ответила мама. Она заплакала, слёзы капали прямо в кастрюлю.

— Что ещё украли?

— Утюг, цепочку с крестиком и собачий поводок.

— Мама!

— Что «мама»? Мама жизнь прожила, тебя вырастила! Проживёшь жизнь, тогда будешь меня судить! — закричала мама и швырнула ложку в раковину.

— Не кричи, пожалуйста. Давай поговорим…

— О чём говорить? Всё уже сто раз говорено-переговорено!

Бель намочила сальное полотенце, протёрла им две табуретки, села, предложила:

— Садись.

Мама взяла табуретку и села у окна, спиной к дочери, поставив ноги на батарею.

— Послушай. Всё это добром не кончится. Который раз тебя дружки обчистили! Соседка мне звонила, я приезжала, но ты опять не открыла. Малышка выла на весь подъезд — с ней гулять надо, кормить её надо!

— Малышка меня понимает и любит, не то что ты. Я тебя рожала в жутких муках, двадцать часов, а у тебя ни капли благодарности!

— Ма-ма, услышь меня! Надо лечиться. Ле-чить-ся!

— Я здорова, зачем мне лечиться? Человек за жизнь должен свою цистерну выпить. Я ж для тебя стараюсь — свою уж выпила, теперь твою пью, чтоб тебе не досталось! Поймёшь когда-нибудь, пока маленькая ещё. Скоро допью и брошу, и нечего меня попрекать! — снова кричала мама, закрыв лицо руками.

— Ладно, всё, прекрати. Я поехала. Деньги оставляю на столе, — сказала Бель и пошла к выходу.

— Телевизор купишь? — спросила мама не оборачиваясь.

— Не сегодня, — ответила Бель и побежала вниз по лестнице.

 

На улице Белла обнаружила, что прихрамывает. Странно, может быть, ногу подвернула, когда бежала? Чтобы избавиться от нахлынувших дурных мыслей и обид, решила немного прогуляться по району, где выросла и где ей был знаком каждый куст. Как же много стало детских площадок! Раньше у них были одни качели на два дома, карусели, если повезёт, и песочница. Теперь чудо-городок в каждом дворе. Красивый, яркий, с паутинами, железяками-раскоряками, домиками, качелями на цепях, а вот горки все бестолковые. В её детстве горка была деревянная, прямая. Её зимой заливали и катались на кусках линолеума и досках. Улетали далеко! А с современной закрученной горки разве что на попе сползать. Скучные горки. Или настроение просто дурацкое. Бель наклонила ветку сирени, с наслаждением понюхала начинающую распускаться фиолетовую гроздь. Если бы и был на свете этот бог «Что-то есть», то за такие чудесные запахи ему стоило сказать «спасибо»! Из окна четвёртого этажа раздался визгливый женский голос: «Не ломай, паразитка такая! Чтоб руки у тебя отсохли! Гадина!», и в нескольких сантиметрах от Изабель о тротуар разбилась картофелина. Под обстрелом вести переговоры себе дороже, и Бель без объяснений ретировалась подальше от окон-бойниц на пустую детскую площадку к своему дому.

Завтра надо ехать к Владу — пора заканчивать с мнимой «болезнью спины», а то от апельсинового сока она скоро диатезом покроется. Только как это сделать? Как спрятать кукольные пальцы на романтической встрече? Бель села на качели и «нырнула» в интернет искать поблизости магазины нижнего белья, с эротичными носочками и чулочками. Из подъезда вышла мама, всё в том же грязном костюме, с драной тряпичной сумкой и Малышкой на верёвке вместо поводка. Не заметила дочери, ушла в другую сторону. «Надо срочно купить собачий поводок», — подумала Бель, записала в напоминания «чулки, поводок, телевизор, утюг, крупы, консервы». Из другого подъезда выбежала всклокоченная обладательница визгливого голоса в оранжевом халате и так же противно заорала: «Что, неймётся тебе? Сирень не сломала, так теперь до качелей добралась? Куда ты на детские качели своей жопищей взгромоздилась, корова?! Понаехали!» Связываться с такими кричалками себе дороже — прицепится, как репей в волосы, без потерь не оторвёшь. Белла, прихрамывая, поспешила к остановке, подальше от разбушевавшейся коренной жительницы.

 

Дома Бель первым делом сбросила кроссовки и проверила пальцы. Кукольной стала одна ступня полностью, поэтому она и хромала — ноги разные, неудобно идти. Ни боли, ни зуда, разве что покалывало, когда она с мамой говорила. Как же это с ней происходит? В разное время, в разных местах… Она было подумала, что от воды — в прошлый раз сильно ноги промочила и сразу много пальцев потеряла. Но сегодня только душ утром приняла. Надо попробовать обходиться без душа, проверить версию. Французские короли ведь как-то жили без умываний, всю жизнь ароматным маслом протирались!

Бель внимательно разглядывала свою новую ножку: слишком плавные линии, слишком гладкая пятка, как у манекена. Попробовала помассировать — без толку. Никаких ощущений. Она с наслаждением размяла вторую, её настоящую ступню. Какие же они разные! Кукольная вроде и у́же, и утончённее, но как раз от этого смотрится уродливо. Только бы Влад завтра под чулками не заметил!

16 мая

Программа воскресенья «вместе» была намечена заранее. Сначала они с Владом гуляют по недавно открытому парку, где новая плитка ещё не вздыбилась, а значит, по ней ещё можно ходить, не опасаясь переломать ноги, потом идут к нему домой, заказывают вкусной еды и проводят вечер тет-а-тет. Но Бель всё ещё прихрамывала, и они отправились в кино, чтобы «поберечь её спинку». Фильм смотрели дурацкий: очередные супергерои спасали человечество от очередного суперзлодея с демоническим смехом, задумавшего погубить планету. Тягомотина с шикарным 3D, которую не спасло даже участие актёров с мировыми именами. Героями картины, как положено, были представители разных рас и сексуальных ориентаций. Момент, где жена-гей провожает на битву с чудищем мужа-гея-супергероя со словами: «Ты должен сделать это ради нашего сына!», получился особенно неестественным и натянутым. Правила «представленности» превратили и без того высосанный из пальца сюжет в полный абсурд, а обилие выспренних слов и стремлений делало людей с мечами наперевес комичными. Многонациональная команда бессмертных идеальных швырялась зелёными энергетическими всполохами, взмывала в небеса со скоростью света, залечивала раны одним касанием руки, бесконечно друг друга предавала, бесконечно каялась, бесконечно мирилась и периодически улетала в далёкий космос поплакать. Изабель хмурилась, Влад же хохотал от души!

— Что тебя во всём этом так забавляет? — спросила Бель по дороге домой.

— Уровень идиотизма. Я думал, что у него есть какая-то граничная мерка, но, судя по развитию кинематографа, идиотизм безмерен! Мы живём в эпоху ига идиотизма!

— Меня это как раз беспокоит…

— А меня как раз радует! Система сама себя регулирует, и когда начинает зашкаливать, это верный признак того, что уровень идиотизма в природе скоро будет уравновешен. Спокон веков так устроено: идиоты бросаются из крайности в крайность, чтобы система смогла найти между этими крайностями свой баланс, — уверял Влад.

— Что-то в наших фильмах уже много лет уровень идиотизма не уравновешивается, — засомневалась Бель.

— Ну, ты сравнила! У нас — бюджет, его пилить положено. А у них окупать надо прокат, поэтому скоро им придётся снимать хорошие фильмы, иначе останутся в минусах.

— Везёт тебе! Ты умеешь в любом рыжем таракане разглядеть гнедого скакуна. Я так не умею.

— Так учись, Бельчонок! Пришпоривать тараканов — искусство всадника современности: оторви две средних лапки, вот тебе и лошадь! Ты словно пуп Земли, через который проходят меридианы, ответственные за всё зло мира. В нём слишком много дряни, вся в тебя не вместится! О себе беспокойся, а безумный мир оставь в покое. 

— Я бы лучше научилась искусству этот фильм развидеть! По-моему, это была откровенная дорогостоящая дрянь!

— И в этом я с тобой совершенно согласен! Так что никаких противоречий. Сейчас наедимся вкуснятины, будем смотреть только друг другу в глаза, и всё это забудется. Полетим! — сказал Влад и обнял её.

Вечер был тёплый и по-весеннему душистый. Бель хотелось ещё погулять, но Влад всеми силами заманивал её поскорее домой. Соскучился. Она, как обычно, поддалась его уговорам. Романтики в этот вечер у неё было, пожалуй, с избытком. Кружевные чулки имели действие необычайной силы. Всё случилось, как в первый раз, как будто не было у них трёх лет знакомства, изрядно убавляющих пыл отношений. Бель забыла про всё: про кукольные пальцы, про маму, про старушек. Она была влюблена! Они были влюблены!

 

Домой Изабель вернулась почти к полуночи. По дороге, в такси, на неё напала розовая девичья тоска. Что если её «окукливание» продолжится? Отношения с Владом тогда будут невозможны! Они столько сделали, чтобы притереться друг к другу, каждый день переписывались, иногда проводили вместе отпуска и выходные, он даже с родителями её познакомил! Никогда и ни с кем у неё не было таких настоящих отношений. Как же не хочется их терять!

Выйдя из машины, она не хромала, а дома обнаружила, что обе ступни стали кукольными. Видимо, всё же вода всему виной: у Влада был прекрасный ливневый душ, и она провела под его струями с полчаса. Бель уже не так сильно пугалась изменений — всю жизнь меняешься, местами растёшь, взрослеешь, прирастаешь новыми частями тела и ничего, справляешься как-то. Проще было не замечать, что это с ней происходит. Зато теперь у неё две одинаково идеальных кукольных ноги, и она больше не хромает.

Белла села в кресло у стола, положила ноги на тумбочку рядом и принялась их внимательно изучать, подсветив лучом настольной лампы. Пластик был довольно мягким, хотя жёстче, чем её кожа. Переход от её тела к новообразованию плавный, постепенный. Она достала CD диск с результатами сканирования. На мониторе замелькали снимки. Всё почти как настоящее. Что же это за материал такой, из которого она теперь состоит?

Бель взяла косметическую иглу и легонько уколола ей большой палец — ничего. Ни боли, ни крови. Уколола сильнее, иголка вошла в новый палец довольно глубоко — снова ничего, и даже следа не осталось. Всё-таки протез. Бель поискала в интернете информацию про подобные случаи: доктор был прав, и в фантастических романах такое не описано. Она набралась смелости, взяла бритву и отрезала крошечный кусочек новой кожи. Раны не было, порез тут же затянулся. Она положила отрезанную частичку на лист бумаги и хотела рассмотреть его внимательно, но на листе было пусто. Видимо, смахнула случайно… Бель отрезала ещё немного — ни боли, ни крови, ни частички на листе, которую можно разглядеть. Очень странный материал как будто пропадал.

Кот сидел рядом и смотрел на хозяйку одуревшими глазами. Котёнком он болел, ему кололи лекарство, и с тех пор иголок Саймон боялся жутко. Бель убрала страшные инструменты, схватила Саймона и завалилась с ним на диван.

— У мамы есть Малышка, которая любит её любой, и рада даже куску хлеба. Ты, баловень мой, будешь меня любить, если я вся превращусь в куклу? А? Звери́на?

Саймон вырвался и сбежал. Кот давал себя любить только по его персональной инициативе и не терпел насилия над котоличностью. Бель вздохнула и пошла к аптечке за валерьянкой.

17 мая

Утром Изабелла, как и обещала себе, заменила душ на обтирание маслом. Сама процедура оказалась крайне неприятной: ей приходилось изворачиваться, доставая до труднодоступных мест, масло капало на пол, флакон выскальзывал из рук. В итоге никакого ощущения свежести, никакого удовольствия от воды, и к тому же вся скользкая и мерзкая. «Бедные французские короли. У них хоть слуги были, помогали, но всё равно — воду маслом не заменишь!» — думала Бель. Ради того чтобы остановить происходящее с ней безобразие, стоило потерпеть. Хоть какая-то попытка исправить ситуацию… Теперь нужно было выполнить ещё одно неприятное дело. Она трижды глубоко вдохнула и выдохнула и набрала номер телефона маминой соседки.

— Здравствуйте, Тамара Ивановна.

— О! Изабелла. Легка на помине! Твоя-то опять гуляет. Денег ей вчера небось привезла и за́куси? Собрался сразу кружок синяков, полночи орали, пропивали, прожирали твои капиталы. Думала уж полицию вызывать…

— Тётя Тома, можно я вас попрошу кое о чём?

— Ну, проси, раз уж позвонила, — недовольно ответила соседка.

— Мне надо ей пару бытовых приборов заказать. Можно я к вам доставку оформлю и потом заберу, как обычно? — попросила Бель.

— Опять телик у неё упёрли?

— Ага.

— Пятый? Пятый телевизор?! И ты снова ей покупаешь? — возмущалась Тамара Ивановна.

— Покупаю. Она ж не может без него. Они живёт глядя в окно и в телевизор…

— А перемежает эту жизнь своими гулянками! Сколько ты за неё платить будешь? Ты тогда уже цепь купи и к стене его пришпандорь! Вот кажется мне, что она специально их пропивает, ты ж ей всё равно новый купишь!

— Тётя Тома, если на среду закажу, после четырёх, будете дома? Сможете принять? — настаивала Белла.

— Смогу, чего уж там. Вот бы мне кто так по пять телевизоров покупал!

 

На что же Бель тратит свои драгоценные две недели отпуска? На нервяки? Надо отвлечься от мыслей-угнетателей. Золушкин припадок в помощь: не придумала ничего лучше, чем устроить дома генеральную уборку. Надела наушники, включила музыку. Вымыла полы, шкафы, зеркала, постирала шторы, подрезала и подкормила цветы, поменяла местами кресла и диван. Оценила пространство после перестановки и вернула всё обратно. Ещё дотемна квартира блестела, словно перед Новым годом. Музыка надоела, выключила, и в голове упрямо закопошились приставучие тревоги. Бель поддалась им, села за рабочий стол и принялась «копаться» в интернете. Ещё раз поискала старушек-аферисток, почитала материалы конгрессов религиоведов. Добралась и до теодицеи, к которой все они являли столь большой интерес.

«Теодице́я (theodicea «богооправдание») — совокупность религиозно-философских воззрений, оправдывающих Бога за мироустройство с наличием зла. Иначе: проблема зла.

Понятие введено немецким философом Г.В. Лейбницем. /Трактат «Опыты теодицеи о благости божией, свободе человека и первопричине зла» 1710/

Как в мире, сотворённом всемогущим и всеблагим Богом, могут существовать боль и страдание? Почему грешники: подлецы, негодяи, убийцы, клятвопреступники, прелюбодеи — живут часто лучше и радостнее праведников?

Зачем Богу смерть и страдания маленьких детей — невинных ангелов, не знающих греха?

Почему всеведущий Бог, зная о боли и страданиях, которые испытывают люди, не защищает их?

Почему Всемогущий не уничтожит страдание и зло, не очистит от них мир, если это в его власти?

Эти и многие другие противоречия легли в основу множества вопросов, которыми задаются верующие люди. Есть несколько основных объяснений.

Одно из них — то, что за счёт наличия баланса добра и зла мир пребывает в гармонии, является очень спорным. Скорее всего, дело всё же в том, что Бог дал людям свободу выбирать свой путь, которая и есть высшая божественная ценность. «Если человек сотворён по Образу блаженного и пресущественного Божества, а Божество свободно и имеет волю по естеству, то и человек, как Образ Божества, свободен по естеству и имеет волю» (св. Иоанн Дамаскин). Ещё одна версия утверждает, что Бог не создавал зла, но человек сотворил его через грехопадение, лишившись совершенства по своей воле. И самое главное: человеку не дано постичь Бога, понять Бога и судить Бога».

 

«Какой кошмар! — подумала Изабель, перечитав написанное три раза. — Ничегошеньки непонятно, а теперь в голове всё ещё больше запуталось. Представим себе, что эти старушки действительно всемогущи или, вернее, могущественны настолько, чтобы применить ко мне какие-то свои технологии. Выходит, это какие-то сбрендившие бабки, которые посчитали, что они вправе меня за что-то так наказать? За что, мне не понять, и как с этим справиться, тоже не понять, потому что их действия для меня непостижимы. Ну уж нет! Такая теодицея мне совсем не подходит!»

Она принялась нервно копаться в сумочке в поисках визитки того самого интеллигентного старика из гостиницы. В трубке долго звучали гудки, но, наконец, он ответил.

— Здравствуйте! Я Изабелла из гостиницы. Помните, вы мне сказали, что можно будет спросить про теодицею?

— Здравствуйте. Честно говоря, не припоминаю, — ответил старик сиплым голосом.

— Вы сказали тогда, что знаете миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, и если я сама не разберусь с теодицеей, то…

— А, конечно, помню! Но вот только маленькая незадача: я сейчас на другой стороне земного шара, и у меня тут только занимается рассвет. Я прилечу через неделю и, если вопрос будет ещё актуален, постараюсь вам помочь. Звоните в следующий подельник, не стесняйтесь, Изабель.

— Спасибо. Только скажите, пожалуйста, а вы сами в какого бога верите?

— Ни в какого. Я смотрю на религию со стороны глазами объективного наблюдателя.

— Тогда я вам обязательно позвоню! — порадовалась Бель, и они попрощались до понедельника.

18 мая

«Интересно, сработало или нет?» — думала Изабелла, откидывая утром одеяло. Изменений не было. За вчерашний день она не потеряла ни сантиметра своего настоящего человеческого тела! Только вот радоваться ли этому, она не знала. Будущее без водных процедур виделось не менее печальным, чем будущее с пластиковым телом. Она постелила на пол коврик для йоги, взяла флакон с маслом и покорно начала «умываться». Теперь придётся вставать на час раньше! Надо ждать, пока масло впитается, перед тем как облачаться в офисную одежду. Это халат не жалко, а шёлковые блузы надо беречь!

В чате помимо пожеланий доброго утра от Влада и подруг висело сообщение из приюта для животных: «Привет. Набери как сможешь». Обычно это означало, что им нужна её помощь.

— Белочка, привет! Можешь сегодня после работы к нам подскочить? Валя заболела, Лера в отпуске, я одна тут зашиваюсь. К вечеру с ног буду валиться! — тараторила хозяйка приюта Герта, перекрикивая лай и мяуканье. — Ещё Мопс с Гаем взялись отношения выяснять, за ними все, как обычно, подвязались. У меня тут восстание собак против произвола котов. Я их по вольерам разогнала, так они огрызаются, перебрёхиваются, голова моя скоро лопнет!

— Я пораньше приеду. Держись там!

— Ага. Денег нет, но мы держимся — девиз приюта на все времена!

 

Мопсом звали необычного пса, возможно, помесь бульдога с доберманом. Был он чёрный, блестящий, с рыжими подпалинами, при этом кривоногий и широкий, как бульдог, с приплюснутой мордой, а хрюкал и фыркал, как мопс, только очень громко. Когда его привезли лишайным тощим щенком, всем было сразу понятно, что вырастет немаленькая псина: большие лапы — верный признак. Но то, что из этого нескладного существа получится настоящий вожак стаи, предводитель всех местных и окрестных псов, предположить не могли. И не то чтобы он был слишком велик — нет, были и поздоровее кобели, но этот своим хрюканьем наводил такой ужас, что доказывать иными способами своё превосходство не требовалось.

Всех жителей приюта принято было называть «гостями», чтобы не сглазить их скорейшее переселение в семью. Вот уже несколько лет гостя Мопса не могли никому пристроить: несимпатичное слюнявое создание не вызывало желания приютить такого на своём диване. Разве что в Голливуд продать за большие деньги для съёмок в фильмах ужасов без грима. Мопс, похоже, с сиротством своим смирился, перестал с надеждой смотреть в глаза чужих людей, выбирающих питомцев, и уверенно чувствовал себя хозяином на собачьей стороне государства: принимал новых псов-постояльцев, объяснял им правила поведения, провожал тех, кого забирали в дома, предупреждал людей о том, что кто-то заболел или затосковал. Раньше Бель никогда такого не видела: пёс скрёбся в дверь, показывал, что надо за ним идти, и всегда приводил к собаке, которой нужна помощь.

Изабелла обожала Мопса и непременно забрала бы его себе, если бы не Саймон. Несколько раз она пробовала завести коту компаньона. Кто бы это ни был, Саймон тут же начинал тосковать, терять шерсть, покрываться проплешинами и болеть. В первый раз подумали, что у него аллергия на щенка. Когда с котёнком вышла та же история, ветеринар усомнился, но допустил, что и на кота может быть аллергия, но, когда Бель решила завести улитку и Саймон прошёл проплешинами, пришлось прибегнуть к помощи кошачьего психолога, который однозначно определил, что кот — махровый эгоист и не потерпит внимания безраздельно принадлежащей ему хозяйки даже к мухе! Так что забрать Мопса у Бель не получилось, но уважала она его очень и тайком таскала псу суповые наборы зубки поточить.

Единственным существом, которое могло позволить себе в приюте противостоять Мопсу, был кот Гай. Совершенно обыкновенный пятнистый, помоечный, со сломанным хвостом и хромой на одну лапу, он тоже не был популярен у «усыновителей», в государстве кошачьих держался особняком, но лучшее место и первый кусок за крутой норов всегда оставляли ему. Обычно они с Мопсом просто проходили мимо друг друга, гордо подняв головы, но в редких случаях, когда кто-то особенно задирал нос, дело доходило до стычек.

Надо отметить, что Гай был раз в десять меньше Мопса, но это совершенно не мешало ему бить псу морду на равных. Мопс, конечно же, мог перекусить его пополам в один щелчок зубов, но, видимо, такой цели не преследовал. В приюте всё было устроено по неписаным законам мирного сожительства гостей, но зверью нравилось противостояние собак и котов: красные линии, установленная система противовесов и сдержек, косые взгляды и раздел территории. И если Мопс и Гай вдруг сцеплялись, все приютские немедленно включались, болели за них на все голоса и потом, когда бойцы расходились по углам ринга, доругивались с удовольствием. Происходило это редко, но регулярно, потому что всем нужно иногда выпускать пар.

Сегодня, как назло, когда из работников осталась одна хозяйка, случился именно такой «выброс пара». Белла издалека услышала ворчание и скулёж за забором приюта.

— Не угомонились ещё? — спросила она Герту, которая сыпала корм в миски.

— Хорошо, что ты так быстро! Я даже не видела сегодня, кто кого задел, услышала только, как все заголосили.

— Мопс, что не поделили-то, признавайся?

Мопс подбежал к Бель, довольно хрюкая и виляя куцым хвостом. Их любовь была взаимной. Белла помогла хозяйке раздать корм, проверила воду в мисках, поболтала с собаками. Её приход разрядил обстановку. Все наелись, успокоились и разошлись по будкам для послеобеденного сна.

— Фу-ф! Теперь срочно тарелку супа мне и пирожок с полки! — обрадовалась тишине Герта. — Я на них сегодня наорала даже, так надоели. Мартина завтра забирают, представляешь?

— Здорово! Люди хорошие?

— По соцсетям всё вроде о’кей. Два кота у них, тоже приютских, морды довольные.

— Повезло зверюге!

Девчонки пили чай, обсуждали вновь прибывших постояльцев, акцию «Не бросай кота на даче», которую будут проводить в садовых товариществах, когда кто-то позвонил у калитки. Открывать пошли вместе — мало ли кого там принесло. Может, соседи пришли ругаться за утренний гвалт. Вдвоём краснеть легче.

Не соседи — у дороги стояла девушка с встревоженным лицом.

— Мне сказали, у вас тут приют для собак.

— Да, у нас. Что случилось? — спросила Герта, полагая, что сегодня у них на одного питомца станет больше.

— У меня в машине… — девушка не договорила, открыла заднюю дверь и показала им израненного косматого пса, лежащего на сидении. — Его сбили на трассе, в паре километров отсюда. Он лежал на обочине, а все ехали мимо. Он дышит так тяжело… Я не знала, куда его везти, а тут указатель, что у вас приют. Может быть, у вас ветеринар есть?

Герта быстро набрала номер, включила громкую связь, положила телефон на сидение и стала осматривать собаку.

— Димон, привет. Ты нам нужен, у нас сбитый пёс, — сказала она, когда дозвонилась.

— Герта, у меня приём, я не могу… — проворчал голос из телефона.

— Он умрёт. Лапа сломана, ушибы, дышит тяжело, но взгляд осознанный. Ты нам нужен, срочно, — повторила Герта.

— Герта, вы ещё за прошлый месяц не рассчитались. Так нельзя, мне тоже семью надо кормить, а ты хочешь, чтобы я отменил приём и сорвался к вам?

— Сколько стоит вызов? — вмешалась девушка, которая привезла собаку.

— Три тысячи, — ответила Герта.

— У меня есть две, я заплачу, — сказала девушка.

— И у меня одна, наскребём, — подключилась к разговору Бель.

— Дима, давай уже к нам, пожалуйста! Пёс еле живой! Нет времени на разборки! — призвала Герта и нажала отбой звонка.

 

Ждать пришлось почти полчаса — полчаса, в которые никто ничего не мог сделать. Пёс поскуливал от боли, девчонки уговаривали его потерпеть. Когда микроавтобус ветеринара показался из-за угла, выдохнули с облегчением. Дима быстро осмотрел собаку, послушал, потрогал брюхо.

— Не знаю. Вряд ли, но давайте пробовать. Только перекладывать его лишний раз не будем, надо везти как есть. Ваша машина? — спросил он у девушки. Она кивнула.

— Везите как хрусталь. Лучше не спешить, главное, кочки объезжайте. По машинам, — скомандовал ветеринар.

Герта осталась в приюте, Бель села на заднее сидение рядом с псом и всю дорогу до больницы аккуратно придерживала его горячее влажное тело. Пёс иногда приоткрывал глаза и тихонько скулил.

— Потерпи немножко, скоро доедем! Терпи, — уговаривала Бель, и он терпел.

В клинике всё было быстро и слаженно. Пса забрали в операционную, Бель и спасительницу выставили за дверь. Они сидели в коридоре и молча ждали. Скоро у Бель зажужжал мессенджер. Писал ветеринар: «Спроси, сколько времени прошло после ДТП».

Девушка сказала, что не знает. Она просто увидела пса на обочине и подобрала. Бель так и ответила.

«Так я и думал. Он пролежал там слишком долго. Я уже ничего не могу сделать. Скажешь ей сама?» — спросил Дима. «Лучше ты», — ответила Бель.

Скоро Дима в синем халате вышел из кабинета, направился к ним решительным шагом и сразу обратился к девушке:

— Как вас зовут?

— Катя.

— Катя, вы огромная молодец. Вы сделали всё, что должен сделать настоящий человек! К сожалению, слишком поздно, его не спасти. Много времени прошло после аварии. Множественные внутренние разрывы, кровотечение, переломы, органы повреждены. Так бывает, и это не ваша вина.

— Он умер? — спросила Катя. Дима кивнул головой.

Потом они медленно ехали обратно. Катя плакала и причитала: «Ну почему так? Почему никто не остановился, не подобрал его раньше! Можно же было спасти! Ведь все его видели, а он валялся на обочине и медленно умирал! Почему?!» Бель было жаль добрую Катю, жаль пса, жаль весь этот безумный жестокий мир, и вдруг её осенило:

— Кать, слушай. Ты не подумай чего, я просто хочу тебе сказать… Вдруг… Там в приюте есть один очень хороший пёс. Он не красавец, совсем, кобель-двухлетка. Никто его не хочет забирать, а он самый умный пёс на свете. Я бы сама забрала, но у меня кот — эгоист.

Она рассказывала Кате про Мопса, про то, как он руководит собачьим государством, как цепляется с Гаем, какой он слюнявый и страшный…

В город они ехали на Катиной машине, втроём: Катя, Бель и Мопс. Сегодня одним постояльцем в приюте стало меньше, а вечером Бель обнаружила кукольную ногу почти до колена.

«Во всяком случае, дело не в воде!» — подумала она и залезла в душ отмокать.

19 мая

Белла гадала, что же с ней дальше будет. Такими темпами она через месяц-другой уже превратится в куклу, и никто-никто ей не поможет. Рассказать всё как есть, можно, наверное, только странному старику из гостиницы, но его ждать ещё пять дней. Сколько себя она ещё потеряет, пока дождётся, и почему вдруг он решит её проблему?

Она лежала и таращилась в темноту. Сна не было, покоя не было, надежды не было. Что она сделала этим старушкам? За что они с ней так жестоко? Она снова и снова прокручивала в голове тот вечер, вспоминала их разговор. Да, она повела себя нахально, грубо, но разве это повод, чтобы так наказать человека? Если бы их бог «Что-то» был на самом деле, разве бы он допустил такое? Разве бы он допустил, чтобы у девочки, которая ещё ребёнком задавалась вопросом «За что мне всё это?» и только теперь начинала жить по-человечески, вот так всё оборвалось? Она всегда верила, что за большую чёрную полосу детства ей будет положена белая, путь не такая широкая, но хотя бы вполовину. И что теперь? Выходит, их бог не только непутёвый, но ещё и сумасбродный! Зачем им так издеваться над ней? И ведь не может быть всё это просто так — сделали и забыли. Им наверняка должно быть интересно, что с ней происходит. Даже убийц тянет на место преступления. Старушки где-то рядом и наблюдают за ней, значит, она скоро их найдёт, непременно найдёт и выскажет им всё, что думает. Их арестуют и заставят вернуть обратно её тело. Главное, чтобы не было тогда слишком поздно, как с тем псом с обочины, поэтому надо что-то делать, надо искать разгадку, она ведь непременно есть!

Бель почувствовала, как кот запрыгнул на кровать и прошёл по её ногам. Она протянула руку, чтобы его погладить… Кота на кровати не было. Наверное, она слишком устала. С рассветом, когда запели птицы, Бель провалилась в сон.

 

Утром болела голова, но протезов после вечернего душа не прибавилось. Значит, вода точно ни при чём. «Только бы голова не начала сейчас «окукливаться». Станут у меня пластиковые мозги, и нечем будет проблемы решать», — подумала Бель и вновь пошла в душ навёрстывать два дня масляного обезвоживания.

Телефон напомнил: «Поздравь папу с ДР». Она открыла мессенджер, нашла контакт с названием «Отец». Перелистала сообщения: их было всего по три в год. Он ей в день рождения: «Поздравляю с днём рождения! Желаю счастья!» — она в ответ: «Спасибо!» Он ей на Новый год: «С Новым годом!» — она в ответ: «С новым счастьем!» Она ему в день рождения: «С днём рождения. Желаю здоровья!» — он ей: «Спасибо!» Высокие отношения! Бель скопировала текст поздравительного сообщения и отправила отцу.

Новые ноги не давали ей покоя. Она натянула высокие гетры, чтобы хоть как-то о них забыть, и спряталась от них в сериал. Только к полудню Белла немного раскачалась и повеселела. А что если «место встречи изменить нельзя»? Если старушки полагают, что она пойдёт искать их на то же место, и ждут её там? Маловероятно, но вдруг! Бель с неохотой натянула платье, сделала какую-никакую причёску, макияж и отправилась в женский клуб.

Сегодня работала другая команда официантов. Столик у окна, за которым они сидели в тот вечер, оказался свободен, хотя народу в заведении было довольно много. Время бизнес-ланча, когда из всех офисов в округе стекаются прожорливые офисные невольники. Бель отложила в сторону меню с выбором стандартного обеда, попросила винную карту. Заказала два бокала лучшего шампанского, сладкое и экстра драй, конфеты, маслины, оливки и киви.

— Вы будете вдвоём? Два набора приборов подавать? — уточнила официантка.

— Нет, я одна.

Белла попивала маленькими глотками шампанское из разных бокалов, смотрела лёгкий сериал в планшете и старалась никого не ждать.

— Простите. Может быть, вы будете столь любезны, чтобы позволить гостье пообедать за вашим столиком? Я понимаю, что так нельзя, но все столики заняты, а она очень спешит. Не хотелось бы оставить человека голодным, — попросила её официантка и глазами указала на женщину, стоящую у дверей.

Бель опешила. Она надеялась на совсем иное развитие событий, но оставлять человека голодным из-за своих детективных придумок и правда слишком.

— Ой, как я вам благодарна! Вы простите, я быстренько. Мне нужно пообедать вовремя, чтобы выпить таблетки после еды и успеть на следующее собеседование, а в округе всё переполнено едоками. Я быстренько-быстренько! — суетилась нечаянная визави.

— Всё в порядке, не спешите, — поддержала её Бель.

— У меня сегодня три собеседования в разных концах города. Приходится спешить, а я этого очень не люблю, — сказала женщина озабоченно.

— Да, иногда мы попадаем в ситуации, когда приходится делать то, что мы не любим, — подтвердила Бель.

— Или почти всегда приходится делать то, что мы не любим, — откликнулась женщина, указывая официантке на самый дешёвый комплексный обед в меню.

— Теодицея. Существование человека в мире, полном добра и зла, — неожиданно для себя сказала Бель.

— Мне неизвестно такое слово, — ответила женщина.

— А мне, увы, непонятно, — сказала Бель печально.

— Я для себя давно усвоила, что пытаться понять — худшее, что может случиться со мной в жизни. Я проработала в компании больше десяти лет, всегда была на хорошем счету, сверхурочно оставалась, даже домой работу брала, а меня сократили. Недавно принятых девиц без опыта, без двоих детей, которых надо кормить, оставили, а меня — сократили.

— И не объяснили, почему?

— Объяснили. Компании нужен новый свежий взгляд, движение вперёд, а я работаю по старым правилам, опыт мешает мне рисковать. Мешаю динамике развития. Получается, я как телефон: на новую модель поменяли, а старую, рабочую, проверенную, на барахолку отправили.

— Неужели ничего не предложили взамен? — удивилась Бель.

— Как же не предложили? Предложили! Прекрасную открытую вакансию менеджера по этажу. Они же не хотели меня официально сокращать, выплачивать компенсацию. Сделали вид, что предложили соответствующую работу. 

— Менеджера по этажу? Я даже не знаю, кто это…

— Это уборщица на самом деле, с красивым названием в трудовой книжке, — вздохнула женщина.

— А вы кто по должности?

— Маркетолог. Была. Теперь не знаю, кем буду. Кроме как на менеджера по продажам, никуда не берут. Возраст тридцать восемь никому не нравится. Вроде как и уже недостаточно проворная, и в декрет ещё могу уйти. Неудобный я кандидат.

— Послушайте, но ведь вы могли и в суд подать. Компенсация же вам положена! Доказали бы, что у них менеджер по этажу — уборщица! — возмутилась несправедливости Бель.

— Я вас умоляю! У меня двое детей, я иногда опаздываю на работу, не успеваю их в школу отводить. Детей по утрам то не разбудить, то не угомонить. На работе мои опоздания фиксировали протоколами, говорили, что так положено и ничего мне за это не будет, ведь я всегда перерабатывала часами. А когда стала возмущаться, показали мне все эти опоздания и предупредили: или мирно уйду сама, или по статье уволят за нарушение дисциплины… Да ну! Не стоит об этом. Только аппетит портить. Если я буду думать, почему со мной так обошлись, недолго и с ума сойти! Предпочитаю думать о том, как с этим дальше жить и устроиться на работу поскорее.

— Приятного аппетита! — пожелала Бель женщине, которой как раз принесли обед.

Теперь на её столике встретились самое дорогое шампанское, самый дешёвый бизнес-ланч в простеньких плошках и стакан компота из сухофруктов. «Наверное, они никогда и близко не стояли, первая их такая встреча. Со свиданьицем», — подумала Бель. Пока женщина обедала, Изабель предпочла отправиться «пудрить нос», потому что пить рядом шампанское было бы, по меньшей мере, непристойно. Когда она вернулась, женщины уже не было, а на столе, рядом с грудой пустой посуды и блистерами от таблеток, лежала салфетка со сделанной ручкой надписью: «Спасибо! Сегодня со мной случилось что-то хорошее, и это были Вы!»

Бель просидела до вечера. Старушки не появились. Впрочем, и протезов в её теле в этот день не прибавилось.

20 мая

Среди утренних сообщений появился новый адресат. Та самая девушка, которую Бель назвала в контактах «Катя Мопс», прислала фото: то ли доберман, то ли бульдог дрых на диване, положив слюнявые губы на расшитую узорами диванную подушечку. Пёс, который никогда раньше не был допущен в дом, очень быстро разобрался, какое место ему стоит выбрать. Бель улыбнулась и ответила: «Не перебалуй его!» Катя написала: «Постараюсь, но это сложновыполнимо. Он — лучшее из известных мне существ, даже лучше моего парня J».

Бель снова чувствовала чужие кукольные ноги — инородное тело своего тела. Если человеку делают протез, он с нетерпением ждёт, когда его изготовят, меряет, считает дни до установки и потом радуется, когда протез натирает кровавые мозоли, старается побыстрее привыкнуть. Но если тебе насильно поставили протезы — это совсем другое дело. Их хочется снять, а они несъёмные! Это очень раздражает. 

«Сегодня надо куда-нибудь выбраться, чтобы отпуск не прошёл совсем впустую», — подумала Белла и полезла шерстить интернет в поисках проходящих в городе культурных мероприятий. Старые выставки, новые передвижки, театры, концерты, экскурсии, зоопарки — всего полно, но ничего не хочется. О, а вот это что-то новенькое: «В субботу мы все гуляем по городу от памятника Пушкину до тюрьмы просто потому, что гулять можно». Путём нехитрых манипуляций с информацией удалось выяснить, что «гулять» на самом деле будут за очередного политзаключённого, борца с воровством и нарушением конституционных прав. Говорить об этом открыто теперь было нельзя, и ребята изворачивались как могли, чтобы не попасть под статью за экстремизм и нарушение «всегочтоможнонарушить».

«В субботу кто гуляет?» — написала Бель в группу «Подружки».

Янина: «Мы с Серёгой гуляем»

Кати: «Я гуляю одна»

Ленон: «Я далеко, в командировке, буду гулять там»

Свет_очей: «Пока точно не знаю. Скорее всего, с мамой пойдём прогуляться или одна сбегу»

Бель набрала номер Влада.

— Привет. Можешь говорить?

— Да, но немножко. На работе…

— У тебя на субботу какие планы? — спросила Бель прямо.

— Ой… Я бы посидел дома и посмотрел на происходящее с высоты шестого этажа. Говорят, что в этот день не очень хорошо по улице шляться, — ответил Влад.

— А… Ну, о’кей. Тогда встретимся в воскресенье, как обычно. Программу на этот раз выбирай ты. Я здорова, бодра и весела и могу гулять в любом направлении.

— Белочка, не темни! Ты что, без меня собралась на запрещённую гулянку в субботу? — забеспокоился Влад.

— Мы с девчонками, не переживай! Так, пошляемся где-нибудь. Всё будет хорошо.

— Э-э-э, нет. Не пойдёт. Кто-то из ребят гуляет с вами? Серёга, Игорь?

— Только Серёга и, возможно, Светкина мама, — сказала Бель.

— Так себе телохранители. Если тебя невозможно отговорить, то я буду твоим оруженосцем.

— Влад, ну ты же будешь ворчать. Ты же не хочешь! Зачем себя насиловать? Я не настаиваю! Не в первый раз, справимся.

— Затем. Я настаиваю. Будем учиться делать глупости вместе, — сказал Влад тоном, не терпящим возражений. 

 

Нет, ну не может так бездарно пройти у человека отпуск, чтобы из развлечений только розыски двух коварных старух, больничка и один несанкционированный митинг! Непременно нужно себя отвлечь и развлечь! Сегодня Бель решила воспользоваться старым проверенным местом времяпрепровождения — планетарием. Вид далёких галактик обычно вызывал у неё восхищение и трепет, а именно этого ей сейчас не хватает для разгона неугодных мыслей. Она уже подходила к зданию с круглыми куполами в предвкушении полёта среди звёздных россыпей, когда позвонила мамина соседка.

— Изабелла, срочно лети сюда! Гарью пахнет, дымом тянет из-под двери. Я вызвала пожарных.

— А пробовали открыть дверь нашим ключом?

— Конечно! Всё как обычно: на щеколду закрыта. Говорила я тебе, устроит она нам! Ох, Изабель, не слышишь ты меня! Быстро беги к нам!

У маминого дома собрались скорая, полиция и пожарная машина. В подъезде, и правда, висели пласты дыма. Спиленная с петель дверь стояла рядом у стены. Огня не было. За столом на кухне пожарный с полицейским заполняли какие-то бумаги. На плите красовалась кастрюля, полная чёрной обуглившейся массы. Шкафы, лампа и полоток были покрыты копотью.

— Что с ней? — спросила Изабель с тревогой.

— Вы кто?

— Я дочь, я здесь прописана. Здесь живёт моя мама.

— Жива. С ней врачи, в комнате. Кашу она варила, понимаете ли… — недовольно ответил пожарный.

Бель побежала в комнату. Мама лежала в кровати на засаленной подушке под драным, грязным одеялом, накинутым на ноги. Похоже, постельное бельё не меняли годами. В воздухе висел терпкий запах браги, смешанный с гарью. Мама много лет не пускала дочь дальше кухни, в комнаты. Бель и представить себе не могла, как тут всё изменилось.

— Вы дочь? — спросила врач с усталым лицом.

— Да.

— Мы её заберём в больницу. Мало того, что алкогольная интоксикация, ещё и дыма надышалась. Эй, мадама, открываем глаза! — стала доктор теребить маму. — Что-то мы решили умирающей прикинуться? Женщина! Откройте глаза, а то придётся дефибриллятор запускать! Это очень, поверьте, неприятно!

Мама приоткрыла отёкшие веки. Глаза были мутные, красно-жёлтые и шальные. Бель вздрогнула. Не глядя на неё, мама сказала: «Лучше бы я умерла» и отвернулась к стене.

— Ну уж нет, уважаемая, не в мою смену! — возмутилась врач и велела дочери собрать в пакет всё необходимое для госпитализации и документы.

Потом пришлось долго оправдываться и подписывать протоколы, объяснения, уведомления. Мама не держалась на ногах. Вывезти пациентку на каталке не представлялось возможным: в доме не было грузового лифта. Бель бегала по подъезду, искала офисное кресло на колёсиках. Всем приходилось разъяснять, что пожара на самом деле не было, просто кастрюля на плите подгорела. Соседи были не рады, но и претензий не высказывали, понимая, что сегодня не время для упрёков. Когда подходящее кресло нашлось, пожарные помогли вывезти маму на улицу и погрузить в скорую.

Последним уходил полицейский.

— У вас теперь могут быть большие проблемы. Вы ведь это понимаете? — предупредил он.

— Главное, чтобы она была в порядке. Потом разберёмся, — ответила Бель, опустив глаза.

— Слушайте, не надоело вам? Нам это благородное собрание «синяков» уже поперёк горла! — сказал полицейский зло.

— Я не знаю, что с ней делать! Лечиться она отказывается категорически.

— Это потому, что вы с ней цацкаетесь! Таких надо в страхе держать, а вы ей потакаете.

— Она моя мама, я не могу по-другому…

— Ваша мать — социально опасный элемент, и вы обязаны с этим работать, а не перекладывать всё на полицию. Вы ведь хотите всё это исправить? Хотите или нет? — настаивал полицейский.

— Конечно, хочу! Но как? Мне её не убедить! Я много раз пробовала! — в отчаянии вскрикнула Бель.

— Очень просто. Слушайте меня внимательно. Сейчас вы пишете заявление о том, что она хулиганит, пьёт и не даёт вам жить в квартире, где вы прописаны. Я поставлю её на карандаш и буду курировать — приходить сюда пару раз в неделю и проверять, как она себя ведёт. Вы каждый раз будете дома, когда я буду приходить.

— Зачем? — не поняла Бель.

Полицейский посмотрел на неё удивлённо.

— Ты совсем ничего не понимаешь или прикидываешься? Я просто буду приходить к тебе пару раз в неделю. Маму твою мы перевоспитаем или закроем куда надо. Я буду приходить к тебе, малышка. Таким, как ты, нужна защита. Я — защитник, — говорил он почти шёпотом, низко наклонившись к её уху.

Бель в ужасе отшатнулась. В это время щёлкнул замок соседской двери, и на пороге появилась спасительная Тамара Ивановна.

— А, вы ещё не всё. Я думала, уже все уехали. Тихо, — сказала она.

— Мы закончили. Держите мои контакты и звоните, как договорились, — сказал полицейский, сунул в руку Бель жёлтую карточку со своим телефоном и ушёл вниз по лестнице.

 

— Кашеварка пятого разряда! Заварила кашу! — причитала тётя Тамара, ковыряя чёрные угольки в кастрюле с отвалившимися ручками. — Гречку, похоже, прожарила. Это ж надо так кухню уделать!

Бель сидела на табуретке, закрыв лицо руками, и качалась из стороны в сторону.

— Я слесарей из ЖЭКа позвала, скоро придут. Может, придумают, что с дверью делать, — сказала соседка. — Не убивайся так. Жива, и то хорошо!

— Спасибо вам! Я не знаю, что с ней делать, честно, не знаю…

— С коробками-то твоими как быть? Стоят у меня посреди квартиры, место занимают. Телевизор там и утюг.

— Можно ещё немного постоят? Пока с дверью разберусь? — попросила Бель.

— Ладно уж, пусть стоят покамест. Хоть на неделю у нас теперь передышка. Только бы её подольше продержали в больнице! Собака-то где? Не издохла? — сказала Тамара Ивановна.

— Малышка! Я совсем про неё забыла!

Бель ринулась в комнаты, стала звать, заглядывать под шкафы и кровати. В маминой спальне за креслом она обнаружила огромный бидон, из которого через край лезла пенная брага, заливая пол вокруг.

— Фу, какое амбре! — возмутилась тётя Тамара, войдя за ней следом.

Бель быстро отошла от кресла, чтобы соседка, приблизившись, не заметила огромную лужу в углу.

— Малышки здесь нет, — сказала Изабель, заглянув под кровать.

— Ты поищи, что тут так воняет. Соседи снизу говорят, что и до них вонь уже дошла. Живут, как в винном погребе!

— Хорошо, я поищу. Я всё перестираю и уберу, пока её нет. Она ж меня в комнаты не пускала, я не видела, — оправдывалась Бель.

— Ладно. Разбирайся тут. Если нужна буду — заходи. А я пойду, пожалуй, а то и захмелеть тут недолго, — сказала Тамара Ивановна и скрылась в своей квартире.

 

Дверь комнаты Бель, в которой она жила раньше, была заперта на ключ. Она открыла и оторопела: всё сохранилось почти так, как оставила несколько лет назад. Аккуратно заправленная розовым покрывалом кровать, на столе подставка с цветными карандашами, на стене фотография, на которой они втроём: маленькая Белла, мама и папа. Счастливые. Кукла, которой мама сшила платьице, медведь из каштанов и пластилина, на шторе пришиты снежинки, только палас с пола пропал. Она не стала входить, заперла дверь и заглянула в третью комнату, которую они раньше называли «большой». Когда-то пятнадцать квадратных метров, и правда, казались просторами!

Комната была обставлена в стиле «шик XX века»: старая мебельная стенка с пустыми витринами; напротив — продавленный диван, два сломанных кресла. Посреди комнаты пластиковый ящик из-под пива, на нём отломанная от шкафчика дверца — столик. Конструкцию укрывала газета, на которой громоздились опустошённые консервные банки, переполненная пепельница, бутылки. Паласа тоже не было. На полу валялись вонючие тёмные тряпки, мокрые и загаженные. Видимо, это место, где Малышка вынуждена «гулять», когда её не выпускают на улицу.

— Малышка, Малышка, Малышка, — тихо позвала Бель.

За диваном кто-то шевельнулся. Бель отодвинула его и увидела два маленьких блестящих глаза.

— Вылезай! Не бойся, все ушли. Вылезай, малявка! — уговаривала она, но перепуганная собачонка забилась в дальний угол и дрожала. — Чем же мне тебя покормить, дурёха?

Бель изучила холодильник: он снова был практически пуст, только квашеная капуста в избытке. По счастью, в шкафу нашлась банка тушёнки. Бель открыла её, тщательно отобрала весь жир. Налила воды в миску и отнесла Малышке за диван.

Скоро пришли два слесаря, длинный и маленький, и оба пьянющие, но это не помешало им быстро приварить петли металлической двери на место так точно, что даже замки закрылись. Бель долго думала, что ей делать с собачкой. Понятно, что завтра придётся приходить и всё тут отмывать. Забрать её к себе? Или оставить?

Собачка немножко поела, но вылезать по-прежнему отказывалась, и волшебным словом «гулять» её тоже было не выманить. Бель решила оставить перепуганную Малышку до завтра здесь.

 

Когда она вернулась к себе домой и обнаружила, что теперь у неё обе ноги стали кукольными выше колена, её это не удивило и не встревожило. После этого дня места для переживаний у неё внутри не осталось. Да и какая уже разница? Превратится в манекен, поставят её в витрину, и ни перед какими соседями ей стыдно не будет. Проще представлять себе, что всё это: пожар, полицейский, протезы — происходит не с ней, а с каким-то манекеном.

21 мая

Да уж! Выдающийся отпуск, ничего не скажешь! И пятница не сулила хорошего — бешеный день. Сначала в больницу к маме. К ней не пустили, сказали, что пока лежит в изолированном боксе и всё, что ей можно, у неё есть. Врач смотрела на посетительницу очень мрачно и была неразговорчива.

— Что с ней, доктор? Она будет жить? — беспокоилась Бель из-за неприветливого приёма.

— Скорее, да. Она пока на карантине. Так положено.

— А когда сможете? Завтра?

— Нет, до понедельника не пустим точно. Вы не катайтесь к нам, звоните, если будут вопросы. Если что-то пойдёт не так, мы сами вам сообщим, — заверила врач.

 

После больницы покупки: средства для уборки, собачий корм, поводок… Когда вставила ключ в замочную скважину, Малышка завизжала за дверью.

— Ну что, малявка? Сначала гулять или кушать? — спросила Бель, показывая собачке новый поводок. Малышка выбрала поводок.

 

Уборку Бель начала с опустошения фляги с брагой. Она вычерпывала пенное мутное содержимое ковшом в кастрюли, таскала и выливала в покрытую налётом ржавчины грязную ванну. На дне бидона обнаружились и пропавший рис, и макароны, и яблоки. Похоже, большая часть продуктовой корзины, которую она покупала каждую неделю, отправлялась в этот огромный чан. «Хорошо, что мама не видит, как я разоряю её житницу», — думала Бель, вспоминая, как неистовствовала мама, если заставала дочь за разорением алкозакромов.  

Всё, что можно было отстирать, Бель упаковывала в тюки, чтобы забрать домой — стиральная машинка из маминой квартиры давно исчезла. Всё, что нельзя отстирать, старые газеты и прочий мусор — в десятки мусорных пакетов, на выброс. По окончании рабочего дня на помощь к ней подоспели Янка, Светка и Катька. Дело пошло быстрее, и дотемна управились. Даже со старыми ободранными обоями квартира выглядела теперь «бедненько, но чистенько», и потолки от жёлтого никотинового налёта Катерина умудрилась отмыть. Подключили новый телевизор и расселись на продавленном диване.

— Ностальгия! Помните, как в институте тут готовились к экзаменам? — сказал Катя.

— Ночами! И тогда мы ещё хотели быть инженерами, а кем стали? — подхватила Света.

— Не кисни, Белка, не кисни! Всё образуется! Отмыли же! Даже у псины морда стала довольная! — трепала подругу по плечу Катя.

Сытая Малышка, растянувшись в кресле рядом с ними, повизгивала и бегала во сне.

— Не образуется. Мне придётся к маме вернуться. Права тётя Тамара — нельзя её одну оставлять, опасно! Не будет мне больше жизни. А ещё этот мент…

— Какой мент?

Бель рассказала девчонкам о предложении «тёплых встреч» два раза в неделю за услугу «крыша», которое вчера получила.

— Вот и не знаю теперь, можно ли мне от этого предложения отказаться, — закончила она свой рассказ и показала визитку с телефоном.

— Дай-ка, — Катя выхватила карточку и стала набирать номер.

— Нет, Катя, что делаешь-то? Только хуже будет! Не смей! — закричала Бель, но Катьку так просто было не остановить.

— Александр Невзлин? Здравствуйте. Это вас помощник депутата, Екатерина Андрейченко, беспокоит, — сказала Катька деловито, понизив голос на пару тонов. Бель в ужасе вытаращила на неё глаза и закрыла рот рукой, но Катя продолжила: — Вы вчера были у Бельских, там, где мама кастрюлю спалила. Ага, да. Какие-то есть к ним серьёзные претензии? Нет? Я сама буду курировать это дело, так надо. Да, если потребуется ваша помощь, позвоню, конечно. Всего хорошего.

Катька нажала отбой, выдохнула и засмеялась.

— Ну? Что он сказал? — нетерпеливо спросила Света.

— Что всё понимает, и если будет необходимо, готов помочь, — сказала Катя.

— Ой, Катька, нарвёшься ты когда-нибудь со своим нахальством! Есть хоть на свете такой помощник депутата? — смеялась Яна.

— А кто его знает. Думаешь, он искать будет? Зачем ему связываться-то? Они ж только к беззащитным лезут. Я ему показала, что Белка не одна, и хватит с него. Не сунется.

Девчонки помогли Бель довезти до дома скарб и Малышку. Увидев собачку, Саймон изогнулся дугой и злобно зашипел. Малышка забилась под кровать, в самый дальний угол, и даже ужинать не вышла.

— Сайм! Ты должен признать, что бывают на свете форс-мажорные обстоятельства. И не смей покрываться сыпью — на сей раз не поможет. Эгоизм прибереги до лучших времён. Наша жизнь меняется, и тебе тоже придётся меняться. Непреодолимая сила, понимаешь! Надо потерпеть. Скоро нам с тобой вообще придётся переехать к Малышке в дом, так что налаживай отношения, чудовище!

22 мая, день

Утром Беллу ожидали две лужи: одна на коврике — «подарок» Саймона, другая, посреди пола, — явно творение Малышки. Она вспомнила мамин лифт и порадовалась, что у неё мелкокалиберные звери с небольшим водоизмещением. Бель вытащила собачку из-под кровати, надела на неё новый поводок и на руках понесла на улицу. По пути провела с ней беседу: пообещала регулярно выгуливать, взамен просила не гадить дома и тем более не брать пример с Саймона ни в чём. Псина смотрела на неё сквозь длинную косматую чёлку испуганными глазами-бусинами, и разобрать, вняла ли она увещеваниям, было совершенно невозможно. Время покажет. Если людей не убедить, что на пол гадить нельзя, то от собаки много требовать не следует.

После прогулки с собачкой, по сложившейся утренней традиции, Белла внимательно осмотрела кукольные ноги: протезы на месте. Она вздохнула, спрятала их под гетры, с глаз долой, засучила рукава и взялась за мамины тюки, превратившие её уютное гнёздышко в склад старых грязных тряпок. К полудню, когда пришло время «прогулки» по городу всем свободным миром, успела запустить уже четыре стирки. Квартира трансформировалась в прачечную, завешанную чистыми, пахнущими кондиционером, но тоже тряпками — от стирки старьё новее не становится. «Почему люди не знают имени изобретателя стиральной машины? Изобретателя радио знают, изобретателя лампочки знают, а избавителя женщин от тягот стирки — нет. Памятник ему надо поставить, этому золотому человеку!» — думала Бель, развешивая очередную партию белья по дверям и спинкам стульев. Место на бельевой сушке давно закончилось, и в ход пошли любые хоть как-то подходящие поверхности.

Малышка по-прежнему пряталась под кроватью, Саймон ходил вокруг хозяйки, всем своим видом выражая протест вторжению собачонки и белья в его безмятежность.

— Не передеритесь тут без меня! Сайм, не обижай Малышку. Будь мужчиной, рыцарем, а рыцари на коврик не писают! — назидательно сказала Бель, уходя.

 

Погода выдалась прекрасная. Редкие тучки на небе периодически закрывали солнце, чтобы гуляющим не было слишком жарко. Народу на «прогулку» вышло очень много. Все улыбались друг другу, перешучивались: «Гуляете? И мы гуляем! Хорошей нам прогулки сегодня!»

Влад тоже приехал, как и обещал. Предводитель Катька, как обычно, взяла оргчасть на себя:

— Значит так. Держимся вместе, не теряемся в толпе. Если кого-то теряем, то останавливаемся, созваниваемся, воссоединяемся и движемся дальше. Если не получается встретиться, то те, кто отбился, едут домой самостоятельно. Остальные не теряются!

— Ты знаешь, что вообще будет-то? — спросил Влад, недовольно озираясь по сторонам. — Народищу-то сколько! Никак не ожидал, что на неразрешённую акцию выйдет такая толпа безбашенных! Меня знающие люди предупредили, что всё может плохо закончиться.

— Ничего. Всё как обычно. Все будут куда-то идти, и мы будем куда-то идти. Куда — известно, по какому маршруту — неизвестно. Ориентируемся по обстоятельствам. На провокации не поддаёмся, речёвки не кричим, в потасовки не ввязываемся, язык и иные части тела фараонам не показываем, даже если очень хочется. Гуляем, — разъяснила Катя. 

— Делать вам нечего. Могли бы погулять где-нибудь на самом деле, пообщаться, а теперь будем толкаться в толпе с единственной целью — не потеряться. Вот объясните мне, зачем вам так глупо тратить свой выходной день? — ворчал Влад.

— Потому что Бабы-Яги против! — засмеялась в ответ Катька. — Ради «против» стоит гульнуть, веру в себя выгулять.

— Вот и я о том — всё время «против» гуляете! Нет чтобы «за» что-то. «Старик, уходи!», «Свободу имярек!», «Нет закону подставить нужное!» Толпа упрямых «противников» всего, чего только можно. Вы скоро против снега зимой гулять выйдете!

— Против содержания дельфинов в неволе, — уточнила Светка.

— В смысле? — не понял Влад.

— Следующая по плану акция — против содержания дельфинов в неволе, потому что они разумные существа, а себе подобных грех в неволе держать, только потому что они в ответ в морду дать не могут, — пояснила Света.

— А-а-а-а! Так я и говорю: против снега зимой, — ответил Влад.

— Так что сделать, если «за» выходить стало невозможно? Любого человека, который из чана вынырнул, голову свою миру засветил, тут же разбирают на молекулы. Мы политиков знаем как облупленных. Всех, из любой партии и без партии: какого цвета трусы, с кем спит, где живёт, какая яхта, что на завтрак ест, плюс к тому, какие идеи озвучивает. И то, что идеи меняет как перчатки, чтобы «электорат», то есть нас, «охватить», тоже понятно. «За» не выбрать, если слишком много знаешь, а «против» — легко, — вмешалась Катерина с жаром. — Надо же куда-то пар выпускать, чтобы не взорваться!

— Говорят, женщины с этой целью носки вяжут, — поддел её Влад.

— Ага-а-а-а, носки-и-и-и, — затянула Катерина и красноречиво посмотрела на Белку.

Бель дёрнула Влада за рукав. Такая перепалка рисковала закончиться побоями, и не факт, что Влад вышел бы из битвы победителем. Сказать такое пятерым современным женщинам просто опасно, а настроенным митинговать женщинам — тем более. Янкин программист Серёга явно не встал бы на его сторону. Он слушал что-то интересное в своих наушниках и на всякий случай миролюбиво улыбался любому, кто направлял на него взор. 

— Не, я понимаю, что это не ваш вариант. Но разве для выпуска пара не нашлось ни одного, хоть завалящего приличного человека с искренними идеями, за которого можно на улицу выйти? — поспешил «перевести стрелки» Влад.

— Если бы ты знал про меня столько, сколько знаешь про любого публичного «приличного» человека, ты бы со мной не только говорить не стал — на одну площадь не вышел, даже на пустую, — сказала Катька уверенно.

— И про меня, — поддержала Светка.

— И про меня, — сказала Светкина мама.

— Поэтому мы не за людей, а за дельфинов. На них-то пока компромата не накопать, за них точно можно! — постаралась вытащить всех из неприятной дискуссии Бель. — И за «Не врите, не воруйте, не бейте, не воюйте, не бойтесь, не молчите и спите с кем хотите»…

— Ладно, Белочка, за руку меня держи и от меня ни на шаг, — велел Влад. Он по-хозяйски отобрал у неё сумочку и убрал в свой большой рюкзак.

 

Широкие улицы оказались заблаговременно перекрыты, поэтому толпа, движение которой было уже не остановить, как лава, текущая из разбушевавшегося вулкана, сочится по расщелинам, утекала по прилегающим улочкам и переулкам. Темп ускорился — теперь только успевай гулять со всеми в одном ритме. Когда они перетекали улицы по пешеходным переходам, машины приветственно гудели. Это было здорово, но довольно страшно. Бель боялась споткнуться и упасть, чтобы не затоптали.

— Пить очень хочется, — пожаловалась она Владу.

— Хорошо, вот киоск, сейчас куплю водички. Кому ещё?

Он принял заказ и пошёл к ларьку с надписью «Мороженое». В это время на очередном переходе как раз загорелся зелёный человечек.

— Мы ждём тебя на той стороне, — крикнула Владу Катька, и широкая человеческая река полилась через проезжую часть, втискиваясь в узкий переулок, где движение становилось совсем плотным.

— Надо подождать Влада, — противилась Белка, но поток затянул их, и сопротивляться было бесполезно.

— Не теряйся! Не останавливайся, иди с нами. Там, где будет пошире, подождём его, — одёрнула её Катька, и вдруг поток замер.

Ничего не было видно, ничего не было понятно. Все шатнулись назад, потом снова вперёд. Где-то впереди закричали: «Нас отрезали, уходите, только аккуратно!» Бель с надеждой посмотрела на Катю. Катька огляделась по сторонам, попробовала увидеть что-то со ступеней ближайшего крыльца, но безуспешно.

— Серёга, забирайся на ступеньки, сажай Янку на шею. Надо посмотреть, что там творится, — скомандовала предводительница.

— Мы в ловушке! С обеих сторон оцепление. Нас отрезали.

Телефон Бель, болтающийся в чехле на шее, запел: «Ты у меня одна, словно в ночи луна».

— Меня к вам не пускают. Нас не пускают, даже улицу не дают перейти. Всё перегорожено, сплошные щиты! Чёрные спины, чёрные каски и железные щиты! — тревожно кричал Влад.

— Ну что ж, дождёмся, пока выпустят. Не вытравят же они нас всех тут дустом! Что ты так переживаешь? Подождём, мы же гуляем просто. Не бойся, я с Катей — что мне будет! С ней сам чёрт не страшен, — утешала его испуганная Бель.

— Дай-ка, — сказала Катька, бесцеремонно вырвав из её рук телефон. — Мы тут попали, похоже. Ты же снаружи? Что там? Автозаки подъехали? Ладно, будем пробовать уходить через дворы. На связи, бережём зарядку. 

Двери парадных и магазинов были закрыты. Те, кто прорывался через подворотни, докладывали, что сквозного прохода нет. Толпа встревоженно галдела, из громкоговорителей им велели не паниковать и садиться в подаваемый транспорт организованными группами. Ждали долго, девчонки ныли, что у них устали ноги. У Бель ноги не устали: похоже, её новые ноги не умели уставать. Когда подошла их очередь садиться в автобус, двое молоденьких пацанов перед ними рванулись вперёд, надеясь сбежать сквозь образовавшуюся в кордоне брешь. Их схватили, заломили руки. Бель попалась гвардейцам на пути, её свалили, протащили по асфальту, она пыталась встать, но её тоже почему-то схватили и потащили в автобус.

— Что вы делаете? Вы же её сами уронили! Зачем ещё тащите? — орала на гвардейцев Катька и пыталась отнять у них подругу. Её тоже схватили.

22 мая, ночь

Сквозь разодранные джинсы Бель предательски торчали идеальные колени. Она стыдливо прикрывала их ладонями, отчего окружающим казалось, видимо, что ей больно: Белка ловила на себе сочувственные взгляды. Разбитая нижняя губа распухла и болела по-настоящему. Разговаривать им не разрешали. Все «за что», «не имеете права», «конституция» велели оставить до отделения, где обещали всё разъяснить. Янка с Серёгой где-то потерялись, а Светка с мамой перешёптывались и улыбались.

— И чего вы такие довольные? — спросила Катя.

— А потому, что я точно знаю, что мама меня за это ругать не будет, — тихо засмеялась в ответ Светка.

«Я тоже», — подумала Бель. Но Влад наверняка будет, и поделом ей. Хотя если бы она заранее знала, то всё равно пошла бы гулять, разве что по другой улице и без любимого. Белла надеялась, что в отделении их пожурят, «идентифицируют» и отпустят с миром. Но всё оказалось не так просто.

— Фамилия, имя, отчество.

— Изабелла Борисовна Бельская, — гордо ответила она, когда усталый полицейский приступил к её «правильному оформлению».

— Документы.

— Нет документов. Мне их привезут скоро. Не брала с собой. Гулять ходила — зачем мне на прогулку документы?

Полицейский неодобрительно покачал головой.

— Знают, где вас искать?

— Да, я сразу сообщила, когда нас привезли, — уверила Бель.

— Пусть везут скорее, а то застрянете здесь до установления личности. Надо брать с собой на прогулку документы. Пока уведите её! Когда привезут, оформим все бумаги разом. Пальчики только снимите, — приказал он. Ей «откатали» пальцы на зелёной лампе, как настоящей преступнице, и отправили к остальным.

Похоже, ночь им предстояло провести в камере, где даже лечь было негде. Мальчиков и девочек разделили. Девчоночки сидели кто где мог — на столе, на лавках, на полу, болтали, смеялись. Их пытались накормить безвкусными галетами, которые никто есть не стал. С водой было хуже: кипяток давали, а хотелось обычной холодной воды и спать.

Катька «копалась» в телефоне, читала новости.

— Эбонитовая палочка! По ходу, до суда будем сидеть. Дадут или штраф, или пару недель административки. Как раньше: «Ну, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы… Кто хочет сегодня поработать?» Хотя нет, пишут, что теперь это как санаторий: валяешься в кровати и книжки читаешь. Так что подмести город ведьмиными мётлами нам не светит, — сказала она. — Девчи, ну харе уже курить, голова лопнет! — крикнула она девицам в углу, которые «смолили» у приоткрытой форточки. Катькин авторитет зауважали и заключили мировое соглашение, что курить будут только электронные.

— Я не могу на две недели. У меня зверьё, и мама в больнице, — вздохнула Бель.

— Значит, надо что-то придумать, — сказала Светина мама.

— Резонно, но «что-то» никак не придумывается, — изрекла Катька удручённо. — Зарядки совсем мало осталось. Янка никому не написала?

— Не-а. Молчит. Непонятно, где они с Серёгой.

В мессенджере появилось сообщение от Влада: «Я на месте. Требуй применения 51 статьи[7]». Вскоре Изабеллу вызвали. Перед полицейским лежал её паспорт и пустой протокол. Она ещё раз повторила, что гуляла и потребовала применения этой самой 51-й статьи. Ей показалось, что усталого полицейского это обстоятельство обрадовало. После оформления бумаг её вернули в камеру к девчонкам. К счастью, зарядка в телефоне ещё была.

Любимый: «Меня к тебе не пустили. Пауэрбанк и воду передать не дали. Сказали, что ждать здесь не имеет смысла»

Бель: «У меня дома кот и собака. Помоги, плиз. Собаку надо изъять из-под кровати и выгулять, и обоих накормить. Ключи во внутреннем кармане сумки»

Любимый: «О чём ты думаешь? Какие коты, какие собаки? Ты в камере! Тебя судить будут, оштрафуют и даже арестовать могут!»

Бель: «Штраф есть не просит, а у зверей и так стресс от совместного проживания. Заедешь?»

Любимый: «Невозможная женщина! Невозможная! Я очень переживаю за тебя, Бельчонок! Никогда больше тебя и на шаг от себя не отпущу! Жду тебя у тебя»

Потянулись долгие минуты. Теперь оставалось только сидеть и ждать неизвестно чего, и они сидели и ждали. Вдруг у Катьки, которая в очередной раз заглянула в телефон, заблестел глаз.

— Янка появилась. Говорит, что у них всё о’кей. Интересно, как это так? Не признаётся. Видео какое-то кинула. Грузится. Ждём.

Когда файл подгрузился, они увидели, как гвардейцы спинами сносят с ног «законопослушную» Белочку, а потом хватают и волокут в автозак.

— Ай да Янка, ай да блогерша! Учитесь! Телефон всегда должен быть наготове! Телефон — наше всё!

Никому ничего не объясняя, Катька ринулась к металлической двери, принялась долбить по ней ладонью и требовать, чтобы её отвели к следователю. Не было её довольно долго. Вернулась раскрасневшаяся и вымотанная.

— Сидим. Ждём, — сказала она и рухнула на лавку.

— Что было-то? — теребила её Бель.

— Сидим, ждём. Всё остальное потом, — отрезала Катя.

Время снова замерло. В душной прокуренной камере все дремали кто где мог. Вдруг дверь отворилась, конвоир выкрикнул четыре знакомые фамилии и добавил: «На выход с вещами». Они послушно встали и пошли куда-то по коридору. Ничего не объясняя, им вернули документы и вывели на крыльцо отделения в тёмную ночь.

— Yes! — крикнула Катька. — Yes, yes, yes!

— Что происходит-то? — не понимала Бель.

— Неважно. Всё потом. Сейчас в такси и домой. В такси ни о чём не говорим. Всё потом, — приказала Катька.

— Командир полка, нос до потолка! — поддразнила её Света.

— Ага, — гордо сказала Катя, и они пошли к трассе. — Главное — результат. Дышите воздухом свободы, девочки!

— Кать, ты что-то опять отчебучила? Прикинулась помощником депутата? — спросила Бель.

— Нет. Сейчас неважно, что я отчебучила. Важно, что мы едем домой.

— А почему тогда остальных девчонок не отпустили? — не унималась Бель.

— Потому, что у кого-то дома живность и мама в больнице, справедливая моя! Или ты хочешь вернуться и поиграть в Жанну д’Арк?

— Неужели нас отпустили из-за мамы, кота и собаки? — недоумевала Изабель.

— Нет, зануда. Ты откупилась разбитой губой и содранными коленками. Ради нашего спасения пришлось пожертвовать одним очень хорошим видео, — сказала Катя, залезая на переднее сидение такси.

 

Дверь Белле открыл сонный Влад.

— Не понял. Ты откуда? Ты как?

— Сама не знаю, как. Катька партизанит, ничего толком не объясняет, но нас почему-то вдруг отпустили, — сказала Бель и уткнулась ему в плечо. — Я так устала, безумно!

— Зато нагулялась, — ответил Влад назидательно, и Бель закивала головой. — Не выгонишь меня в ночь, я надеюсь?

— А надо? — спросила она.

— Да уж не знаю… Походную зубную щётку я с собой так и не стал носить, — ответил он и поцеловал её в макушку.

— У меня есть новая, пожертвую ради такого случая. 

— Ладно, уговорила! Остаюсь! — усмехнулся Влад.

— На диване, — предупредила Бель.

— Конечно, на диване, моя боевая подруга!

 

Укрывшись в ванной, Бель оценила размеры потерь за прошедший день: обе ноги стали кукольными почти полностью. Интересно, что дальше? Она надела пижаму и отправилась в кровать. Влад уже мирно спал на диване. Впервые за три года он ночевал в её квартире. Мужчина, который готов был принимать даже такие её глупости, как прогулки по городу от Пушкина до автозака. Мужчина, которому она не могла рассказать, что с ней происходит, и которого ей так не хотелось терять! Саймон спал у него в ногах. «Предатель», — подумала Бель, но трогать кота не стала.

23 мая

— Что у тебя тут за прачечная? Ты ИП открыла? — спросил её утром Влад за завтраком.

— Нет, забрала у мамы вещи постирать, пока она в больнице.

— Это всё похоже на коммунальную квартиру из прошлого. Как будто мы с тобой женаты сто лет, у нас пятеро детей, живём мы от зарплаты до зарплаты и в ванной солим огурцы, — сказал он.

Мамины тряпки действительно выглядели удручающе: линялые, местами драные. Бель дарила ей на праздники новое постельное бельё, полотенчики, свитера, тапочки, но всё это исчезало в чёрной дыре маминой «особенной» жизни.

— Пожилые люди иногда очень привязываются к старым вещам, а новые не хотят даже распечатывать. Их выбор надо уважать, — ответила Бель печально.

— А сколько лет твоей маме?

— Много. Давай не будем об этом. Про маму сейчас тяжело, — попросила Бель. — После выписки из больницы мне, скорее всего, придётся пожить у неё, помогать.

— Ну что ж, и я наконец-то с ней познакомлюсь! — сказал Влад ободряюще.

Бель ничего не ответила. Они читали новости, переживали за судьбы «гуляющих». Оказалось, что вчера забрали почти две тысячи человек: мест в приёмниках не хватало, поэтому и увозили далеко за город. Многие ждали судов, жаловались на условия, на то, что их часами держали в автозаках.

— Похоже, отгулялись вы, Белочка. Наступают иные времена, — с тоской сказал Влад. — Сегодня по городу точно гулять не стоит, как, впрочем, и в другие дни. А то устроят гулякам «идеальную посадку» и ограничат прогулки на свежем воздухе до часа по расписанию!

— Да. Что-то странное вчера было. Мы же никого не трогали, ничего не громили, просто шли и всё. Неужто теперь и этого делать нельзя?

— На рожон лезть нельзя. Меня предупреждали, что так может быть, я пытался тебя отговорить…

— Но я упрямая…

— Упрямая, как ослик! — улыбнулся он. — Кстати, как твои разбитые коленки?

— Немножко побаливают, — соврала Бель, понимая его намёк и надеясь отвертеться.

— А если спрятать их под твоими замечательными чулочками, меньше будут болеть?

— Надо попробовать, — сказала Бель смиренно.

— Может быть, я помогу тебе их надеть? — спросил Влад и привлёк её к себе.

— Ой, нет, пожалуйста! Это я сама, — ответила Бель, отстраняясь.

— Тогда я жду тебя с нетерпением!

Бель прошмыгнула в ванную натягивать чулки. В конце концов, он вчера очень много для неё сделал, и объяснять, что у неё теперь совсем не игривое настроение, было бы сейчас неприлично. Придётся потерпеть.

 

После обеда они пошли гулять с Малышкой. Медленно брели по парку, дышали весной, наблюдали за детьми, играющими на площадке.

— У нас с тобой совсем семейный день неожиданно получился, — вернулся к теме Влад.

Бель тяжело вздохнула. Сегодня он был очень настойчив. Обстоятельства привели её к разговору, которого она сейчас не хотела и о котором мечтала.

— Раз уж у нас сегодня такая семейная тема, расскажи, что для тебя особенно важно в семье? — спросила Белла, стараясь увести разговор подальше от романтики.

— Мне кажется, самое важное — здоровье. Чтобы генетика детишкам досталась хорошая, — ответил Влад, и Бель растерялась.

— А как же отношения, любовь?

— Ну, мы же люди, люди всегда могут договориться. Отношения — в наших руках, а вот здоровье или есть, или нет, и плохое здоровье может испортить любые отношения. Нездоровые люди нетерпеливы, раздражительны и не умеют радоваться жизни. Вот ты у меня спортивная, здоровенькая — умничка!

— Да у меня только-только спина болела! — напомнила Бель.

— Знаешь, женщина, которая гуляет с подругами всего два раза в год и каждый раз потом болеет неделю, — это самая здоровая редкость! Такую искать замучаешься! Ты у меня — идеальная.

«Я у тебя пластиковая», — подумала Бель. И зачем только она начала с ним этот разговор?

— Есть один исторический персонаж, который заморачивался евгеникой. Здоровенькими и сильненькими… — тихо ответила она.

— Этот исторический персонаж умудрился и свастику, которая веками была символом добра и считалась приносящей удачу, опорочить. Теперь за неё сажают. За символ добра — сажают, потому что какой-то зализанный гад им без спроса воспользовался. Люди любят навешивать ярлыки. 

Бель молчала. Она представить себе не могла, что он так ответит! Хотелось уточнить, как Влад относится к спартанскому обычаю сбрасывать больных детей со скалы, но страшно было услышать даже «с пониманием». Что теперь делать? Сказать ему, что всё кончено, прямо сейчас, под кустом сирени? Что у неё с наследственностью всё очень худо, и мама вовсе не в аварию попала, а…

— Белочка, ты что расстроилась? На тебе лица нет! — забеспокоился Влад.

— Что-то много всего в жизни у меня сейчас происходит. Я заболела, мама заболела, погуляли вчера плохо, а завтра ещё и на работу, — ответила она грустно.

— Сколько раз я тебе говорю: не таскай с собой вчерашние и завтрашние проблемы! Сегодня ведь у нас было такое чудесное утро! И представить себе не мог, что незапланированное воскресенье может быть таким!

— Да, сегодня было хорошее утро, — подтвердила Бель.

Они с Малышкой проводили Влада до остановки. У Беллы сильно кололо в мизинце правой руки. На всякий случай она спрятала руку в карман джинсов. Влад пропустил несколько автобусов — не хотел уезжать. Когда его автобус скрылся за поворотом, Изабель посмотрела на руку. Теперь ей нужны были не только чулки, но и перчатки.

Дома Бель долго разглядывала свой новый кукольный мизинец без ногтя. Пора бы, наверное, уже к ним привыкнуть. Нет! К такому привыкнуть невозможно!

24 мая

Понедельник начался как самый обычный понедельник: с нежелания идти на работу, которое после отпуска вырастает многократно. Бель долго пыталась запудрить разбитую губу, но не слишком успешно. В крайнем случае, скажет, что это простуда такая. Ещё и непонятно, как быть с кукольным пальцем. Ради него одного прятаться в перчатки обидно. Бель купила в аптеке напальчник, пусть думают, что просто порезалась.

Утром позвонила мама, сказала, что чувствует себя хорошо: у неё просто обострился бронхит, и скоро всё пройдёт. Сегодня врача нет, и поэтому навещать не нужно. Расспрашивала про Малышку, а про квартиру и пожар — ни слова, как будто ничего не было. Попросила завтра привезти ей детское яблочное пюре.

Когда Бель подъезжала к офису, раздался ещё один необычный звонок. Звонил тот самый старик, Константин Гид из гостиницы.

— Здравствуйте, Изабель. Я вернулся, в городе и хочу уточнить, какое время выделить под нашу встречу. Я как раз планирую текущую неделю и буду рад ответить на ваши вопросы, — сказал он подчёркнуто вежливо.

— Спасибо! Я бы с удовольствием встретилась с вами прямо сегодня! Сможете вечером, часов в семь, где-нибудь в центре? — обрадовалась Бель.

— А давайте лучше там, где вы встречались с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн! Это было бы очень аутентично, — предложил собеседник.

— Боюсь, никак не получится: мы с ними встречались в женском клубе, мужчинам туда вход воспрещён, — ответила Бель.

— Ох, уж эти мне гендерные преграды! Повсюду они вторгаются в нашу жизнь! Хорошо, тогда дама выбирает удобное ей место.

— О’кей. Я скину вам адрес в мессенджер. В девятнадцать?

— Да, в семь вполне подходит! — подтвердил он.

 

На работе Бель всё время отвлекалась и витала в облаках, думая о том, что можно и что нельзя говорить профессору. Ужасно хотелось наконец-то выговориться, рассказать, что с ней происходит… Но почему ей кажется, что тайны, которые она не может доверить близким, можно выболтать совершенно чужому старику? Он ведь предлагал ей разъяснить, что такое теодицея, а не как справиться с пластиковым телом!

Обстановка в офисе была нерабочая. Сотрудники часто сбегали курить, перешёптывались и переписывались, обсуждая «прогулку выходного дня». Некоторые ребята до сих пор не вышли на работу: получили по две недели ареста. Теперь все гадали, уволят их с работы или сделают вид, что не заметили. Руководительница как могла старалась вернуть дисциплину в коллектив.

Такие слова переводятся как «хватит валять дурака, работай, давай, отпускница!» Бель пообещала, что справится. Ей нужно совсем немного времени, чтобы вернуться в рабочий ритм. Два «важных» проекта — 3D модель названия одной никому не известной компании для видеоролика и наброски концепции дизайна новых бланков для её старого клиента — явно не были такими уж важными. Опытный дизайнер закончит их за пару дней, а она опытный дизайнер.

 

В кафе «Счастье», выбранное для встречи, Бель приехала заранее, надеясь подготовиться и настроиться на разговор как следует, но господин Гид уже ждал.

— О, Изабель, вы тоже пораньше! Как хорошо! Значит, у нас с вами будет больше времени для беседы. Хотя вряд ли нам и его хватит. Вопросы мироустройства требуют не то что лишнего часа — лишней жизни!

— Да, наверное, — согласилась Бель. — Можно всё же узнать ваше полное имя? Мне сложно обращаться к вам без отчества, — призналась она.

— Понимаю. Согласен. Константин Андреевич. Заказывайте, и давайте начинать, — деловито предложил профессор. 

Бель чувствовала себя неловко и уткнулась в меню, которое давно знала наизусть.

— Здравствуйте, Изабель. Рады видеть вас. Вам как обычно? — спросил официант.

— Да, пожалуйста, — ответила Бель и отдала ненужное меню.

— Как я вижу, вы знаток «Счастья», — сказал Константин Андреевич, которому не терпелось начать разговор.

Бель поняла, как неудачно выбрала для встречи «Счастье»: девчачье место в светлых тонах, цветочках и вензелёчках, более подходящее для сплетен и романтических встреч, чем для серьёзных разговоров. Но странный старик, похоже, не замечал этого. Он достал ежедневник, красивую ручку и надел очки. Видимо, первую скрипку в их беседе будет играть он. Изабель с радостью согласилась на ведомую роль.

— Вы что-то конкретное хотите у меня спросить? — начал старик.

— Если честно, я не знаю, как подступиться к своему вопросу, — призналась Изабель.

— А вы начните с чего-нибудь, и дальше само пойдёт. Так всегда: главное — начать, — ободрил её опытный собеседник. — Я много работал со студентами и знаю, как это бывает!

— Тогда давайте начнём прямо с них, с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн!

— А почему они вас так интересуют? Ответ на этот вопрос направит моё объяснение в нужное русло, — заверил её профессор.

— Я полагаю, что встреча с этими личностями оказала довольно серьёзное влияние на мою судьбу. Мне по-прежнему хочется их разыскать, чтобы спросить у них кое-что, а чтобы их разыскать, надо знать о них как можно больше, — уклончиво ответила Изабель.

— Уважаемая Изабель! Мне скоро шестьдесят семь, и сорок лет из них я пытаюсь разыскать миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн. Тщетно пытаюсь, — признался старик.

— Значит, вы знали их ещё молодыми? — удивилась Бель.

— Нет, они всегда были такими, как вы их описали тогда в гостинице: две старушки, полненькая и худая, тёмная и светлая. Такими я встретил их впервые на одном из философских конгрессов сорок лет назад.

— Сколько же им сейчас лет? — спросила Бель, прикидывая, что если её мама в свои пятьдесят пять выглядит больше чем на семьдесят, то, даже если они тоже плохо выглядели сорок лет назад, старушкам сейчас больше девяноста, а для этого почтенного возраста бабушки, пожалуй, слишком резвые.

— В том-то и вопрос! Выходит, что очень много, но они не просто долгожительницы. Это очень необычные персонажи и не всегда старушки.

— Как это, не всегда?

— Иногда на наших встречах появляются двое мужчин — светлый и тёмный, иногда две женщины — светлая и тёмная, иногда два старика — светлый и тёмный, — продолжил профессор.

— Но, простите, так ведь всегда бывает: кто-то любит светлое, кто-то тёмное, и эти двое часто ходят вместе, — противилась Изабель.

— О, нет, Изабель! У этих парочек, кроме того, что они все внешне очень похожи на миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, есть нечто общее: с ними очень хочется пообщаться. Участники наших мероприятий тянутся к ним, как к магниту, пытаясь перекинуться хоть парой слов. Эти парочки не делают докладов, не пишут статей, не ведут полемику в форумах. Никто не знает, что они себе думают, каких взглядов придерживаются, но у каждого есть вопрос, который им непременно нужно задать. В очередь к ним стоят. Я и сам сорок лет назад сгорал от этого желания.

— И вам удалось с ними пообщаться?

— Нет. Никогда! Я не смог и парой слов с ними перекинуться. Всегда кто-то опережал меня, а те, кого я видел говорящими с этими парочками, потом пропадали.

— Какой ужас! У них, получается, целая банда! Вы заявили в полицию? — перепугалась Бель и вся похолодела.

— Нет-нет, не пугайтесь! Не совсем пропадали! Вполне себе живы и здоровы! Просто перестали рыться в истории рода человеческого и покинули ряды всех научных сообществ.

— Все? Живы и здоровы? — испуганно воскликнула Бель.

— Из известных мне — все живы, — успокоил профессор.

Бель внимательно посмотрела на свои руки. Профессор как приличный человек постарался не заметить этого странного жеста. Девушка же поджала мизинец на левой руке и так и держала его весь вечер, не разгибая.

— Тогда уж не пропали, а просто изменили свою жизнь! — выдохнула Бель.

— Круто изменили, и рассказывать об этом совершенно не хотят! Янсон заделался заядлым путешественником. Всё время куда-то идёт, едет, летит или плывёт и никак не может остановиться. Я спросил его, почему он так изменился. Он ответил, что у каждого человека должна быть главная в жизни встреча, и у него она была. Я поинтересовался, как он, после стольких лет членства в философском сообществе, множества статей и книг, может лишать себя радости человеческого общения. Он ответил, что познал истинную радость общения и с тех пор не видит смысла в пустом трёпе, в том числе на наших конгрессах, а работы его предложил попросту сжечь. Фёдоров уехал сажать кедры в тайгу и вообще перестал разговаривать. Ким скрылся куда-то на дальние острова, где нет сети. И странности происходили с каждым, кого удостоили своего внимания эти двое: кто-то лезет в горы, кто-то ныряет в глубины, кто-то рвётся в космос, кто-то пытается заработать все деньги мира. Единственный, кто рассказал мне подробности беседы с ними, был тот самый молодой человек, который теперь проводит дни в сумасшедшем доме. Кажется, я вам про него уже говорил.

Бель подтвердила. Она хорошо помнила историю со «счастливым» человеком. Они немного помолчали.

— Вы так рассказываете, как будто всё это время за ними следите! — сказала она с сомнением.

— Так и есть. Я за ними слежу. Сорок лет, с того самого дня, когда стал случайным свидетелем их беседы на одном из философских съездов. Я был молод, увлечён и весь отдавался проблеме добра и зла в различных религиях, так как видел в ней и загадку, и разгадку феномена религиозности людей, столь неестественной для остального животного мира. Ни муравьи, ни слоны, ни даже разумные дельфины в поклонении божествам, как известно, не замечены. И почему-то мне казалось, что именно эти дамы могут как никто помочь мне в раскрытии этой темы. Когда объявили перерыв, я, как и другие, кинулся к ним в надежде хоть на минуту общения, но не успел! Дамы сообщили всем их осаждающим, что будут общаться друг с другом. Я отправился в кафе, разместился подальше от всех за столиком в глубокой нише, чтобы в тишине перечесть речь последнего докладчика и разобрать непонятные термины и ссылки, как вдруг услышал их голоса. Не подумайте, я не собирался подслушивать, но они сидели слишком близко, спиной ко мне, и каждое слово невольно долетало до моих ушей. Дамы обсуждали участников конгресса. Называли фамилию и имя одного за другим и всем давали краткую характеристику. Рой Андерсон — слишком рано, Андре Бартеньев — фанатичен, не подходит, Леви Нише — не умеет думать, Кристиан Куяв — сибарит, Алмет Коч — гедонист. Но перед ними не было списка, они не заглядывали в научные работы, характеристику научного сообщества — они всех знали и чаще всего давали абсолютно верную оценку! Надо сказать, что участников у нас обычно немало — несколько сотен. Они знали каждого. Некоторые вызвали у них небольшие споры, за некоторыми они договорились понаблюдать, а когда дошли до моего имени, то рассмеялись и более ничего. Меня это задело, желание пообщаться с ними и прояснить причину насмешек стало нестерпимым. В тот день я не слышал докладчиков, не дискутировал — в моей голове звучал их смех и вопрос «почему?» Вечером я шёл за дамами до гостиницы, убедился, что там есть свободные места, и немедленно переехал в тот же отель в надежде встретиться с ними за завтраком. Безуспешно. Попробовал узнать у организаторов конгресса их контакты или хотя бы сообщество, от которого они аккредитованы — они оказались участниками с полной конфиденциальностью персональных данных. Только имена, возможно, вымышленные. Отчаявшись, я ждал их в аэропорту в надежде хотя бы узнать город, в который они направились, чтобы следовать за ними, но миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн так и не появились. Я бы смирился, но смех их не шёл у меня из головы. На встрече по проблеме оскорбления чувств верующих через несколько месяцев я заметил двоих мужчин, тёмного и светлого, которые также вызывали большой интерес участников.

— У них были те же фамилии? — прервала его Бель.

— Нет. Фамилии другие, но с тем же смыслом, и вели они себя точно так же. Да, на сей раз я подслушивал уже сознательно. Мужчины раздавали меткие характеристики участникам, а когда дошли до моего имени, засмеялись. Это становилось невыносимо! И к ним в гостиницу я переехал, и с ними пытался поговорить. Тщетно. То же повторилось на следующей конференции, где надо мной смеялись два старика, и потом, когда, назвав моё имя, хохотали две женщины. Я передавал всем им записки, умолял уделить мне хотя бы пару минут — ответа не было. Я сидел в холлах гостиниц и терпеливо караулил их выезд из номера, но каждый раз обнаруживал себя спящим, хотя вовсе не склонен к нарколепсии!

Речи старика казались Бель очень странными, но как может обвинять кого-то в странности девушка с кукольными ногами? Проживший долгую жизнь человек имеет неотъемлемое право на навязчивые идеи и чудачества.

— Как же вы узнали, что люди «пропадают»?

— Я, возможно, был самым настойчивым из всех и всегда держал парочки в поле зрения. Каждый раз в конце мероприятия они определялись с решением наградить кого-то своим вниманием. Им достаточно было взглянуть на избранника, он без слов всё понимал, и они ненадолго уединялись в одной из переговорных. Я самым бессовестным образом завидовал этим счастливчикам, пытался выяснить у них, о чём им удалось побеседовать. Почти никто не желал разговаривать, или же бросали короткое «по нашим обычным темам». Я надеялся, что наделённые столь вожделенным вниманием станут более разговорчивыми на следующем мероприятии, но их больше не было. Ни один из тех, с кем пообщалась эта парочка, больше не появлялся в наших рядах. Некоторых я разыскивал, но в своём стремлении понять, кто и откуда эти необычные парочки, продвинулся очень мало.

— Неужели вам совсем ничего не удалось выяснить? — расстроилась Бель.

— Всё это выглядит совершенно антинаучным, но, с точки зрения неоспоримой логики, выборка из более чем полусотни человек, мужчин и женщин, которые покинули наши ряды после бесед с этими парочками, уже считается статистически значимой. Их внешнее сходство друг с другом может говорить о кровных узах. Единая методология поведения свидетельствует, что они принадлежат к одному сообществу. Закрытость персональных данных — о том, что сообщество это секретно, скорее всего, орден. Притягательность их личностей может также указывать на то, что они обладают некими телепатическими способностями, но это, скорее, догадка, чем утверждение. Секретных орденов много, но, судя по внешним признакам, они принадлежат к Ордену Света и Тени. Такой была моя стройная теория до нашей с вами встречи, которая разбила в прах все мои выкладки и догадки.

— Со мной? — удивилась Бель, не осознавая своей роли.

— Да, именно встреча с вами, ведь до неё я анализировал происходящее, основываясь на версии, что эти парочки интересуются исключительно философами и мыслителями. Если же допустить, что это не так (а судя по вашему случаю, это не так), моё исследование можно выбросить в мусорную корзину со всеми его антинаучными выводами!

— Насчёт философов не знаю. К ним я точно не отношусь. В ваших терминах я «пропащая» изначально, потому что не слишком интересуюсь умными теориями. А тема у нас с ними была как раз вполне себе философская. Вот только рассказать об этом я сегодня вам не успею — живность дома ждёт, надо ехать к ним. Давайте ещё раз встречаться, например, в среду. Здесь же. Сможете?

Профессор заглянул в свой ежедневник, что-то вычеркнул, что-то вписал.

— Хорошо. На том же месте, в тот же час!

 

Прошедший день одарил её ещё одним кукольным мизинцем на руке — пора носить перчатки, а то, как сегодня, превратится палец в протез в самый неподходящий момент, напугает кого-нибудь невзначай. Хотя почему именно палец? Что если превратится нос? Вне очереди? Или глаз станет вдруг стеклянным? «Фу, какая мерзость», — ужаснулась Бель, представив себя с искусственным глазом.

 

Изабелле не спалось. Она пыталась думать о хорошем, но никак не могла найти в своём будущем хоть какое-то радужное место, в которое можно мысленно сбежать перед сном и намечтаться всласть. Скорость превращения в куклу пугала её. Несложно подсчитать, что если за шестнадцать дней она потеряла почти треть своего тела, то через пару месяцев… Что будет через пару месяцев? Будет ли она ещё жива? Будет ли биться сердце-протез? А если останется жива, то её, скорее всего, заберут куда-нибудь «для опытов», будут держать под замком как диковинную зверушку и тыкать иголками с утра до вечера. На кого она оставит маму и Саймона? Во что бы то ни стало надо уговорить маму лечиться, чтобы она могла жить одна! У неё даже пенсии нет! На что ей жить? Это раньше в пятьдесят пять на пенсию выходили, а по нынешним меркам мама ещё девушка! И Саймона надо кому-то завещать. Да! Надо же составить завещание! И кому она завещает свой кредит? Вот кто-то обрадуется! Не дай бог, долг тоже на маму повесят и квартиру у неё отберут. Станет мама бомжом по её милости!

Бель крутилась с боку на бок от каждой новой колючей мысли так, что сбила простынь. Встала, включила свет, зажгла ароматическую свечу с лавандой, перестелила кровать. Скоро рассвет, а завтра непростой день: после работы нужно ехать к маме в больницу, но усыплять себя снотворным поздно, иначе проспит и не услышит будильник.

Кукольными стали три пальца на руках. Абсолютно непонятно, когда и как это происходит! То днём, то ночью, то много, то один пальчик. Не подгадать, и нет никакой гарантии, что однажды она не проснётся целиком «окукленной».

Бель села за стол, включила лампу и стала разглядывать новые пальчики. Не поймёшь — пластик, не пластик. Ни складочек, ни морщинок, ни отпечатков. Гладкие, похожие на силиконовые палочки. Бель вспомнила, как однажды они с девчонками зашли в магазин «Игрушки для взрослых» и всё там пересмотрели. Трогать «экспонаты» им запрещали, но они не удержались от того, чтобы пощупать сиротливо стоящую в углу силиконовую ростовую куклу. Договорившись, прикрывали друг друга и по очереди гладили её по игриво торчащей из халатика коленке. Очень похожее ощущение. «Надеюсь, силиконовые куклы в сексшопах получаются не после общения таких, как я, глупых невоспитанных девчонок с незнакомыми старушками!» — подумала Бель и поскорее отогнала от себя перспективу такого будущего.

Она открыла текстовый файл, напечатала: «ЗАВЕЩАНИЕ», перешла на новую строку. Кукольные пальцы были на удивление послушны, гнулись и прекрасно попадали по клавишам. Бель старалась формулировать, но в голову, забитую куклами и кредитом, как назло, не приходило ни одной сколько-нибудь толковой мыслишки. Сохранила и свернула пустой файл. Закрыла глаза, ещё раз прокрутила в голове ночной разговор в женском клубе. Посмотрела на свои неестественные пальцы и сказала тихо:

— Вот ведь правильно тогда я вам сказала: бог «Что-то» не исправляет свои ошибки! Снова косяк: сделал вполне приличные пальцы — и без ногтей. Конечно, плюс в том, что не надо на маникюры-педикюры тратиться, но я бы лучше потратилась, ей-богу! Были бы ногти, так можно было бы и без перчаток на работу ходить. Там никто и не заметит! Всемогущий, непутёвый и безжалостный!

Её разговор с пустотой прервал Саймон, который начал остервенело чесать лапой за ухом.

— Ну, началось! Сайм! Мы же договаривались — без психозов! Принимаем обстоятельства непреодолимой силы со всем мужеством и гордо поднятой мордой! Вот пойдёшь ещё сыпью — как я тебя такого кому-то завещаю, плешивого?

Кот продолжал упрямо раздирать ухо. Бель взяла его на руки, стала гладить, успокаивать. За ухом упрямец расчесал до крови. Она взяла мазь, чтобы обработать расчёс, и вдруг заметила в шерсти какое-то движение.

— Да ладно! Какая я бестолочь!

Как она сразу не подумала?! Конечно же, Малышка, живущая в антисанитарных условиях, была блохастой и «наградила» Саймона, который в жизни не изведал, что такое укус блохи! «Докатилась! Заблохастели! Паспорт и порода от блох не берегут», — подумала Бель, не зная, радоваться или печалиться. Во всяком случае, теперь она точно знала, чем занять время до утра. Когда за окном запели птицы, у неё уже было два мокрых свежевымытых зверя, которые вылизывались как одержимые. А ещё Бель поняла, что царапин на новых пальцах не остаётся даже после купания категорического противника водных процедур — кота. До завещания в ту ночь дело так и не дошло.

25 мая

Рабочий день пролетел быстро. Пальцы скользили по клавиатуре, задевали соседние кнопки, мешали работать, но Белла упрямо училась печатать в перчатках: надо скрывать куклу столько, сколько можно будет скрыть. Коллегам сказала честно, что пришлось экстренно мыть кота, руки изодраны, и пару недель их придётся прятать. Кошатники отнеслись с пониманием, собачники пожали плечами. После работы Бель купила в ближайшем минимаркете упаковку самого вкусного детского пюре из яблок, несколько бутылок воды и поехала в больницу. Передачу забрали, положили в тележку из супермаркета и обещали вручить адресату, но к маме её опять не пустили. В коридоре висел отвратительный запах больничной еды, отбивающий аппетит на неделю. «Хорошо, что я не исполнила свою детскую мечту стать врачом, а то работала бы в этом котлетном амбре каждый день», — думала Бель, стараясь заглушить запах мятной жвачкой. Терпеть и ждать лечащего врача пришлось более получаса.

— Понятно, когда её выпишут? — уточнила Бель, когда врач наконец завела её в ординаторскую.

— Ещё недели полторы ждать точно. Надышалась гарью, надо посмотреть за динамикой, — сурово пояснила доктор.

«Может быть, она просто всегда такая злая?» — подумала Бель, вспоминая, что в предыдущий раз врач тоже была крайне неприветлива. Доктор протянула ей медицинскую карту мамы:

— Пациентка указала вас в качестве человека, которому можно доверять информацию о её здоровье. Так что можете читать.

Бель открыла карту, попыталась прочесть результаты осмотра скорой — разобрать почерк не смогла. «Можете полюбоваться на медицинскую тайнопись, а не читать», — подумала она и перевернула лист. Дальше шёл печатный текст с кучей непонятных терминов. Врач погрузилась в свой компьютер и словно не замечала вопросительных взглядов Бель. Дальше — таблицы с результатами анализов, в которых она тоже толком ничего не могла разобрать. В некоторых анализах показатели были обведены красной ручкой. Всё это для неё — китайская грамота, понять которую невозможно, только угадывать. Она закрыла карту и положила её на стол рядом с врачом. Врач оторвалась от своих дел и вопросительно посмотрела на Беллу. Белла в ответ ещё более вопросительно посмотрела на врача.

— У неё впервые такие анализы? — спросила врач.

— Я не знаю, — призналась Бель. — Она много лет не работает, больничные ей не нужны, и по врачам, как я знаю, особо не ходит. А что не так с её анализами?

Врач открыла карту, долистала до анализа, в котором были обведены жирным красным овалом три плюса.

— Вы понимаете, что это значит? — спросила врач.

— Не понимаю, но, надеюсь, плюсы означают что-то хорошее. Или их слишком мало? — уточнила Бель.

Врач недовольно поджала губы, изобразила фигуру «рука-лицо», показывая посетительнице своё презрение к её бестолковости, и сказала:

— Больше не бывает. Реакция Вассермана — резко положительно. Понимаете, что это значит?

Белла помотала головой в недоумении.

— У пациентки сифилис. Надеюсь, это название вам знакомо, — сказала врач с раздражением.

Бель замерла, кажется, даже сердце перестало биться. Как такое возможно? Нет! Такое невозможно! Это болезнь из историй древних путешественников и «жриц любви». Из книжек про Средневековье. Она не может иметь отношения к реальности. Ни к чьей реальности!

— Как это может быть? Она же практически бабушка! — спросила она, наконец, почти шёпотом, потеряв голос или способность говорить. — Может быть, это ошибка?

— Мы поместили её в изолятор как раз из-за этих анализов. Перепроверили, чтобы убедиться в результате. Ошибки нет.

— Но вы же её вылечите? — спросила Бель с надеждой, чувствуя, как волны страха накатывают на неё.

— Так, похоже, вы в этом не разбираетесь. Мы это не лечим. Такие болезни лечат заведения совсем другого профиля. Она полежит у нас в боксе, восстановится после пожара, и мы её выпишем. Дальше с лечением разбираться придётся вам. Она уверяет, что такого не может быть, мы придумываем или занесли ей сами эту болезнь. Нет! Не смотрите на меня с такой надеждой. Это невозможно. Результаты анализов показывают, что эта болезнь у неё уже несколько лет. Сифилис перешёл в третичный, в хроническую стадию. На самом деле при обычном контакте она не опасна: не является переносчиком, даже в быту. Но по правилам мы обязаны держать её в карантине. Она ведь не замужем?

Бель помотала головой, не в силах сказать ни слова.

— Хорошо. Иначе пришлось бы срочно обследовать партнёра. Сифилиса сейчас очень много, и его лечат — обычное дело. Вы постарайтесь разобраться со всем этим. До выписки у вас ещё есть время, — сказала врач сухо и спокойно, как будто говорила о порезе пальца или прыщике на носу.

 

Бель вышла на улицу, но не увидела там весны. Вокруг неё была сплошная зима — лёд, лёд, лёд… «За что? За что мне всё это? Кто сказал, что дети не отвечают за родителей? Отвечают! Говорят, что человеку не посылают больше, чем он может вынести. Эй, вы, там, посылающие! Слышите меня? Я больше не могу! Не могу! — молча кричала она в пустоту. — Превратите меня уже в куклу, прямо сейчас, и пусть всё это закончится!»

По улице, полной людей, она шла одна, совершенно одна. Если бы кто-то заглянул сейчас в её зелёные глаза, то утонул бы в молчаливом крике, но никому не было дела до её глаз. Одетый в асфальт и камень город гудел, шипел, сигналил и мчался мимо, не замечая скорбей своих горожан. Город для того и одевается в каменную броню, защищаясь от боли и радости. Слишком много в нём копошится человечков, чтобы каждому в глаза заглядывать. И сами эти человечки учатся у него правилам большого города: смотреть и не видеть, слушать и не слышать.

Дорога к метро вела Бель по длинному мосту, висящему над рекой. Стоять там, ощущая под собой его дрожь, ей раньше нравилось, но когда дрожишь сам, чужую дрожь не почувствовать. Белла остановилась посредине, перегнулась через перила, вгляделась в мутные коричневые волны, в которых колыхались мятые пластиковые бутылки, фантики и пакеты. Вспоминала, как в фильмах люди, доведённые до края, отпускают руки и летят вниз, в эту грязь, чтобы никогда из неё не вынырнуть. Летят! Летят из известности в неизвестность, полагая, что в неизвестности, даже такой грязной на вид, не может быть хуже, чем здесь. Но вариант так «смотаться» отсюда немедленно не подходит тем, у кого есть больная мама, кот-эгоист и блохастая собака, которую наверняка придётся мыть ещё раз.

Бель ушла с моста подальше от малодушных мыслей, достала телефон и написала маме смс: «Привет. Тебе передали яблочную пюрешку?» Ответ прилетел быстро: «Да». «Вкусно?» — написала Изабель. И снова: «Да». Похоже, мама тоже стоит теперь на своём мосту, и её мост значительно более шаткий, с такого немудрено и сорваться.

 

Как хорошо, что Бель не спала прошлой ночью! Усталость взяла своё, и в метро она задремала, даже проехала свою станцию — пришлось вернуться. Домой она добралась совсем вымотанная. Малышка на этот раз честно её дождалась, Саймон тоже был душкой — ни одной лужи!

— Спасибо вам, мои дорогие звери! Хоть вы ко мне милосердны! — похвалила хозяйка, взяла поводок и повела терпеливую героиню на прогулку.

Мечты о ду́ше и кровати сейчас были для Бель самым сладким удовольствием, но когда она сняла перчатки, то ахнула! Перед ней были уже десять кукольных пальцев, но… На каждом из них ноготок, почти как настоящий! Маникюр был отнюдь не идеален и требовал коррекции длины и формы, но они были! Бель посмотрела на ноги — та же история: десять неаккуратных, но прочных ноготков! Конечно, теперь к мастеру по маникюру ей не обратиться. Она вздохнула, покорно взяла маникюрный набор и стала «пилить». Ногтевые претензии к богу «Что-то» были отозваны с извинениями. Бель с изумлением поняла, что рада. Ещё пару часов назад, на мосту, ей казалось, что больше радоваться она не сможет никогда и ничему, и вот она уже клюёт носом, засыпая на ходу, и радуется такой, казалось бы, мелочи. Ноготкам.

26 мая, день

Появиться в офисе без перчаток на следующий день Изабель не решилась. «Надо дождаться, пока все кисти превратятся, чтобы не так был заметен переход. Боже мой! О чём я вообще думаю!» — ругала себя она. Очень хотелось бросить всё и «копаться» в интернете в поисках информации о том, что её беспокоит, но на работе нельзя, а вечером у неё встреча со странным Константином Андреевичем. Значит, учиться жизни будет ночью.

— Изабель, вы уверены в цветах и линиях? — спросила её начальница, когда Бель показала ей результат своей работы с бланками. — Всё слишком ярко, линии рубленые, резкие. Мы позиционируем вас как дизайнера классического профиля, а тут скорее авангард! Я боюсь, клиенту может не понравиться.

— Он ведь хочет обновления. Можно показать ему как вариант? — предложила Бель, которая была уверена, что всё сделала как обычно.

Руководительница согласилась на «как вариант». «Что-то много она стала ко мне придираться. Уж не собираются ли меня уволить, как ту женщину, с которой я обедала? Должность «Менеджер по этажу» мне точно не подойдёт», — подумала Бель, открыла свои старые работы на втором мониторе и сравнила с последним проектом. Нет, начальница не придиралась: цвета и правда более насыщенные, линии более чёткие, с резкими контурами. Белле почему-то казалось, что она всё сделала как обычно…

Она всё же решилась отправить вариант клиенту. К концу рабочего дня получила ответ: «Прекрасно! Это именно то, чего мы хотели! Больше праздника и конкретики!» Переслала письмо руководительнице и, довольная собой, поехала на встречу с профессором.

Изабель уже знала, что непременно надо себя чем-то занимать. Главное — не оставаться с собой наедине, не думать о будущем, иначе в груди холодеет. Слишком, слишком много всего… В дороге она списалась со всеми подругами, обсудила их проблемы, поболтала с Владом, узнала, как дела у мамы — скоротала время до встречи, не пустив к себе тревогу.

Пока шагала от метро, обнаружила, что забыла переобуться. В офисе Бель обычно надевала «сменку» на высоких каблуках. Работа сидячая, не устаёшь, зато красиво: можно очень эффектно вытягивать ноги или ставить их на крестовину кресла. Но в дорогу всегда меняла туфли на «вездешлёпы», а сегодня забыла, и шла на высоченных каблучищах легко, словно летела. Ноги её больше не уставали, не отекали, не чувствовали боли. «Теперь я, как Барби, могу щеголять в дорогих туфлях даже по метро. Пусть все завидуют и думают: «Как же у неё, бедняжечки, ножки болят!» А у бедняжечки ножки не болят. Бедняжечку теперь на марш-бросок можно в таких туфлях отправлять!»

Походка женщины на каблуках — это особый вид искусства для тех, кто умеет на них ходить, разумеется. Тут уж не пойдёшь кое-как, с пятки на носок. Ногу в каблукатой туфле надо ставить полностью, всей стопой уверенно вколачивая в землю, спину держать ровно, чтобы не потерять равновесие, поэтому все женщины на каблуках — немножечко модели. 

Профессор вновь её опередил и предусмотрительно заказал чай и чизкейк. Услышав стук каблуков, он поднялся навстречу и протянул ей руку для рукопожатия:

— Здравствуйте, Изабель! Женщине, которая так элегантно идёт, руку, конечно, хочется поцеловать, но я боюсь, вы бы сочли это за вольность, а окружающие истолковали нашу встречу превратно.

— Здравствуйте, Константин Андреевич! У меня сегодня снова немного времени, — предупредила Изабель, улыбаясь его старомодной галантности.

— Питомцы ждут? — вспомнил профессор.

— Да, питомцы. Кот и собака. Одного нужно кормить, а другого выгуливать.

— Живые души, что ж поделаешь! Давайте тогда приступим не откладывая. Я позволил себе вольность заказать вам «как всегда», чтобы не отвлекаться.

— Спасибо!

— Итак, на чём мы остановились?

— На том, что я разрушила вашу теорию, — улыбнулась Бель.

— Да. А детали разрушения мне пока не совсем понятны. Очень жду подробностей вашей встречи с нашими общими знакомыми, миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн.

Бель на удивление легко и честно рассказала старику всё, что случилось с ней в тот вечер, не упустив возможности поругать себя за «лишнюю каплю». Он слушал очень внимательно, записывал, просил по возможности слово в слово передавать их диалоги и эмоции. Глаза его блестели, как будто он слышал нечто необычайно интересное. Бель вспомнила, как хмурилась светлая старушка, когда тёмная настояла на шампанском. Как они переглядывались, сменяя друг друга в беседе, как она с удивлением смотрела им вслед, решив, что бабушки специально улизнули и оставили её расплатиться за их ужин.

Когда Бель закончила, профессор погрузился в свои записи. Листал ежедневник, сверял что-то, надувал щёки, кивал головой, а потом сказал:

— Точно такое же клише. Не слово в слово, конечно, но по этапам очень похоже на беседу с тем моим знакомым, который сейчас пребывает в сумасшедшем доме.

Не сказать, что Бель очень обрадовалась такому сходству, но за то, как внимательно её слушал профессор, как ей верил, ему можно было простить некоторую неуклюжесть комментария.

— Так что же было дальше, Изабель? — спросил он, и голос дрогнул, словно в ожидании самого важного — развязки, которая принудила Бель к поискам миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн.

Бель молча сняла перчатки и показала ему свои пальцы. Константин Андреевич не сразу понял, надел на нос очки, пригляделся и ахнул.

— Можно потрогать, — разрешила Бель.

Профессор осторожно коснулся её мизинца указательным пальцем и тут же отдёрнул руку.

— Вам не больно? — спросил он с тревогой.

— Нет, ни капельки. Эти протезы, похоже, вообще не знают, что такое «больно».

— Только пальцы на руках?

— Нет, уже очень много. Я постепенно превращаюсь в один сплошной протез, — тяжело вздохнув, ответила Бель.

— Этого не может быть! Не может быть! Это невозможно! — вскрикнул профессор.

Он заметался: то хватал ежедневник, то стакан с водой, то снимал и надевал очки. Он был растерян, не знал, что сказать и как реагировать на откровение.

— Когда это всё начиналось, я умудрилась сделать полное медицинское обследование. Тогда ещё были всего четыре пальца на ногах. У меня есть их снимки. Если хотите, покажу вам. Это довольно забавно, — предложила Бель.

— Хочу! Я пока не знаю, что на это сказать, поэтому лучше и говорить ничего не буду. Давайте я подброшу вас домой, и вы дадите мне посмотреть снимки. Возможно, я что-то смогу всё же понять, — предложил профессор.

 

У Константина Андреевича оказалась огромная машина с персональным водителем, мрачным и совсем неболтливым. Всю дорогу они молчали. Профессор перечитывал свои записи. Качал головой, вздыхал и снова перечитывал. Видно было, что он очень обеспокоен. Бель «копалась» в телефоне. Дома она быстро покормила Саймона, взяла Малышку на поводок и вынесла диск и бумаги с результатами обследования. Профессор ждал её на улице.

— И вы никому не рассказали? Как же вы живёте с этим, бедная девочка?! — спросил он напоследок.

Бель печально улыбнулась в ответ. Они попрощались, профессор аккуратно уложил бумаги и диск в портфель и уехал. Изабелла гуляла по скверу в туфлях на высоких каблуках, с маленькой лохматой собачкой на поводке, и на неё оглядывались люди. Пару недель назад она была обычной девчонкой в джинсах, а теперь — Барби. А что собачка — блохастый алкоголубь… Так об этом же никто не знает!

26 мая, ночь

Что-то изменилось. Изабель открыла файл с названием «ЗАВЕЩАНИЕ», посмотрела на пустую станицу и закрыла. Пыталась заставить себя поискать информацию о маминой непристойной болезни и тоже не смогла. Мысли снова и снова уносили её в разговор с профессором. «Как же вы живёте с этим, бедная девочка?!» — звучало у неё в голове. В ней теперь была какая-то необъяснимая лёгкость: как будто тащила что-то тяжёлое, и вдруг часть ноши забрали. Пусть даже профессор не сможет разобраться со всем этим: происходящее с ней вряд ли поддаётся объяснению, но он знает, он верит, и этого достаточно. Она ни минуты не сомневалась в том, что этот странный человек будет с ней до конца, не бросит, как тот трусливый доктор. Наверняка сейчас где-то далеко он не спит: читает, изучает, проверяет и думает о ней. Она не одна! Быть одной страшно, но стоит с кем-то поделиться, и громадный страх тут же съёживается, сжимается в маленький комок. Как вампиры боятся дневного света, страх боится показаться и быть узнанным.

Рассказывая о той роковой встрече, Бель, пожалуй, впервые призналась самой себе, что всё это происходит на самом деле. Не выдумка, не страшный сон, не больное воображение, а реальность, подтверждённая свидетелем, пусть и недоступная для понимания. Реальность, которая невозможна. Или у всего этого есть какое-то простое объяснение и простое решение, которого она просто не нашла.

Почему это происходит именно с ней? Она всегда сравнивала себя с другими, с подругами и приятелями. У всех была какая-то непростая жизнь, но чтобы с детства от неприятности до неприятности — ни у кого. С родителями ссорились, мирились, разъезжались, обижались, что получили не тот подарок на совершеннолетие, жаловались на недопонимание, упрекали: «Я не просил вас меня рожать» за требование предъявить уроки. Не знали, что на такие пустяки и обращать внимания не стоит! Когда кто-то ныл, что «предки» требуют домой в десять приходить, Бель завидовала: с тех пор как ушёл отец до неё никому не было дела. Когда другие наслаждались годами студенческой жизни, она уже работала, чтобы содержать себя и маму — научилась зарабатывать. Когда готовились к сессии, она сидела при свечах, потому что электричество отключили за неуплату — научилась платить по счетам и с тех пор полюбила свечи. Когда девчонки выходили замуж, Бель завидовала, думая, что её с таким «приданым», как мама, никто в здравом уме в жёны не возьмёт. Свой первый кредит она взяла не на новый гаджет, а чтобы купить домой еды. Она придумала всему этому название — приключения. Не неприятности, не проблемы, а приключения, которые попались ей на пути. Без дальних стран, без раздувающихся парусов бригантины или охоты за кладами, но с горьким вкусом и сердцебиением, когда дух захватывает от очередного обычного для неё дня, когда сокровищем становятся полчаса трезвости, которые можно провести с дорогим тебе человеком. 

Встретившись с одноклассниками через несколько лет после школы, она остро ощутила, что старше их всех. Не может же быть так, чтобы человеческая жизнь протекала у каждого в своём темпе? У кого-то год за год, у кого-то год за два, а у кого-то и за три? Почему у людей такие разные по силе вызова приключения? Может быть, по этим меркам она слишком долго уже прожила, слишком многое попробовала, ей пора «уходить за горизонт», и теперь ей подарили на прощанье ещё и вот такое приключение? Вопросы, вопросы, вопросы… Когда они только кончатся, эти вопросы без ответов!

Будильник напомнил о наступлении полуночи. «Надо заставить себя поспать, а то снова встречу пение птиц и весь день буду варёная», — подумала Бель и отправилась к аптечке, но по дороге передумала, села за стол и стала разглядывать новые пальчики. Ноготки были такие гладкие, как будто накладные. «Как же отвратительно на самом деле выглядит всё идеальное! Раньше мне казалось, что суставы на пальцах слишком широкие, что ногти неодинаковые и бугристые, что вены некрасиво выпирают. Сколько бы я отдала теперь за то, чтобы вернуть эту «некрасоту»! Надеюсь, хоть материал негорючий, а то будешь яичницу жарить, и палец невзначай расплавится». Она аккуратно поднесла мизинец к горящей в подсвечнике свече. Ничего не почувствовала. Поднесла другой, подержала подольше — тоже ничего. Внимательно рассмотрела горячие пальчики: ни волдырей, ни покраснения, только немного копоти, которая легко стиралась. «Негорючая кукла, — подумала Бель. — После превращения пойду в пожарные!»

27 мая, день

Утром Изабелла привычно оценила размеры стихийного бедствия под названием «окукливание». Без изменений: пальцы рук и ноги из «чужого» материала. Интересно, когда она станет кукольной больше чем наполовину, то «чужим» материалом должно будет считаться тогда её собственное тело?

Не терпелось узнать, удалось ли что-то понять профессору, но звонить ему было неудобно: наверняка старик не спал ночью. Он позвонил ей сам, сетовал, что вчера они забыли условиться о следующей встрече.

— Я понимаю, что отнимаю своим любопытством слишком много вашего драгоценного времени, поэтому предлагаю изменить место и порядок встреч. Если погода позволяет, я могу подвозить вас с работы домой, и, пока вы гуляете с питомцем, мы будем общаться. Как вам такое предложение? — сказал профессор.

— Давайте попробуем! — согласилась Бель, которой приелись чизкейки. Даже «Счастье» может надоесть, если оно чужое.

 

Через несколько часов после начала рабочего дня с очередного перекура коллеги вернулись с печатью озабоченности на лице. В офисе, представляющем собой один огромный зал, разделённый невысокими перегородками, воздух наэлектризовался тревожностью. Отовсюду раздавались обрывки фраз: «уволены», «прогул», «слили ребят». В чате отдела, куда были включены только сотрудники, появилась информация: «На тех, кто «погулял» по городу в прошлые выходные и теперь «отбывает административку», составили бумаги о прогулах. Увольнять будут». В ответ посыпались нецензурные эпитеты и гневные эмодзи с оценкой решения руководства. Перед обедом начальница собрала всех у своего стола.

— У меня официальное объявление. Короткое и неприятное. Все вы знаете сотрудников, которые попали под административный арест по итогам несанкционированных «прогулок» в выходные дни. Так вот. Они вели несколько важных проектов, которые нужно было сдать в срок. Так как они не только не явились на работу, но и не были доступны по телефону, чтобы передать свои наработки другим, в срок, естественно, не уложились. По договорам будет неустойка. Значит, мы все останемся без премии до тех пор, пока эти штрафы не перекроем.

Сотрудники зашумели: «Много там?», «Сколько без премии сидеть?», «Несправедливо!», «Мы тут при чём?» Руководительница сообщила, что точной суммы не знает, но их предупредили, что без премии сидеть всем квартал, не меньше.

Обедать сотрудники толпой пошли в столовую соседнего торгового центра, чтобы накричаться, избегая ненужных глаз и ушей. Праведному гневу не было предела: потеря премии была существенным ударом для многих. Ребята ругали алчное руководство, а про увольняемых никто и не вспомнил. Изабель же думала только о них. Она сама вполне могла оказаться на месте этих ребят, если бы не ушлая подруга Катька.

— Может быть, мы попросим, чтобы ребят не увольняли? — робко предложила она, когда в потоке эмоциональных эпитетов возникла небольшая пауза. Коллеги посмотрели на неё, как на инопланетного гуманоида, незнакомого с земными правилами выживания.

— Ты в уме, Белла? Хочешь следом за ними, на выход? Они сами виноваты, никто их на митинг не тащил! — рявкнул на неё толстощёкий корректор. — Это, вам, дизайнерам, всё равно — зарплата и так большая. А у нас без премии — копейки! И почему за этих козлов я должен отдуваться?

— Гуляло полно народу, десятки тысяч человек, пацанам просто не повезло, что именно их взяли. Хватали кого ни попадя, — объясняла Бель, надеясь развернуть ребят от мыслей о «длинном рубле» к справедливости.

— А ты откуда знаешь? Небось, тоже там была? Тогда иди сразу заявление пиши и клади на стол руководству! — поддел её корректор.

Те, кто выходил на акцию в выходные и не попался, помалкивали «в тряпочку» и кивали головами, соглашаясь с возмущением невинно пострадавших. Что-то во всём этом казалось Изабель неправильным, нечестным, и если уж она опять осталась в полном одиночестве, то и тут бумажка «разбирайся сама» вполне подходит. Она знала самого крупного клиента, для которого один из сидельцев делал проект, даже немного поучаствовала в разработке. Только по этому контракту могла быть такая большая неустойка, за которую всем сидеть без премии целый квартал. Если бы ей сразу сказали, что нужно подхватить, поработала бы за них ночами — не в первый раз. Уложились бы в срок. Странно всё это… Бель отнесла поднос с грязной посудой на стойку, оставила растревоженных подсчётом убытков коллег, вышла на улицу и набрала номер клиента.

— Здравствуйте, Вениамин Викторович. Это Изабель из «ПО Дизайн», я делала вам часть рекламного ролика, вместе с Артёмом, помните? — спросила она.

— Здравствуйте, маленькая талантливая девочка! Конечно, помню, приятно было с вами поработать! — радостно приветствовал её клиент.

— Мне очень неудобно за задержку, которая произошла в связи с обстоятельствами… За то, что Артём не смог сдать вовремя…

— А я и не тороплю. У нас время терпит. Тёма написал мне, что попал в кутузку. Молодец парень, не то что некоторые амёбы — не трус. Я тоже гулял, но, к счастью, в тех местах, где не ловили, так что не переживайте: как выйдет, так закончит. Я не хочу менеджера проекта менять на переправе, тем более такого сильного, как Тёма, дождусь.

— Не закончит. Его уволят, — тихо сказала Бель и тут же пожалела, но было уже поздно.

— А ваши, что ль, «правильные» не гуляют? Кроткая угодная челядь несвободная? Ладно, придумаем что-нибудь, такой менеджер без работы не останется, — заверил клиент, и они попрощались.

Зря Бель не попросила его никому не говорить об этой беседе, но перезванивать было неудобно.

 

После обеда обстановка в офисе накалилась ещё больше. Никто не мог толком работать, все болтали и переписывались. Ни уговоры, ни угрозы от начальства не помогали. К трём часам всем сотрудникам было велено явиться в конференц-зал, где их ожидала руководитель отдела кадров. Таких называют синими мымрами: худая, измождённая, с заострёнными чертами лица, всегда в чёрных колготках, исчерченных зацепками, и стоптанных туфлях. Ходили слухи, что в свои сорок плюс она жила одна, никогда не была замужем, не любила сладкое и дома держала настоящую гадюку, а от женщины с такой репутацией и в таких колготках не стоит ожидать ничего хорошего.

— Здравствуйте, коллеги. Я собрала вас ненадолго, чтобы разъяснить вам позицию компании по поводу вопиющего случая, о котором вы все знаете. Надеюсь, это позволит нам решить вопрос раз и навсегда, а вас в будущем заставит сделать соответствующие выводы и думать, когда и где нужно «гулять». Итак, в связи с безответственностью ваших коллег мы все попали в неприятную ситуацию — сорвали сроки контракта по производству рекламных роликов для одного из наших ключевых клиентов. Руководству пришлось провести тяжёлые переговоры, чтобы сохранить клиента и стабильность нашей компании, а значит, и стабильную выплату вам зарплаты, но неустойку по контракту мы обязаны заплатить. Её придётся распределить на всех. Это будет справедливо, и, я уверена, станет нам всем хорошим уроком на будущее. Не стоит подвергать ненужному риску своих коллег и себя из-за глупой прихоти «прогуляться». Сотрудники, которые стали причиной этого инцидента, будут уволены. Это тоже, согласитесь, справедливо.

— А если бы они случайно умерли, мы бы тоже за них «справедливо» платили неустойку? — выкрикнул кто-то с места.

— Нет. Это были бы обстоятельства непреодолимой силы, — спокойно ответила кадровичка.

— Почему я-то должен за них платить? Я перевыполнил все планы, брал дополнительную работу на выходные! — возмутился толстощёкий корректор.

— Потому, что мы одна компания, одна семья, и все отвечаем за поступки друг друга! Поэтому сейчас все вместе делаем соответствующие выводы.

— Почему нам не передали их проект? Мы бы закончили, все навалились и закончили. Там ведь самая последняя стадия была, раз срок подходил. Пара штрихов, — возмутился один из руководителей проектов.

— Там оставались открытые вопросы, которые невозможно было передать другим, — ответила мымра так же спокойно.

— Этот клиент — «Дельмо́ндо»? — спросила Бель.

Кадровичка вздрогнула и зло на неё посмотрела. Бель опустила глаза, но вопрос был уже задан.

— Я не имею права открывать детали контрактов с клиентами, — на этот раз резко сказала кадровичка.

— Да ладно, мы всех своих клиентов знаем — мы же одна семья. Только у «Дельмо́ндо» был такой большой контракт, который нужно было сдавать, — загалдели ребята.

— Меня радует то, что вы команда и знаете о наших основных проектах, — попыталась отговориться мымра.

— Я им звонила. Они не имеют претензий по срокам и не будут требовать неустойки, — тихо сказала Бель, и голос её потонул бы в общем шуме, но ребята, сидевшие рядом, услышали, зашикали на остальных и потребовали повторить.

Бель повторила в полной тишине. Нос начальницы отдела кадров заострился ещё больше. Казалось, что из вытаращенных глаз вот-вот полыхнут снопы молний, она сорвётся с места и заклюёт бедную Белку.

— Какое право вы имеете вмешиваться в чужие проекты и звонить клиентам не по рабочим вопросам? — завопила она, больше не скрывая эмоций.

— Я тоже участвовала в этом проекте, поэтому позвонила клиенту извиниться. Он сказал, что извиняться не за что, время терпит, — ответила Бель в полной тишине.

 

Телефон кадровички запищал, она взяла трубку, раболепным голосом ответила: «Да, я провожу собрание, разъясняю. Что? А… Хорошо», побледнела ещё сильнее, до землисто-серого, велела всем расходиться по местам, а Бель пройти с ней. Через несколько минут они оказались в кабинете с большим столом, панорамной картиной во всю стену и огромным директорским креслом, в котором тонул их генеральный с бордовым от гнева лицом. Рядом на стуле, положив руки на колени, словно школьница, сидела начальница, Наталья Андреевна. Похоже, ей уже изрядно досталось. На Бель она даже не посмотрела. Кадровичка стояла справа от провинившейся сотрудницы, потупив глаза. Сесть им никто не предложил. Бель чувствовала себя неудобно из-за алых атласных перчаток на руках, которые в сочетании с офисным костюмом в этой ситуации смотрелись нелепо.

— Изабелла Борисовна, вы знаете, что такое субординация? Почему вы нарушили свои должностные обязанности и общались с клиентом на нерабочие темы? — спросил грозно генеральный директор.

— Я общалась на рабочие темы, по поводу проекта, в котором принимала участие. Клиент сам сообщил мне о том, что у него нет претензий по срокам, — ответила Бель, глядя ему прямо в глаза и удивляясь собственной наглости.

— Вы раскрыли клиенту наши планы по увольнению менеджера проекта. Это внутренняя информация, которая не подлежит разглашению! Вы подписывали соглашение о неразглашении! Напомнить его содержание? — чеканил генеральный и плевался слюной.

На лбу его каплями выступил пот. В глазах руководительницы и кадровички Изабель увидела самый настоящий животный страх: похоже, они нечасто видели начальника в таком состоянии. Она же была в его кабинете впервые: рядовые сотрудники видели «главного» редко, пару раз в году, по праздникам, и то далеко на сцене. Кажется, терять ей было теперь нечего.

— Не нужно напоминать, я помню, — ответила Бель и стала цвета своих алых перчаток, понимая, что, и правда, была не права, сболтнула клиенту лишнего.

Раньше бы она никогда себе такого не позволила. Ни звонить клиенту, ни препираться с кадровичкой, ни тем более отвечать вот так нахально генеральному директору без «лишней капли» она бы себе никогда не позволила. Разве что поплакала бы тихо в уголке о несчастной судьбе уволенных и написала им сочувственные сообщения, но сегодня на неё что-то нашло. На корпоративах она всегда пила только сок, чтобы случайно не высказать по случаю всё, что думает о руководстве, и не нажить себе неприятностей, и вдруг… Наверное, из-за того, что она сама была бы на месте уволенных ребят, если бы не случайное везение.

— Решите втроём этот вопрос и сделайте соответствующие выводы, — гаркнул генеральный. — Я не могу позволить себе работать с людьми, которые ставят под угрозу компанию и её ключевых клиентов!

 

Из отдела кадров Бель вышла с зелёной трудовой книжкой в руках, где значилось, что по соглашению сторон её трудовые отношения прекращены.

— Мне срочно нужны три новых сотрудника! — сказала за её спиной Наталья Андреевна. — Без троих разом я проекты не потяну!

— Справляйтесь! — рявкнула синяя мымра. — Распустили оглоедов, разбаловали, сами виноваты!

 

Внутри у Бель опять была звенящая пустота. Сколько же там места, чтобы так звенеть! Она ведь поступила правильно, заступилась за всех, но теперь из-за этого «правильно» совершенно непонятно, что они вчетвером, Саймон, Малышка, мама и сама Бель, будут есть? И чем платить кредит? И где искать работу? Она очень расстроилась и к своему потерянному месту подходила опечаленная. 

— У кого есть пакеты или коробка? — спросила Бель у ребят.

— Что, и тебя? Одним днём? — спросила с тревогой соседка справа.

— Конечно! Я же говорил, — ехидничал толстощёкий корректор.

— Можно я по-быстрому свой монитор на твой поменяю? У тебя цвета лучше, — попросил сосед слева.

— Делайте что хотите! Теперь это всё ваше!

Её нехитрые пожитки: кружка, ежедневник, кактус, фотография Саймона, две пары офисных туфель, светлые и тёмные, женские мелочи и надаренные ей за годы работы на праздники рамки, фигурки, свечки — уместились в одну небольшую коробку. Остатки запасов чая, кофе, пряников и леденцов Бель раздала ребятам.

 

Вернувшись на своё рабочее место под пальмой у окна, Наталья Андреевна долго сидела молча, держась за голову, потом снова собрала ребят около своего стола.

— Ну что ж. Сегодня у нас день плохих новостей, потом хороших новостей и потом ещё раз плохих новостей. Хорошая: клиент подтвердил, что изменил своё намерение. Руководству удалось договориться, неустойку взыскивать клиент передумал, а значит, премия у нас всех будет. Но при этом от нас решила уйти лучшая сотрудница, Изабелла Бельская. Жаль, что это происходит в такое непростое время, и жаль, что это вообще происходит. Нам было приятно работать с вами, Изабель!

 

Когда к офису подъехал огромный джип Константина Андреевича, во дворе оказалось довольно много людей. Коллеги помогли вынести коробку из офиса.

— У вас тут запоздалая майская демонстрация? — спросил профессор, когда Бель открыла дверь машины.

— Нет, несвоевременное увольнение, — печально улыбнулась она в ответ.

— Надеюсь, не ваше?

— Как раз моё.

Бель обернулась, чтобы попрощаться с ребятами, и вдруг кто-то начал хлопать в ладоши, и скоро уже все во дворе аплодировали, громко, как в театре после хорошего спектакля.

— Спасибо, Белка. Ты настоящий друг! Удачи тебе! — сказал ей бывший сосед слева.

Белка поскорее скрылась в машине, чтобы никто не видел её слёз.

27 мая, ночь

По дороге Бель сняла перчатки. Обе кисти стали кукольными.

— Теперь можно перчатки и не носить, — вздохнула она и убрала перчатки в сумочку.

— Вы, кажется, не собирались увольняться. В наше время это довольно смелое решение, которое нужно хорошо обдумать! — беспокоился профессор.

— А я сама и не увольнялась. Мне сделали предложение, от которого я не смогла отказаться.

— Хорошее?

— Прекрасное! Покинуть компанию немедленно и подобру-поздорову. Когда предлагает наша кадровичка, уйти так хочется, что отказать ей просто невозможно! Её, похоже, на этом месте только для этого и держат, чтобы от одного её вида людей в дрожь бросало. А уж если заговорит, то только молиться, чтобы побыстрее избавить от визга пилы свои уши. Не хочется вспоминать, — призналась Бель.

— Не хочется — не вспоминайте. Отдохните пока. Музыку включить? — предложил он.

— Я в наушниках, спасибо. Вы как подгадали, что сегодня мне понадобится доставка до дома!

— Ну, уж поверьте, дара провидца у меня нет, иначе я бы о нём непременно знал!

— Может быть, это только начало, — улыбнулась Бель.

— Нет уж, увольте! Ванговать мне совсем не хочется. Лучше не знать о том, что ждёт впереди. Предпочитаю сюрпризы! — воскликнул профессор.

— Приключения, — согласилась Бель.

 

Она вежливо отказалась от предложения профессора донести коробку и скоро вышла во двор с Малышкой на поводке. В сквере они присели на её любимую скамейку. Сирень, которая ещё недавно зацвела, уже покрылась редкими коричневыми высохшими цветками. «Как же быстро всё проходит! Как мало времени дано, чтобы цвести. Лишили меня старушки в этом году весны», — подумала Бель.

— Вам удалось что-то понять? — с надеждой спросила она.

— На сей момент только то, что это технологии, недоступные современной научной мысли. И это меня, пожалуй, запутало ещё больше, — признался профессор. — Раньше я сталкивался только с ментальными изменениями после бесед с нашей с вами парочкой, к которым я отношу и проблему, возникшую у моего знакомого, сошедшего с ума. Физических изменений я никак не мог предположить. Возможно, мне просто нужно больше времени, чтобы разобраться.

— Возможно, — печально откликнулась Бель, сознавая, что на самом деле понять это невозможно.

— Вы понимаете, как это происходит? Каждый день понемногу?

— Нет, Константин Андреевич, непонятно, как. В какой-то день не меняюсь вовсе, иногда изменения небольшие: один палец, например, а иногда огромные, как сегодня — обе кисти разом. Я думала сначала, что это от воды. Проверила — увы, вода тут ни при чём.

— А вы что-то чувствуете, когда происходят изменения?

— Да. Покалывание, как при онемении. Так бывает, когда ногу отсидишь, например. Сегодня кисти кололо так сильно, что хотелось снять перчатки и посмотреть немедленно, но вокруг всё время было много людей, — вспомнила Бель.

— Конечно, если у вас сегодня было такое неприятное «приключение», то изменения должны быть значительные, — сказал профессор.

— Почему вы так думаете? — удивилась она.

— Как я помню из вашего рассказа, миссис Дороти Деус предупреждала вас, что меняться вы будете постепенно. Когда вам будет от чего-то нестерпимо больно, вы будете становиться прочнее. Помните? Видимо, число изменений прямо пропорционально душевной боли, которую вы испытываете.

— Помню, но я не думала, что это так буквально! Дело в том, что моя жизнь довольно странно устроена, и больно бывает очень часто. Просто такая судьба: у кого-то через тернии к звёздам, а у меня через тернии к покою, и большего не надо, — пояснила Бель.

— Ни боль, ни радость не могут быть перманентными. Миг или чуть больше. Человеческий организм устроен так, что не может долго испытывать крайние эмоции, выгорает.

— Да, конечно, не постоянно, но довольно часто. И, знаете что, вы ведь совершенно правы! Конечно! Колет всегда, когда я чувствую боль в груди. Когда происходит что-то такое, что не зависит от меня и с чем я не могу справиться, я испытываю такую физическую боль, и сразу где-то начинает покалывать! — воскликнула Бель и развернулась к профессору, готовая его расцеловать, но сдержалась.

Всё так просто! Как она раньше не замечала этой явной связи! Сколько боли — столько куклы!

— Что ж, пока мы будем со всем этим разбираться, вам надо научиться не реагировать так остро. Возможно, вам придётся продержаться до следующей встречи с необычной парочкой целый год. Они могут посетить ещё несколько мероприятий в разных городах и странах. Если я пересекусь с ними раньше, то, конечно же, непременно сообщу вам. Но этого может и не случиться! Вот конгресс религиоведов они удостаивают своим присутствием всегда, — обнадёжил её профессор.

— Я уже прикинула, что такими темпами не протяну и нескольких месяцев. У меня на самом деле так устроена жизнь, что избежать боли совершенно невозможно! Я какая-то особенная, меня словно специально несёт туда, где поджидает боль. Как сегодня, неожиданно! — переживала Изабель.

— Или, может быть, вы всё слишком остро воспринимаете? — предположил профессор с сомнением.

Изабель ненадолго задумалась, стоит ли ей говорить слишком много, но потом решила, что человеку, который знает о твоём «окукливании», можно говорить всё, и она, последовательно загибая пальцы, пересказала кратко события, произошедшее за девятнадцать дней после той роковой встречи. Профессор был обескуражен.

— Как же можно так жить? Это у вас период такой? — удивился он.

— Это у меня жизнь такая! Вся жизнь у меня такая. То взлёт, то посадка. С детства. Нет, бывают иногда периоды некоторого затишья, но теперь, как назло, всё навалилось. Одно к одному. Утром по дороге на работу я и представить себе не могла, что уеду с трудовой книжкой. Когда соседи пожарных вызвали, я вообще к планетарию подходила, уверенная, что скоро буду любоваться на небо в алмазах. И так чаще всего. Всё это происходит помимо меня, само по себе. Траблы впрыгивают в мою жизнь ниоткуда, без спросу…

— Изабель, поймите, как бы то ни было, у вас нет возможности сейчас так остро воспринимать боль! Это единственная закономерность, которая чётко прослеживается: боль — изменение тела. Уменьшить число травмирующих событий, которые валятся на вашу голову, у нас вряд ли получится. Разве что заточить вас в высокой башне, но, судя по рассказу, вы и там себе приключений найдёте. Пока мы не придумали что-то ещё, вам нужно учиться, уж простите за банальность, не принимать всё близко к сердцу! Не спорьте! Вам нужно это обдумать — такие вопросы требуют серьёзного обдумывания! Завтра мы увидимся?

— Только днём. Я теперь безработная, так что могу бездельничать. А вечер как раз занят. Встречусь с подругами, буду им плакаться на жизнь, не упоминая протезы, конечно.

— Это правильно. В вашем случае это как для других исповедь у священника или посещение психотерапевта. Я заеду к двенадцати, если не возражаете. У собачки будет прекрасная возможность нагуляться.

 

Хорошо говорить: не принимай близко к сердцу. Как можно не принимать близко к сердцу лежащую в сумочке трудовую книжку? Вспомнив события дня, Изабель испугалась, как бы не получить ещё пару кукольных частей тела только от воспоминаний. Она переложила трудовую книжку из сумочки в ящик стола, к другим документам. Легче от этого не стало.

Позвонила Владу, мило с ним поворковала. Рассказать ему об увольнении пока не смогла: любимый точно не поймёт её опрометчивого поведения. Для любого рационального человека оно покажется странным и беспечным, а Влад был очень рациональным человеком. Он терпел бесконечные несправедливые нападки своего сумасбродного руководителя только потому, что выжидал, когда сможет занять его место, караулил момент карьерного роста. «Обрадовать» подруг тоже лучше при встрече.

В мессенджере высветилось сообщение от уволенного заочно сидельца — менеджера по проектам Артёма: «Белка, ты герой! Ребята написали, как ты умыла кадровичку. Это было красиво! Жаль, я не видел своими глазами! Спасибо, что вступилась за нас». «Дура я, а не герой. Дура дурацкая», — подумала Бель, но в ответ отправила улыбающийся смайлик и пожелание хранить гордое терпение во глубине сибирских руд административного ареста.

Бель впервые стала такой «героиней». Всегда считала, что геройство и самопожертвование — самый глупый и никчёмный из всех видов альтруизма. Героям ставят памятники посмертно и, бывает, даже помнят их фамилии, но кем был человек, рискнувший собой ради других, что он потерял, что потеряли те, кто его любил, — никого не трогает. Она много думала о ребятах, которые недавно вышли на мирные протесты в одной далёкой близкой стране. Некоторые из них потом отказались уехать за границу, порвали паспорта и отправились в тюрьму. Они не сделали по сути ничего преступного, кроме того что думали иначе, чем было положено, и получили огромные сроки заключения за мнение и смелость его выразить. И хоть она много об этом думает, но сейчас не может вспомнить имён этих героев. Кто-то плачет о них, своих детях, или своих матерях и отцах, а они оставляют бесценные минуты, часы, годы жизни в тюрьме, в неволе, в созданном на земле аду, в который официально помещают тех, кого судом имени пожелания левой пятки диктатора сочли достойным «чистилища». Такова истинная цена геройства, и ей, при обилии событий на жизненном пути, не стоило ещё и геройствовать. Так думала Бель до сегодняшнего дня. Но когда она сама попала между двух огней, оказалась перед выбором сделать или отсидеться в кустах, оказалось, что выбор этот устроен совсем иначе, вовсе не прагматично. И не только потому, что она горела желанием кому-то помочь, кого-то спасти. Нет. Поступила так, как сочла нужным поступить. Не ради памятников или своего имени, начерченного гвоздём на заборе офиса с припиской: «Любим, помним, благодарим». Ради сохранения в себе того самого человека, о котором так много болтают, но которого так мало кто может позволить сохранить в себе. Человека с правом думать, говорить и действовать. Поэтому не герой — просто человек или просто Белка. И не ради них — ради себя самой. Результат предсказуем: она безработная, и сколько о высоких материях ни рассуждай, денег от этого в кошельке не прибавится. 

Теперь можно выбирать себе занятие из множества вариантов: завещание написать, поискать информацию про лечение маминой французской болезни или резюме для поиска работы составить. Выбор шикарный: что ни вариант — подарок судьбы! С ума бы не сойти от таких подарков.

«А точно! Хорошо бы пообщаться со «счастливым» сумасшедшим приятелем Константина Андреевича. Мы с ним можем понять друг друга как никто другой. Свидетели старушек. Там, где «разумным» не осознать, тот, кто за гранью разума, не помешает! Надо завтра спросить профессора, возможно ли организовать такую встречу», — подумала Бель.

Заботиться о режиме дня больше не было необходимости: подъёмы по утрам отменяются, на работу успевать не нужно, а значит, и спать вовремя ложиться не нужно. Резюме до понедельника терпит, завещание потребуется, похоже, больше чем через месяц, а на изучение неприличной болезни есть ещё неделя. Бель достала чистый лист бумаги и написала на нём красивым каллиграфическим почерком:

«Уважаемые миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн,

Пишет вам Изабелла Бельская, которая имела несчастье встретиться с вами в женском клубе 8 мая сего года. Возможно, вела я себя на этой встрече недостаточно вежливо и учтиво, но, поверьте, я вовсе не хотела вас обидеть! Дело в том, что шампанское оказало дурное влияние на мой характер, что и явилось причиной излишне грубых суждений в ваш адрес. Надеюсь, вы будете милосердны и сможете простить мне эту досадную небрежность.

Также на нашей встрече я высказала пожелание стать суперпрочной, которое вы, видимо, из добрых побуждений, обещали удовлетворить. В данный момент я понимаю, что моё пожелание было излишним, необдуманным, суперпрочность мне не требуется, поэтому прошу вернуть мне моё предыдущее непрочное состояние без изменений.

С надеждой на понимание и благосклонность,

Изабель»

Бель аккуратно сложила лист, убрала его в белый конверт, подписала: «Миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн от Изабеллы Бельской» и хотела было заклеить, но передумала. Снова достала письмо, положила перед собой и повторила всё, изменив лишь одно слово: «имела несчастье встретиться с вами» заменила на «имела счастье встретиться с вами». Теперь уже оба письма убрала в конверты и спрятала в сумочку.

 

Выспаться не удалось: у неё теперь были два будильника, которые невозможно отключить. Один, вечно голодный, толкал её лапой и демонстративно чавкал в ухо, второй скулил у входной двери и просился гулять. Хвостатое большинство было настойчиво, мольбам «не будите в безработной зверя — он не высыпается» не внимало и в случае неудовлетворения потребностей могло отомстить лужами. Пришлось подчиниться.

28 мая

Утром раздались два довольно странных звонка. Сначала позвонила незнакомая девушка, представилась репортёром свободной прессы и стала допытываться, принимала ли Бель участие в «прогулке» по городу в выходные. Изабелла на всякий случай отнекивалась, но девушка не отставала:

— Я вас разыскивала днём с огнём! Вы не бойтесь, я тоже из «гуляющих». Это ведь вас с ног сбили, когда кого-то тащили в автозак? Вас? Это же так важно! Надеюсь, вы телесные повреждения зафиксировали? — настаивала она.

— Простите, я никаких телесных повреждений не фиксировала. В этом не было необходимости, — честно призналась Бель, ведь показывать кому-то идеальные кукольные коленки после того, как проехалась ими по асфальту, было бы глупо.

— Что ж вы так! — раздосадованно сокрушалась журналистка. — В следующий раз фиксируйте, пожалуйста. Это важно!

— Так себе у вас пожелания «счастья-здоровья», извините. Надеюсь больше по асфальту коленями не ездить, — ответила Бель с обидой.

На том и попрощались.

 

Следом позвонила бывшая начальница.

— Изабель, давайте я без всяких экивоков прямо всё скажу, — предложила она неожиданно.

— Хорошо, — согласилась удивлённая Бель, которой казалось, что вчера все точки над «ё» были расставлены и говорить больше не о чем.

— У нас в итоге полный завал с проектами. Принципы — хорошо, но рисовать принципы, увы, не умеют. Увольнять с барского плеча легко, а сроки горят. У меня к вам деловое предложение. Давайте устроим кого-то из ваших знакомых к нам на работу как «специалиста на удалёнке». Даже на собеседование не нужно будет приходить, я всё возьму на себя, а на самом деле работать будете вы, только из дома.

— И надолго я вам нужна? — засомневалась Бель.

— На пару месяцев, я думаю, пока дизайнеров найдём. После вашего ухода ещё двое заявления на стол положили. Всё сложно, — ответила удручённо Наталья Андреевна.

«Сами виноваты. Нечего людям врать!» — подумала Бель, но обещала подумать над предложением.

— Я вам сделала временный доступ к проектам. Если сможете в выходные поработать на удалёнке, нагнать упущенные дни, буду очень благодарна. Скинуть данные для доступа?

— Кидайте, — вздохнула безотказная Бель.

Неожиданное трудоустройство её всё же обрадовало. В нынешней картине мира жить ей как раз примерно пару месяцев, а потратить оставшееся время жизни на шатания по собеседованиям вовсе не хотелось: вряд ли с её способностью к приключениям там её ждёт что-то хорошее. Вопрос «Что я есть?» на сей раз благоразумно уступил пальму первенства вопросу «Что нам есть?», который обязаны пропускать вперёд все люди, обременённые ответственностью за других.

 

Профессор был точен как часы. В полдень они брели с ним по скверу к той самой лавочке. Бель отчитывалась перед ним, словно перед строгим родителем, что изменений со вчерашнего дня не произошло, что работу ей практически вернули. Старик интересовался, что она думает по поводу изменения градуса своего реагирования на неприятности.

— На приключения, — поправила его Изабель.

— Да, да, на ваши приключения!

— Пока не понимаю, возможно ли это. Нельзя же вмиг измениться!

— Вам ли такое говорить, Изабель? Уж вы как никто другой знаете, что можно вмиг измениться! — напомнил он.

Бель достала из сумочки два написанных ночью письма.

— Константин Андреевич, я на всякий случай написала две «записки». Если увидите парочку раньше меня, сможете передать? — попросила она.

— Конечно, хотя, судя по моим предыдущим попыткам, это не слишком действенная мера.

— Хоть что-то, — ответила Изабель.

— А второе для кого, если не секрет?

— Для них же. На случай, если я сама их встречу, а поговорить не удастся, как вам, — пояснила она.

— Я вижу, вы очень обстоятельно готовитесь к развитию событий. Это хорошо, — одобрил профессор.

— И у меня к вам ещё одна просьба, — добавила Бель. — Я бы хотела поговорить с тем самым вашим знакомым, сумасшедшим. Вдруг он чем-то сможет мне помочь?

— Резонно, — согласился профессор и тут же назначил свидание с пациентом на завтра.

У Бель появилась ещё одна, пусть крошечная, но надежда разобраться в происходящем.

 

На пятничной вечеринке, которую девчонки обычно проводили дома у Катерины, Изабель со своим экспресс-увольнением готовилась быть звездой. Почти каждая пятница традиционно посвящалась болтовне, по итогам которой объявлялся победитель в номинации «Сплетня недели». Ради этого неделю напролёт собирались самые вкусные события, прожитые свои и подсмотренные чужие. Бель, с её особым умением находить «приключения», часто брала первый приз, но сегодня, похоже, порадует особенно.

У Катьки дома для сплетенных встреч предусмотрены все условия. Это была, по её меткому определению, «бабья хатка», куда из мужиков допущен только говорящий попугай жако, да и того закрывали пологом, чтобы не орал и не подслушивал. Большая квартира-студия с широкими подоконниками, на которых можно было лежать, просторным балконом, где можно было пить кофе, множеством пуфов, кресел и удобным диваном вместила бы и тридцать гостей, а пятерым там было и комфортно, и привольно. И главное — Катька берегла «женский дух» хатки как зеницу ока. Даже после неизбежного допуска в квартиру газовщика или сантехника мужской дух тщательно изгонялся благовониями. Всех мужиков Катерина считала «маврами», утверждая, что они есть главный источник вселенского зла, с которым женщине необходимо мириться исключительно для деторождения, — коварные и жестокие обманщики, движимые похотью. Секс с мужчиной был в её картине мира истязанием над несчастным женским телом, а любовь — сказкой с несчастливым концом, каким бы он ни был. Взгляды свои в обществе подруг она выражала открыто, но никому не навязывала, а их мужей и очередных возлюбленных терпела, за глаза называя «необходимое зло».

Сегодня тем для обсуждения набралось предостаточно. Лене, которая пропустила из-за командировки «прогулку» прошлой недели, было особенно интересно всё-всё-всё.

— Чур, я последняя, — напросилась Бель, сразу заявляя высокую ставку на свою сплетню.

— То есть ты полагаешь, что у тебя получится «побить» Янкин рассказ о том, куда они с Серёгой делись тогда из автозака? — усомнилась Катя.

Бель уверенно кивнула.

— Вечер обещает быть томным! Уважаемые гостьи! Занимайте удобные места, наполняйте чаем чашки, вынимайте наушники из ушей, ибо имеющий уши, сплетней да насладится! Мы начинаем! — провозгласила хозяйка, и попугай громко свистнул под покрывалом. — А ты, мужчина, молчи, а то отправишься в кладовку! — предупредила его Катька.

— Шикоша хороший, — тихо прошептал в ответ попугай, и Бель подумала, что завещать Саймона Катьке нельзя: не сойдутся характерами.

В качестве аперитива Света рассказала, как её маме влетело от отца за то, что сплавили его на рыбалку, а сами пошли на акцию, где их могли затоптать, обокрасть, арестовать и т.д. и т.п. Про автозак и камеру ему и говорить не стали: пожалели тонкую мужскую душевную организацию.

Командировочная Лена — о том, что «гулять» в небольшом городке было скучно. Все гуляли чинно-благородно, без провокаций и автозаков, хотя народу тоже было полно.

— Ну, Янка, колись! Как вы умудрились испариться из автозака? — спросила Катя, когда пришла Янкина очередь.

— Мы в него не попали. Я снимала, как Белку уронили, готовилась за вами следом полезть, и вдруг Серёга меня за рукав потащил обратно в толпу, в переулок. Я пробовала сопротивляться, а он тащит и тащит куда-то вглубь, потом во двор. Код набрал, дверь щёлкнула и открылась. Мы туда нырнули, потом в какую-то квартиру, а там народу полно, стоят стоймя в коридоре, сидят повсюду, даже на полу. Оказывается, Серёга написал своим ребятам в форум SOS сообщение, они быстро подсуетились, нашли мужика, который живёт в одном из домов на этой улице, и нас туда отправили. Сидели мы там до утра как мыши, даже пиццу не могли заказать — боялись, что спалят. В итоге и не поняли, кто хозяин этой квартиры. Утром, когда уходили, только и крикнули кому-то: «Спасибо!»

— Вот везунчики! Хотя… Мы в автозаке прокатились и на экскурсию в КПЗ сгоняли. Повеселились от души, галет казённых откушали. Но твоё «необходимое зло», которое зовётся Серёга, меня удивил, реально. Я думала, он у тебя ватный, а он — мавр! — одобрила Катька геройство Янкиного мужа-программиста.

Потом она рассказала всем, как, оценив видео, где гвардейцы сшибли Белку с ног, решила попробовать поторговаться с тюремщиками. Пригрозила им, что снимут с Белки телесные повреждения, выставят неустойку за драные штаны, а кадры выложат в сети на обозрение широкой общественности. Предложила им уничтожить видео взамен на освобождение четырёх «случайно попавших в автозак» участниц. В итоге, как известно, уболтала. Подруги единогласно признали её героиней, впрочем, как всегда.

— Ну что, Белка, есть тебе чем перебить Катькину карту? — усмехнулась Лена, которой казалось, что круче ничего и быть не может.

— Начнём с того, что в перчатках я потому, что Саймон подцепил блох от Малышки и пришлось вымыть обоих, — сказала Бель специально, чтобы потянуть время, подождала, пока лица подруг, которых такая новость не восхитила абсолютно, станут кислыми, и продолжила: — И ещё одна коротенькая корпоративная история.

Белла пересказала события своего последнего рабочего дня. Девчонки слушали затаив дыхание, а когда дошли до эпизода, в котором на собрании она сказала кадровичке, что на самом деле не требует клиент никакой компенсации, Катерина не выдержала и перебила:

— Белка, да ты никак бухну́ла на работе? Такое с тобой может только после «лишней капли» произойти!

— В том-то и дело, что ни капли! Сама на себя поразилась. Говорят, что все бывшие заключённые становятся друг другу братьями. Видимо, мне пары часов хватило, чтобы этим братством «заразиться». Не смогла сдержаться! И есть ещё вишенка на торте: утром начальница мне предложила всё же поработать, но с переподвыподвертом.

Бель объяснила девчонкам предложенную схему трудоустройства. На работу вместо неё коллективный разум постановил устроить домоседку Свету. Номинация «Сплетня недели» досталась Белке по праву. «Если бы я показала вам свои ручки, то получила бы, наверное, сразу «Сплетню года». Или даже «Сплетню жизни», но скорее мне пришлось бы вас нашатырём в чувство приводить. Всех, даже Катьку», — подумала Бель.

— Да-а… Похоже, это была прощальная наша прогулка. Не к добру вся эта история, и увольнения эти не к добру. Приходят времена сидеть на попе ровно и не высовываться. И это не на один год, — сказала Лена уныло.

— Мы с Серёжей, когда забеременеем, рожать в Англию поедем. Если ребёночек там рождается, то он потом может их гражданство получить, — сказала Яна.

— Вас там ждут на роды с распростёртыми объятиями! Очередь туда из рожениц на границе видела? — спросила Катька с усмешкой.

— У меня знакомая туда ездила рожать в бочке из-под селёдки. Там родила, её потом депортировали, конечно, но для ребёнка хорошее дело сделала! — ответила Янка.

— Ян, ты серьёзно, что ль? В бочке из-под селёдки готова ехать? — удивилась Света.

— Если для ребёночка будет нужно, я на что угодно готова!

— Пионерка наша, — сказала Катя. — Вы бы заранее туда переехали, без компании селёдок. Чем думали-то?

— А мы раньше не знали. В той квартире ночью много было разных историй. Все говорили, что жить нам здесь дальше молчаливыми привидениями режима, и если не уедем вовремя, то потом сложнее будет. Учинят деды́ дичь какую-нибудь, будет интернет, как на Кубе, только на центральных пальмах, и знать не узнаем, что в мире делается! Придётся телевизор смотреть и картошке с селёдкой на праздник радоваться…

— Чур тебя! Может, пронесёт ещё! — засмеялась Катя.

— Ты зря смеёшься. Непонятно вообще, что будет, но теперь не только на улицу выходить — говорить лишнего не стоит, а писать — тем более. Всех, кто худо-бедно может быть авторитетом, пересажают или выгонят, вот увидите! Народ, говорят, запрещённая организация, нечего ему под ногами тех, кому принадлежит жизнь, мешаться, — серьёзно сказала Лена.

— Ты откуда знаешь? — спросила Белка.

— Люди важные сказали, которым ещё важней люди сказали. Так решено!

— Кем-то решено за нас, о чём нам думать, кому верить, кому подчиняться, — сказала Катя зло. — Я чувствую себя вещью. Тумбочкой серийного производства, из ДСП, которую легко можно подвинуть. Тумбочка — прекрасная вещь: она молчалива, не занимает много места, не требует особого ухода. Если облупится или треснет, легко выбросить на помойку. Дешёвенькая. Сломается — проще выкинуть, чем чинить. Я могу запихивать в свои ящики какие угодно продукты, украшать себя шмотками-салфетками, но от этого я не перестаю чувствовать себя бессловесной тумбочкой. Как же это бесит!

— Янка, неужели ты, правда, уедешь? — с тревогой спросила Света.

— Если будет так, как говорит Лена, — уеду. Пока не знаю куда, но уеду точно. Не хочу, чтобы мои дети росли «тумбочками»!

29 мая, день

Никогда раньше Бель не бывала в сумасшедшем доме. Это, наверное, последнее место, которое человек мечтает посетить. Воображение рисовало привинченные к полу железные кровати, на которых сидят сумасшедшие с дикими улыбками и безумными глазами, а за ними неусыпно наблюдают накачанные амбалы-санитары, держащие наготове смирительные рубашки. Визит туда тревожил, но ради истории человека, попавшего в схожую с ней ситуацию, стоило попробовать. Тем более что она будет там не одна.

— Давайте я вас немного подготовлю, — предложил по дороге профессор, без труда угадывая настроение Бель. — Зовут его Вадим. Он абсолютно неагрессивен, неопасен, так что не стоит по этому поводу переживать. Я думаю, чтобы не вызывать у вас удручающую реакцию от помещения, мы погуляем с ним по территории. Это позволит вам минимально погрузиться в обстановку, не отвлекаться на неприятные детали и сосредоточиться именно на общении. Но не ожидайте слишком много: просто так людей в таких заведениях не держат.

— Я думала, что в таких заведениях держат только агрессивных.

— Увы, нет. Непредсказуемых тоже. Вадим уже много лет находится в одном и том же настроении: активный позитив. Понимаете? Приподнятое настроение. И вывести его из этого состояния не могут никакими препаратами. Даже во сне он смеётся и улыбается, — пояснил старик печально.

— Разве от счастья с человеком может произойти что-то плохое? — удивилась Бель.

— Это и есть то самое плохое, что может произойти с человеком. Как бы вам объяснить… Представьте себе, что в мире остались только светлые тона, только сладкий вкус, только радость, только хорошее. Только мёд — ни соли, ни перца.

— Даже представить себе не могу…

— Хорошо. Попробуем иначе. Вам сейчас не понравилось моё объяснение, и вы мне об этом честно сказали. Представьте себе, что вам всё нравится, и это неподходящее объяснение тоже понравилось! Что бы ни происходило — нравится. Рядом с вами плачет человек, а вы смеётесь, или умер человек — вы счастливы. И вы знаете, что так быть не должно, но всё равно счастливы.

— Кажется, я поняла. Нет, это слишком ужасно! Это, наверное, невыносимо!

— Вот потому его там и держат, что невыносимо, — пояснил профессор. — На всякий случай, предполагая, что однажды он сорвётся, а как именно сорвётся — никто не знает.

 

За массивной сплошной стеной скрывался больничный комплекс из нескольких высоких серых зданий, большинство окон в которых были одеты в решётки. Пропускной режим, охрана на входе, а во дворе яблоневый сад. Нежные бело-розовые цветы только-только начали распускаться: для весны даже проходная строгого режима не преграда. Кое-где окна были открыты, на подоконниках сидели мужчины в линялых пижамах. Ничуть не стесняясь, они выкрикивали вслед Бель непристойности, свистели и улюлюкали. Она старалась не слышать, профессор тоже делал вид, что не слышит. 

По саду прогуливались люди в спортивных костюмах с вполне разумными лицами.

— Это посетители? — спросила Бель у своего спутника.

— Нет, скорее, пациенты. Подождёте здесь, пока мы выйдем на прогулку, или подниметесь со мной?

— Пожалуй, лучше с вами, — ответила перепуганная Бель, которой совсем не хотелось оставаться одной среди «скорее пациентов». 

Они поднялись на старом громыхающем лифте на шестой этаж и остановились перед металлическими дверьми, выкрашенными в тот самый холодный серый цвет, который означает абсолютное отсутствие жизни. На площадке ожидали ещё несколько посетителей с пакетами в руках. Профессор позвонил в звонок. В двери открылось маленькое окошко, такое, как бывает в тюремных камерах.

— Я к Вадиму Галинскому. У меня передача, и мы договаривались о прогулке.

— Ждите. Они ещё не готовы выходить, — ответила женщина и со скрипом задвинула металлическую заслонку.

— Муж пишет, что у них обход сегодня задержали. Новеньких много — вопросов много, — пояснила одна из ожидающих.

— Что поделать, часто так бывает, подождём, — примирительно ответил профессор.

Они отошли к большому зарешёченному окну. Разделённый на квадратики город со снующими машинами и спешащими человечками показался Бель чем-то нереальным. Из такого места должен быть вид на пустынную степь или на бескрайний лес, а тут — самый обычный город.

«Скорее бы!» — подумала Бель, и, словно слыша её мысли, профессор сказал:

— Обычно более десяти минут ждать не приходится. Может быть, всё же спуститесь пока вниз, в сад?

— Нет, лучше с вами, — ответила Бель.

Она представляла себе, что такая огромная железная дверь должна открываться с жутким скрипом, но вдруг она распахнулась легко и беззвучно, и на площадку вышла большая группа людей. Кто-то отправился вниз по лестнице, кто-то пошёл к лифтам, а невысокий аккуратный мужчина с сияющим радостью лицом — прямо к ним.

— Константин Андреевич, как хорошо, что вы пришли! Как я рад вам! Как конгресс? Вы мне так ничего не рассказали, я вас так ждал!

— Здравствуй, Вадим! Мне пришлось срочно уехать сразу после конгресса. Я на следующей неделе непременно приду надолго — всё обсудим. Надо ещё разобраться с кое-какими делами. Я принёс книги, которые ты просил. И одну от себя, как раз новую, с конгресса. Это теория ядов, написанная довольно приятным языком с отсылками в Средневековье, и, наверное, там больше сути Средневековья, чем самих ядов. Думаю, тебе будет интересно. Научно, доказательно и вполне в твоём вкусе!

— Очень благодарен, очень! Я бы вам улыбнулся сейчас, если бы я уже не улыбался, — ответил Вадим, принимая пакет с книгами.

— Да, и позволь тебе представить: Изабелла Бельская, очень серьёзная и обстоятельная девушка, — представил профессор. — Про тебя я ей рассказывал, так что заочно она с тобой знакома.

— Философия, религия, история? — уточнил Вадим с улыбкой, не протянув руки для приветствия.

— Нет, никакой науки, но несколько общих знакомых, — ответил вместо Бель профессор. — Отнеси книги, и пойдём погуляем. В саду разговаривать приятнее.

— Да, зацветают яблони. Это лучшее время здесь! — подтвердил Вадим и скрылся за дверью.

На площадке никого не осталось, и Бель решилась спросить:

— Их всех отпускают вот так, просто. А зачем тогда железные двери?

— Чтобы защитить их от тех, кого нельзя отпускать «так просто», — пояснил профессор.

— От таких, которые кричали из окон?

— Да, от таких. Пациенты же этого отделения свободно выходят даже в город, — добавил старик.

— Зачем тогда их держат вместе, в одном здании? Это ужасно угнетает! Почему не отдельно? — недоумевала она.

— Я тоже не раз задавался этим вопросом. Нам с вами этого не понять. Здесь жизнь течёт совсем по иным законам…

 

В саду оказалось довольно людно. Пациенты заняли все свободные скамейки, бродили по дорожкам парами или поодиночке, встречаясь, останавливались, перекидывались парой слов и продолжали неспешное движение. Женщины фотографировали и фотографировались на фоне цветочных облаков; мужчины, устроившись кто где мог, играли в карты и шашки. Лица у них были успокоенные, блаженные, совсем не такие, какими их надумала себе Бель. «Иные законы, — думала она. — Простой забор способен отделить город суеты от сада безмятежности. Я думала, этот город поглощает всё, что попадает в кольца его удава, но проходная не пускает сюда реальный мир. Если кто-то задумает снимать фильм про рай, ему непременно надо идти сюда, когда цветут яблони».

Профессор не спешил переходить к сути. Он обсудил с Вадимом утренние новости, какую-то статью, словно разминался перед стартом. Вадим сиял. Восторгался неверной позицией автора статьи по вопросу «является ли злом существование ада» и отсутствием оригинальности суждений.

— Автор — чудесный человек! Взял затёртую до дыр тему и ещё раз «перетряхнул ветошь». Чтобы решиться на такой поступок, нужно быть очень смелым человеком.

— Или непроходимым тупицей, — заметил профессор.

— Или непроходимым тупицей, — откликнулся эхом Вадим, широко улыбаясь. — Мы, наверное, утомили нашу спутницу своими неинтересными беседами.

— Нет. Я не слишком в них погружаюсь, если честно. Давно не была в яблоневом саду. Вернее сказать, никогда не была в таком огромном яблоневом саду. Утонула в цветах, — улыбнулась Бель в ответ.

— Давайте всё же перейдём к вашим общим знакомым. Хотя Изабель и не относится к людям, копающимся на раскопках истории человечества, но, как и ты, имела встречу с двумя известными тебе дамами: миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, — пояснил профессор.

— Неужели? Какое счастье! Неужели и вам повезло! — воскликнул Вадим, и Бель стало немного не по себе. Не так она представляла начало этого разговора.

— По поводу позитивной оценки события я бы не был столь категоричен, — заметил старик.

— Любая встреча, любое событие, происходящее с нами, есть везение, потому что оно присутствовало в нашей жизни, наполняя её смыслом, — ответил счастливый Вадим.

— Мою жизнь это событие, пожалуй, переполнило, — включилась в разговор Бель, собравшись с духом.

— Не сомневаюсь! — поддержал её Вадим. — Мы с профессором категорически расходимся в мнении об этих парочках, хотя оба согласны, что такие встречи переполняют счастливчиков, по моему мнению, или несчастных, по мнению профессора, их удостоенных. И практика последствий, судя по всему, подтверждает этот вывод.

— С моей точкой зрения Изабель знакома. Поделись своей, это будет познавательно, — предложил старик.

— С удовольствием! Когда я удостоился чести беседовать с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, я был ещё максималистом, кидающимся в крайности в поисках своего пути. Впрочем, это скорее не моё персональное свойство, а примета молодости как таковой. Они задали мне всего несколько вопросов о том, каким я вижу устройство этого мира. Я с жаром сыпал научными выкладками и результатами исследований, цитатами из Джона Бернала, Мартена Руттена, Чарльза Дарвина, пока они не остановили меня. «Как вы объясняете, что столь любимая вами эволюция сделала только одно существо из миллионов видов, живущих на Земле, особенным, отличным от других?» — спросила меня миссис Деус. Из меня в ответ хлынули аргументы, подтверждающие, что таких отличий не так уж и много и человек, на основании естественнонаучного знания, — животное с развитым головным мозгом. «Вы претендуете в будущем на звание учёного, не так ли? Сейчас мы с вами находимся в небоскрёбе. Приехали вы сюда на метро. На стене телевизор, у вас в руках смартфон с вашей любимой музыкой, которую кто-то исполнил за тысячи километров на другом конце планеты. На ногах у вас туфли, на шее — галстук. Вы тщательно выбриты, надушены, и беседуем мы с вами о вещах, абсолютно ненужных для выживания вида Homo Sapiens. И вы пытаетесь уверить нас, что нет практически никаких отличий между людьми и животными?» — уточнила миссис Моргенштерн. Она так это сказала, что я почувствовал себя человеком в небоскрёбе, именно человеком, но, полагая, что победа моего мнения есть значимое достижение, продолжил мямлить что-то про уникальную роль речи, развитие которой и привело нас на высоты этажей небоскрёбов. Я был тогда недостаточно искушён в спорах, и мои воззрения легко можно было поколебать. Дамы смотрели на меня и улыбались: миссис Сат Моргенштерн — насмешливо, а миссис Дороти Деус — мило и понимающе. Потом спросили: «А если бы всё же существовало что-то, чего мы, люди с эволюцией головного мозга, пока не смогли понять? Что-то, послужившее причиной этой самой эволюции, приведшей к странному стремлению людей отличаться от животных, пестования в себе той особой «человечности», которую мы столь тщетно пытаемся осознать на своих конгрессах?» Я признал, что гипотетически это возможно, потому что рамки познания ограничивают наше осмысление действительности, но это «Что-то» точно не есть божество в любом из его существующих представлений. Возможно, какой-то вид энергии, которую мы ещё не в состоянии уловить, а значит, и измерить. И тогда они задали мне последний вопрос: что бы я попросил у этой «энергии», если бы встретился с ней однажды и она готова была бы сделать мне подарок в виде исполнения одного моего желания? Я счёл, что они проводят научное исследование, для статистики собирают мнения или насмехаются, и ответил, как, наверное, и многие другие на моём месте: «Я попросил бы быть счастливым». «Всегда?» — уточнила миссис Моргенштерн. Я подтвердил. Они переглянулись, пообещали, что я буду счастлив, и ушли.

Вадим замолчал, хотя чувствовалось, что он ещё не закончил. Какое-то время он улыбался и мечтательно смотрел на яблони, потом продолжил:

— После этой встречи я был поначалу раздосадован. Ругал себя, что не смог быть убедительным и доказать цельность своих взглядов. Я «перелопатил» горы литературы, написал несколько статей с ответами на их вопросы, где выстраивал логические цепочки, доказывающие, что метро, галстук и смартфон — это всего лишь побочные явления развития головного мозга человека. Включился в научный спор на тему человеческой культуры как критерия этой самой эволюции мозга. Я испытывал огромный душевный подъём, летал как на крыльях, принимал любую гипотезу, радовался тому, что не один я занят этой темой; и чем больше я погружался, тем глубже становилось моё осознание её непознанности. Ведь на самом деле человек, создавая культурное наследие и двигая технический прогресс, совершенно иррационален! У нас нет реальной необходимости в песнях, галстуках, метро, смартфонах и небоскрёбах. Мы с древних времён выходим за рамки принципа необходимого и достаточного, ищем что-то, создаём что-то, чего нет в природе, хотя спокойно могли себе лежать в пещере у очага, отдыхая после охоты. Наша «человечность» — либо серьёзная побочная реакция, избыточность, возникшая в процессе эволюции, которую мы не понимаем, либо что-то ещё, чего мы также не понимаем! Да, на самом деле в результате своих изысканий я вернулся к их началу, ведь именно об этом мы говорили с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн. Один вопрос — один ответ. Осознание этого сделало меня абсолютно счастливым, и то, что я теперь учусь жить в этом счастье, ещё одно подтверждение постулата непознанности.

Профессор посмотрел на Бель вопросительно, пытаясь убедиться, поняла ли она сказанное. Бель кивнула, хотя это было довольно запутанное объяснение.

— Кто же тогда эти миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн? — спросила девушка, которую значительно больше интересовала практическая часть вопроса, нежели теоретические смыслы.

— В том-то и дело, что в моей теории это совершенно не имеет значения. Они как запускающий механизм, как драйвер движения, они и есть суть этой нашей избыточности, нашей человечности. Они — вопрос. Понимаете?

Бель помотала головой. Не поняла. Объяснение профессора было чётким и понятным: орден, что-то типа секты, организованная группа. А у Вадима какой-то сферический конь в вакууме.

— Вы, как и я, видели двух пожилых женщин с конкретными именами. Профессор полагает, что встречался с ними в других образах. Я уверен, что с нашей с ними встречи мы с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн не расставались ни на один день. Наш разговор не закончился тогда и не закончится сейчас. Они теперь со мной, мы одно целое, понимаете? Мне не нужно искать их, передавать им записки, я могу в любой момент спросить их о чём угодно, и они мне отвечают!

— И что они тебе отвечают по поводу перманентного счастья? — вмешался профессор.

— Что я получил то, о чём другие не могут и мечтать. И они абсолютно правы! Поначалу я чрезвычайно тяготился этим подарком, но теперь признал: тяжесть, с которой я осваиваю его, говорит не о том, что надо оставить эту ношу, а том, что я — человек, я — иной, я предназначен существовать за рамками необходимого и достаточного.

Бель окончательно запуталась, и, видя её смятение, профессор прервал разговор:

— Ну, что ж, я думаю, тебе будет интересно узнать, как прошла встреча Изабель с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн?

— Несомненно! Чужой опыт ценен больше своего! — продолжал сиять Вадим.

Изабель не очень хотелось после услышанного бреда рассказывать и показывать этому странному человеку заветные тайны, но нужно было ответить на его откровенность. Она кратко пересказала обстоятельства своей встречи и даже сняла перчатки, демонстрируя последовавшие превращения.

Вадим улыбался всё так же широко.

— Я стал счастливым обладателем результатов обследования новых частей тела. Спасибо, Изабель, за откровенность. Технология, в современном мире неопознанная, — уверил его профессор.

— Что и требовалось доказать! Константин Андреевич, всё сходится! Вы же сами видите! То, что мы не можем познать. Пока не можем!

— Но кто-то ведь может, если это со мной происходит? — возмутилась Бель. — Если вы говорите, что миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн всё время с вами, можете вы их попросить это прекратить?

Профессор посмотрел на неё неодобрительно. Пожалуй, это было грубовато, но сдержаться было выше её сил.

— Нет, не могу. Они ничего не могут прекратить, иначе бы у нас с вами не было небоскрёбов, галстуков и смартфонов! Если происходит что-то, чего мы не понимаем, это нужно не прекращать — это нужно понять и возглавить! До понимания непознанного нужно дорасти — это и есть эволюция человека в отличие от эволюции животных! Как хорошо, как прямо они с вами говорили… Всё, что человечеством названо «Бог», нам уже мало́. Мы выросли из этого названия, из тех подсказок, которые даны были человечеству религиями, а иных объяснений пока не создали. Это переходный этап от «было» к «будет». Вы, Изабель, переход человечества от «было» к «будет». Это же так чудесно!

— Вадим, я понял твою точку зрения. Изабель нужно больше времени, чтобы её осмыслить, — сказал профессор.

— Да, да, да, я понимаю, но какой же подарок вы мне сегодня сделали! Спасибо, я так счастлив! Я безумно счастлив! — радовался Вадим.

 

По дороге домой Изабель тихо плакала. Её накрыла такая тоска, такая безысходность, что, казалось, стало темно вокруг. В предплечье закололо, она резко сдёрнула перчатку и увидела то, что и ожидала увидеть. Профессор вежливо предложил ей обсудить услышанное, но она отказалась. В следующий раз они условились встретиться в понедельник.

— Простите, я недооценил возможные последствия такой беседы. Я был беспечен. Если я буду нужен вам, звоните в любое время дня и ночи и не забывайте, что пока из всех возможных инструментов в ваших руках только «не принимать близко к сердцу», — напомнил профессор, когда они прощались.

29 мая, ночь

Какое подходящее решение — сойти с ума! Стать счастливой, как Вадим, и радоваться тому, что ты не можешь осознать и изменить происходящее! Считать себя «переходом от того, что было, к тому, что будет», признавать, что ты всего лишь винтик в чьих-то руках, и с наслаждением отдаться обстоятельствам, в которые тебя вкручивают. Оставалась самая малость — сойти с ума, но Бель была в уме. К сожалению или к счастью — непонятно, но она знала, что стала участницей какого-то эксперимента, с которым не согласна. Это её жизнь, а значит, только она может ею распоряжаться! Лавировать между бесконечными приключениями, радоваться, огорчаться, страдать и жить дальше. День за днём жить дальше, упрямо поднимаясь после очередного подзатыльника, щедро отвешенного ей судьбой. Человечество существует несколько сотен тысяч лет и будет существовать ещё невесть сколько, Бель же отпущены считанные десятки, и она не хочет потратить их на чужие эксперименты. Ей бы пожить, вывести блох у Малышки, вылечить маму, может быть, даже выйти замуж — ей многого не надо! На далёкие галактики можно и в планетарии посмотреть, о высоких материях в книгах прочесть, а всё, что у неё самой есть, — это её жизнь, и никто, кроме неё, не вправе эту коротенькую жизнь отобрать для своих экспериментов! «Верните мне меня, — причитала Изабель, глядя на кукольные руки, — или лишите меня разума, как лишили Вадима! Я не хочу видеть эти пальцы! Во что вы меня превращаете? Для чего вы меня превращаете? Какое право вы имеете меня превращать? Верните мне меня!»

Внутри Бель бушевала буря. Ей хотелось оторвать эти проклятущие кукольные пальцы, не её пальцы. Она не справлялась с собой, не справлялась с нахлынувшей на неё лавиной протеста и, хотя часы показывали почти два ночи, позвонила профессору. Он взял трубку немедленно.

— Изабель, — звучал в телефоне его взволнованный голос, — не молчите, говорите со мной!

— Я больше не могу! Я хочу это прекратить! Немедленно! За что мне всё это?

— Послушайте, конечно, это ваше право — прекратить немедленно, но тогда больше не будет шанса. А шанс ещё точно есть: вы живы, вы здоровы, вы в своём уме, а значит, есть надежда встретить будущее, — говорил профессор размеренно, словно стараясь её убаюкать.

— Я слишком устала, чтобы продолжать. Я больше не могу. И не хочу. Я сдаюсь, — тихо сказала Изабель.

— Возможно, моё предложение покажется вам странным, но прежде, чем вы сдадитесь окончательно, я предлагаю прогуляться немного по ночному парку. Сирень ещё не отцвела, поёт соловей. Вам это стоит сейчас услышать. Я жду вас у подъезда.

— Вы не уехали? — удивилась Изабель.

— Нет. Я не уехал. Оставить вас сегодня было бы преступлением. Я жду вас. Только оденьтесь потеплее, ночь прохладная.

Изабель накинула плащ и выбежала на улицу. Они снова бродили по пустынному скверу, освещённому большими круглыми фонарями, похожими на лунные диски. Соловей надрывался, не соблюдая законов ночной тишины, а профессор рассказывал ей сказки о том, как жили люди в давние времена. Как мало раньше понимали устройство мира, где за каждым углом подстерегают боль, страх и смерть. Люди без конца воевали, стараясь поработить других. Медицина не могла справиться даже с простым аппендицитом, эпидемии стирали с лица Земли целые города. Для лечения головной боли не находили лучшего средства, чем просверлить дыру в черепе, чтобы «выпустить боль». Обычный разряд молнии казался гневом небес, а нашествие саранчи или извержение вулкана — карой не пойми за что. Чтобы объяснить необъяснимое и не сойти с ума, люди создавали себе богов, которых и делали ответственными за всё непонятное. Пантеон, одного или трёх, но обязательно таких, которые смогут ответить на вопросы «зачем я здесь?», «за что мне всё это?» и «что будет, когда я умру?» Ответы находили разные, они менялись в зависимости от времени и места, но всегда создавали правила жизни. Простые ритуалы, заповеди, объяснения, которые дают человеку уверенность в том, что он всё делает верно, такую необходимую, чтобы жить и не умирать и чтобы потом умирать.

Вопрос «за что мне всё это?» и есть та самая пресловутая дилемма добра и зла, раскрывшаяся для конкретного человека. Одним из таких людей был Будда, который под деревом Бодхи нашёл причину страданий в человеческих желаниях. Людям так нравится сама возможность достижения нирваны, где страдания прекратятся, что они готовы упорно работать над собой, чтобы к ней прикоснуться. Суть многих человеческих исканий — именно в поиске способа избежать страданий. Индуисты полагают, что и блаженство, и страдания не зависят от божественного проведения и являются неотъемлемой частью мира, в котором мы существуем, и задача человека как раз и состоит в том, чтобы научиться с этим жить. Синтоисты считают, что зло не присуще человеку и миру. Оно вторглось сюда извне. Соблазны и дурные помыслы из мира тьмы приносят злые духи, но зло и добро не может толковаться однозначно, только в применении к конкретной ситуации. В христианских верованиях всемогущий Бог наделил людей свободой воли, чтобы они имели возможность выбора между добром и злом. Но самое главное, что люди во все времена думают и говорят об этом, называя злом отсутствие добра для себя самого в конкретной ситуации.

— С вами сейчас происходит именно это: вы мечетесь, не находя ответа на вопрос «за что мне всё это?» На вопрос, на который всё человечество за сотни тысяч лет своего существования так и не нашло единого ответа. Обстоятельства делают вас философом, Изабель, а это непростой путь.

Слушая профессора, Бель немного успокоилась. Когда понимаешь, сколько людей веками мучились тем же вопросом, и, ощупав голову, не находишь в ней дыры, настоящее принимать легче.

— А как же вы справляетесь? Вы ведь тоже не можете многого объяснить в этой истории? — спросила она.

— Я не справляюсь. Раньше справлялся, нашёл объяснение почти всему, кроме, разве что, причины их смеха надо мной. С тех пор как увидел, что с вами происходит, категорически не справляюсь, но именно это даёт мне силы продолжать поиски. Я очень надеюсь, что и вам их тоже достанет — вы сильная девушка!

— Они смеются, потому что знают, что вы их слышите. Всегда знают. Они для чего-то дают вам слышать эти разговоры. Эта парочка, похоже, ничего не делает просто так, — ответила Бель.

— Да. Я тоже им для чего-то нужен, — устало улыбнулся профессор. — Выходит, Вадим прав. Всё дело в непознанности. Так что в его сумасшествии сокрыта большая доля истины.

— Во всяком случае, есть люди, которым понятно то, что непонятно нам, и это миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн.

— Если допустить гипотезу, что они понимают. Люди часто делают то, чего сами не могут ни понять, ни объяснить, так что за старушек тоже нельзя ручаться. Тем более что это очень странные парочки! — возразил профессор.

— Я иногда сомневаюсь, что они вообще люди. Так и в инопланетян недолго поверить! — воскликнула Бель.

— Да, Изабель, вы правы! В кого верить — это всего лишь вопрос веры, — засмеялся профессор.

Светало. На молодую траву опускалась холодная дымка тумана. Изабель не спасал уже даже плащ — стало зябко. «Он, наверное, совсем продрог в одной рубашке», — подумала Бель, но профессор словно не замечал ни холода, ни усталости.

— Спасибо, Константин Андреевич. Мне стало легче, — призналась Бель.

— Я рад. Вы сильная! И вот ещё что: у меня есть знакомый врач по профилю лечения неприятной болезни вашей мамы. Возьмите контакты, он проконсультирует, куда обратиться. Я предупредил, что вы будете звонить, — предложил профессор.

Они вновь договорились встретиться в понедельник. Бель вернулась домой. Сна не было, и она принялась за работу, которую так просила выполнить в выходные начальница. Чтобы не отвлекаться на кукольные пальцы, натянула на них одноразовые резиновые перчатки: к такому сложно привыкнуть.

30 мая

Утреннее сообщение от Влада гласило: «Бельчонок. Сегодня моя очередь придумывать наш день. Тебя ждёт ужин с сюрпризом. Встречаемся в 17:00 на выходе из метро ВДНХ в сторону ВВЦ»

Хорошо, что вечером: у Бель была возможность вздремнуть несколько часов. Собираясь, она бросила на кровать лёгкое вечернее платье, чулки и перчатки, потом долго крутилась перед зеркалом и рассматривала своё новое тело. Идеальные руки, идеальные ноги: ни родинки, ни венки, ни пятнышка. Сколько можно будет скрывать от своего мужчины это неживое совершенство под чулками и перчатками? Если будет не слишком много приключений — ещё неделю или даже две. Может быть, рассказать ему всё прямо сегодня? Он ей сюрприз — она ему сюрприз. Один-один. Или тянуть до последнего, подождать, пока он сам заметит и задаст вопрос? В конце концов, она имеет право ещё на пару недель безмятежного женского счастья!

«Если я проживу долго, то моё лицо сделается похожим на лик с иконы, глядя на который хочется плакать», — подумала Бель, изучая в зеркале опущенные вниз уголки грустных глаз. Она насильно улыбалась своему отражению, старательно стирая с лица отметины печали. Сегодня она будет счастлива, и ни одного сантиметра кукольного тела не добавится!

 

Они встретились у метро, как условились, и пошли в сторону выставки вдоль стихийных торговых рядов, где продавали всякую всячину, от носков до котят. «Вот вполне нормальные бабульки. На ящичках разложились и болтают о глупостях, никакой теодицеей не заморачиваются, в душу прохожим не лезут, только в кошелёк», — думала Бель. Она остановилась ненадолго у церковной лавки, где продавали кольца с надписями, браслеты из узелков, крестики, иконки, благовония и книги. Продавщица в старомодно повязанном под шею платке посмотрела на неё пристально и сказала:

— Вам здесь ничего не нужно.

— Да? — удивилась Бель её нежеланию продавать.

— Да, — ответила женщина. — Идите.

— Ну хорошо, — согласилась Бель и посмотрела на Влада.

— Эти люди очень странные, не нужно с ними связываться. Оскорбишь ненароком религиозное чувство верующего — посадят или оштрафуют. Они ж такие чувствительные: чуть что оскорбляются, и не поймёшь отчего, потому занесены в специальную Красную книгу особо охраняемых скреп вместе с чиновниками, символикой и патриотизмом. Неприкасаемые, а неприкасаемых лучше не касаться,— сказал он, когда отошли на несколько шагов.

— Очень-очень странные… Зачем она тут стоит, если разгоняет покупателей? Показать, что у неё есть?

— Оставь её там, где она стоит. Не надо нам брать её с собой. У нас сегодня планы на двоих, — улыбнулся Влад.

— Расскажешь?

— Не-а. Терпи, дорогая! Ты доверчиво идёшь со мной куда-то в неизвестность, — засмеялся он в ответ.

— Нечестно! Я всегда предупреждаю о том, что тебя ждёт, — притворно надулась Бель.

— Да, оказаться на прогулке с автозаками без предупреждения было бы неприятным сюрпризом!

— То есть я могу быть уверена, что автозак меня впереди не ждёт?

— Ох, Бель… Боюсь, что по нынешним временам никто уже в этом не может быть уверен. Говорят, когда это происходило с нашими дедами, чтобы не пугать горожан обилием зарешёченных машин, их просто заменили на фургоны с надписью «Хлеб».

Изабель машинально огляделась в поисках фургонов с такой надписью.

— Э-э-э-э, стоп! Сегодня не тот вечер, чтобы вспоминать о «хлебе»: у нас заказаны другие блюда! Не отвлекайся — сегодня только мы! Лучше смотри по сторонам и угадывай, какое из мест на пути будет нашим, — предложил Влад.

— Мы будем купаться в фонтане? Полезем по канатам в верёвочном городке? Пойдём колотить тарелки о стену? Погоняем на картах? — перебирала Бель.

— Нет, нет, нет и нет, — отвечал Влад.

— Оранжерея? Мы идём в цветник?

— Почти, но не совсем.

Они вошли в дверь под вывеской «Оранжерея», обрамлённую гирляндами из живых цветов. На входе ждала табличка: «Закрыто на спецобслуживание».

— Что ж, значит, всё же полезем по канатам? — сказала Бель, стараясь его ободрить, чтобы не расстраивался из-за неожиданной неприятности.

— Вряд ли в платье и на каблуках тебе будет удобно висеть на верёвках. Лучше всё же в оранжерею.

Девушка-администратор приветливо пригласила их войти. У входа в зал на стене красовались два огромных голубых крыла — место для фотографий. Влад предложил «запечатлеть Белку с крыльями», Бель без удовольствия согласилась — она не очень любила постановочные фото, как свою внешность.

Внутри было влажно и пахло прелой землёй. Лианы и пальмы перемежались с причудливыми тропическими цветами. По замшелым камням струились водопады. В мгновение ока они перенеслись из пыльного шумного города в маленький тропический рай. И вдруг один цветок вздрогнул и полетел — это оказалась огромная бабочка.

— Здесь бабочки! — воскликнула Бель, заметив вокруг яркие пятна крыльев.

— Да. Здесь много бабочек! Пойдём! — Влад увлёк её вперёд по дорожке, ведущей в глубь оранжереи.

Среди тропических деревьев пряталась цветочная арка, под которой был накрыт стол. В ведёрке со льдом — шампанское, лёгкие закуски и с краю — ровным рядком красивые вазочки с нектаром, рядом с которыми суетились разных размеров и цветов бабочки.

— Сегодня мы с тобой ужинаем в прекрасной компании! Только аккуратнее, не спугни. Они к людям привыкли, но, если слишком резко двигаться, всё же пугаются.

— Хорошо, — сказала сияющая Бель и аккуратно села на ажурный кованый стул, который Влад для неё вежливо отодвинул.

— Белочка, ты даже дыхание затаила! Дыши, пожалуйста. Они гостеприимные хозяйки, не кусаются, — улыбнулся Влад.

Она фотографировала цветы, бабочек, он фотографировал её, они пили шампанское, болтали и улыбались. Бабочки не боялись: прилетали, улетали, кружили вокруг. От взмахов их крыльев мир вокруг Бель дрожал, переливаясь разноцветными пятнами. Ей показалось даже, что это не реальность, а мультфильм, нарисованный гениальным художником.

— Знаешь, этот сюрприз стоил того, чтобы его подождать. Что-то происходит совершенно необычайное, такое, что бывает только раз в жизни. Мне очень нравится! — сказала Бель.

Влад кивнул и взял её за руку.

— Бельчонок, я не случайно привёл тебя именно сюда. На моих глазах ты, как бабочка, превращаешься в женщину, каждый день становясь прекраснее, и я хочу быть участником этой метаморфозы. Ты моя самая особенная, самая странная и лучшая из всех бабочек и белочек, которые бывают на свете. Изабелла Борисовна Бельская, я прошу вас стать моей женой!

Он достал из кармана бордовую бархатную коробочку и открыл её. Там было кольцо в форме бабочки. Бель в ужасе замерла. Глаза её наполнились слезами. Он достал кольцо из коробочки и взял её руку. Она отдёрнула её, закрыла лицо ладонями.

— Я… Я не знаю… Я не готова… Слишком рано…

— Бельчонок, ну что ты! Моя самая необычная женщина на свете! Мы же с тобой уже столько лет вместе! Я всего лишь хочу быть с тобой рядом, защищать тебя, делать так, чтобы ты улыбалась, как сегодня! — уговаривал он.

Бель вздрагивала от беззвучных рыданий. Перчатки намокли от слёз. В руках бежали предательские колики.

— Бель, ты можешь сейчас не отвечать. Сними перчатку, надень колечко. Ты будешь смотреть на него и вспоминать о моём предложении, привыкнешь к нему и скажешь мне «да».

— Влад! Мы действительно давно вместе. Но ты пока не всё знаешь обо мне. Есть вещи, о которых я не рискнула тебе рассказать. Это нечестно с моей стороны, и я не могу сейчас принять твоё предложение, потому что выходит, что обманываю тебя! — начала она тихо, когда немного успокоилась.

— Ты имеешь в виду свою маму?

— И её тоже, — ответила Бель печально. — Я не случайно тебя с ней не знакомила…

Он приложил палец к губам.

— Даже если последствия её травмы тяжелы, это не изменит моей решимости. Я люблю тебя, Бель, люблю, и готов быть с тобой в горе и в радости, девочка моя! Хорошо. Давай мы перенесём этот разговор. Ты соберёшься с духом и всё мне расскажешь, когда будешь готова. Я выслушаю тебя, достану из кармана кольцо, которое будет там лежать вместе с походной зубной щёткой, и надену на твой прекрасный пальчик. Я подожду, но сам я отныне принадлежу тебе одной!

Бель посмотрела на него с благодарностью.

В тот вечер она ненадолго заехала к Владу и вернулась домой самой несчастной женщиной на свете.

«Что, миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, довольны? Разве такое можно устроить кому-то за пару грубых слов, брошенных навеселе? Вы самые подлые и бессердечные старухи на свете!» — думала, глядя на свои кукольные руки, Бель. И плакала, плакала, плакала.

31 мая

Переживания прошедших выходных истощили Изабель. В понедельник она проснулась разбитой и несчастной. От слёз болела голова, веки припухли, и сквозь щели смотрели глаза побитой собаки. Чтобы отправить Владу обычное фото с пожеланием доброго утра, пришлось копаться в архивах галереи в поисках подходящей милой заспанной Белочки. Ещё совсем недавно у неё были обычные руки и довольный вид. «Если бы переживания, как цистерна алкоголя, о которой твердит мама, могли бы просто иссякнуть! Закончиться. Открываешь кран, а оттуда ничего не льётся. Всё выпито до дна», — мечтала Бель. Уже обе руки до самых плеч стали кукольными. Она заставила себя подняться с кровати, накормила и выгуляла зверей, отправила начальнице сообщение о том, что работа закончена, договорилась с приютом, что завтра придёт к ним помочь. Всё машинально, как в дыму. В полдень приедет профессор: возможно, он сможет вернуть её к жизни.

Звонка в полдень не было. Бель выглядывала из окна, ожидая увидеть там большой чёрный джип — стоянка была пуста. Написала вопрос с уточнением времени в мессенджер — оно осталось непрочитанным. Может быть, она перепутала и профессор говорил про тринадцать часов, а пока занят? У него ведь плотный график. Когда он и в это время не появился, Бель решилась позвонить. Ответил женский голос.

— Здравствуйте. Могу я услышать Константина Андреевича? Это Изабелла Бельская. Мы с ним договаривались о встрече сегодня.

— Здравствуйте. Вы его студентка? — спросила женщина.

— Можно сказать и так. Мы вместе работали над темой теодицеи, — уклончиво ответила Бель.

— Он умер сегодня ночью.

— Нет! Я видела его в субботу, он был совершенно здоров! — выпалила Бель, не задумываясь.

— Он умер, — повторила женщина негромко. — Во сне. Не проснулся. Я его дочь. Похороны на Николо-Архангельском в среду в четырнадцать. Там будет прощание.

— Извините. Примите мои соболезнования, — растерялась Бель, с трудом разбирая её слова.

— Вы придёте?

— Да.

— На поминки останетесь?

— Нет.

Бель машинально встала из-за стола, несколько раз бесцельно прошла по комнате от балкона до двери и обратно, упала навзничь на кровать и замерла. Человек, который её не бросит, бросил. Взял и умер. Если бы его не было вообще, если бы она не почувствовала плечо, на которое можно опереться, не услышала: «Оставить вас сегодня было бы преступлением», ей было бы проще жить. Теперь она зачем-то узнала, что на свете бывают такие люди, каково это — жить под чьей-то защитой. Узнала, чтобы тут же его потерять. Но странное дело: боль внутри была какой-то притуплённой. Изабель словно смотрела со стороны на лежащую на кровати несчастную девушку, которой очень-очень больно, но при этом чувствовала, как горячие слёзы текут по щекам. «Будут ли слёзы у куклы, когда превращусь окончательно? Скорее всего, нет, она не умеет плакать. Или умеет? Современные игрушки умеют, если их заправить водой», — думала она. Видимо, её «заправка» кончилась. Через какое-то время слёзы высохли, и, хотя в мире ничего, по сути, не изменилось, Бель вдруг вспомнила, что у неё есть дела: надо устроить Свету вместо себя на работу, надо позвонить врачу по поводу мамы, надо что-то поесть. Человек умер, и у него нет больше дел! Он свободен, а у неё дела есть.

Бель по привычке проверила, сколько кукольного тела ей прибавило это утро, но, к своему удивлению, видимых изменений не нашла. В теории она должна была выть от горя, но ей не вылось. Вместо этого набрала номер начальницы и спокойно обсудила с ней, как прошло трудоустройство подруги на её место, результаты своей работы и новые проекты. Потом так же спокойно набрала номер врача по «неприличным» болезням. Записала, куда и когда нужно будет подъехать с мамой. Разве что есть не хотелось.

Белла нырнула в работу и выходила из дома, только чтобы выгулять Малышку. На улице было холодно и неуютно: июнь преподнёс сюрприз в виде заморозков, впрочем, как обычно. «Жалко яблони. Побьёт холод цветы», — думала Изабель, вспоминая, как дед разжигал в саду костры, если холода приходились на период цветения, и кутал кусты смородины на ночь в телогрейки. Вряд ли в сумасшедшем доме будут жечь костры. Хотя… Какое ей до этого дело?

 

К полуночи глаза устали от свечения экрана, зато Бель выполнила проект, на который по плану были отведены два дня. Когда работаешь дома, не с кем попить чаю, потрещать о разном и даже не хочется втихаря лазать по сайтам в телефоне. Оказывается, если ты не на работе и никто за тобой не следит, удовольствие от растраты рабочего времени на всякую чушь пропадает как таковое. Азарта нет! Можно лежать в рабочем кресле, задрав кукольные ноги в гетрах на стол, непричёсанной, без макияжа, в пижаме. От этого сама работа перестаёт быть работой и течёт из-под пальцев вне времени и пространства. Изабель удовлетворённо выдохнула, хотела уже отправить письмо о том, что задача выполнена, но передумала: так можно новый проект схлопотать. Лучше завтра отправить, а самой весь день провести в приюте со зверьём.

Она опять направила лампу на руки. «К этому силиконовому нечто невозможно привыкнуть! — досадовала Бель. — Сколько на них ни смотрю, мной это не становится. Разве нельзя было сделать новое тело хоть более-менее похожим на настоящее? Топорная работа, хоть теперь и с ногтями, а всё равно — манекен. Экспериментальные технологии, вообще-то, на людях не положено испытывать. Интересно, сколько мышей и кроликов до меня превратили в пластиковых зверушек? Миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, вы могли бы и поделиться результатами других ваших экспериментов! Или хотя бы облагородить эти несчастные культи, сделать их похожими на реальные человеческие конечности. Когда до лица дело дойдёт, страшно представить себе, какой я стану идеальной пластиковой уродиной!»

1 июня

Утром первого дня лета, собираясь в приют, Бель привычным жестом стала вставлять серьгу в ухо и невольно отдёрнула руку. Так вот что вчера «окуклилось» — мочка уха! Причём одна. Где уж тут заметить? Причём проколотая ещё в детстве дырочка к новой комплектации уха не прилагалась. «Ну, уж нет! — возмутилась Бель. — Я эти серёжки всю жизнь по крупицам собирала! Вот эти, с веточкой рубина, мне ещё папа на шестнадцать лет дарил. Вот эти — голубой топаз — бывший парень. У каждой пары своя история! Куда же я их теперь дену? И почему, собственно, я должна их куда-то деть? Так не пойдёт! Нечего меня и этого лишать!» Она открыла ящик со швейными принадлежностями, достала напёрсток, толстую иголку, на всякий случай обмакнула её в туалетную воду, отметила ручкой точку на идеальной мочке и решительно проколола. Иголка вошла тяжело, с большим сопротивлением, но абсолютно без боли. Бель изо всех сил давила напёрстком на иглу, пока та не проткнула мочку насквозь. Выдохнула с облегчением, вынула иглу и хотела вставить серьгу в получившееся отверстие, но его не было. Кожа мгновенно затянулась, не оставив ни следа от прокола.

Бель расстроилась, вставила серёжку во второе, ещё настоящее ухо, полюбовалась алыми камушками и изящной веточкой, сняла серьгу и убрала в шкатулку с бижутерией. Достала другую, простенькую серёжку-гвоздик, и вставила её. «Если вторая мочка будет превращаться, а она, судя по всему, следующая в очереди, поглядим, куда из неё серёжка денется! О чём я только думаю!» — отругала себя Бель, натянула джинсы, рубашку с длинным рукавом, перчатки и отправилась в приют.

 

Сегодня вся команда была на месте: и Герта, и Лера, и Валюшка, и новенькая Катя — та самая хозяйка Мопса. И всё равно девчонки Белке обрадовались.

— Мы как раз акции «Не бросай кота на даче» обсуждать будем, — сказала Герта.

— Ой, девочки! Только онлайн-акции! Никаких плакатов, никаких пикетов! — предупредила Бель.

— Да ладно! Что нам будет-то? — удивилась Герта.

Изабель в общих чертах описала, что было с ребятами, которые «погуляли» в выходные.

— Слушай, ну ты сравнила! Там была толпа, и наверняка хулиганили помаленьку. Задирали гвардейцев, переворачивали урны, ломали кусты. Иначе, с чего бы их хватать стали? Мы-то мирные, втроём, вчетвером или впятером постоим и плакатики с котиками подержим, — не верила Лера.

— Вот веришь — ни-че-го не делали, ни-ко-го не задирали. Шли по улице, гуляли. Группу отрезали от остальных и в профилактических целях закрыли, просто потому, что не повезло, — настаивала Белка.

— Не может такого быть! Всегда все белые-пушистые, никого не трогали, «примус починяли», пока не докопаешься до сути, — упрямилась Лера.

Бель подробно рассказала, как они с подругами оказались в автозаке. Девчонки поверили, постановили проводить акции «Не бросай кота на даче» в интернете, развесить плакаты по ближайшим садовым товариществам и никаких пикетов.

За две недели в приюте прибавилось больше новых питомцев, чем убыло. Приют трещал по швам, денег на прокорм, прививки и стерилизацию не хватало.

— Кать, ты — наше «свежее мясо», уж прости за сравнение, но точнее не сказать. Мы когда от себя в соцсетях просьбы о помощи кидаем, народ блокирует жёстко. Все устали от нас, попрошаек, и от фотографий несчастных собакенов, — сказала Герта.

— Ладно, что делать. Поною от себя, у меня подписчиков много, вдруг пристроим кого-нибудь. Я вот мечтаю, чтобы случилось что-нибудь такое, чтобы у нас всех собак разом разобрали! Например, чтобы на улицу нельзя стало выходить без собак, вообще, и всем они понадобились! — согласилась Катя.

— Ой, Катерина! Я с некоторых пор боюсь своих желаний. Никогда не знаешь, чем такая мечта может обернуться! — ответила Белка.

2 июня

«Похороны — самый странный из человеческих ритуалов, — думала Бель, направляясь провожать профессора. — Люди собираются вместе, говорят, каким чудесным был человек, как много для них значил, плачут. Но плакать долго не получается, начинают отвлекаться, копаться в телефонах, слать кому-то смайлики и распоряжения по работе, прячут друг от друга улыбки. Родственники встречаются и рады друг другу, а радоваться вроде как нельзя. Сетуют, что стали встречаться теперь только на похоронах, договариваются непременно собраться по радостному поводу, чтобы опять встретиться на похоронах. Зачем-то фотографируют покойника, который сам на себя больше не похож. Этому человеку такие фотографии точно не пригодятся — селфи уже не выложить. Потом собираются за столом, голодные и усталые, с удовольствием едят, старательно сохраняя на лице кручину, вспоминают случаи из своей жизни, связанные с тем, кто ушёл. Свои истории, а не его истории. Как бы свидетельствуют, что он был на этом свете, не увильнул от жизни, натворил дел. И всё это самому человеку не нужно — нужно только тем, кто пришёл его провожать. Облачился в чёрное, чтобы целый день не улыбаться, пряча любые эмоции под скорбной миной, терпеть и пить не чокаясь. Почему нельзя честно сказать: «Классный был мужик! Поднимем бокалы и восторжествуем от того, что такой классный мужик был в нашей жизни, которая ещё продолжается!» Я видела профессора лишь несколько раз, но с удовольствием бы крикнула именно так. Но неудобно — не поймут».

 

Люди, в большинстве своём одетые в тёмные строгие костюмы, но кое-кто в сари, сутанах и традиционных головных уборах, собрались в большом зале прощаний крематория. Много людей, очень много. От восторженных юношей до убелённых сединами стариков со всех краёв света. Оказывается, профессор был весьма популярен и уважаем в научном сообществе. Столько высокопарных слов звучало, столько восхвалений! Бель тихонько радовалась, что не знала, какого уровня научным светилом был Константин Андреевич Гид. Знала бы — разговаривала бы с ним почтительно и с придыханием, и уж тем более не посмела бы бесцеремонно грузить в его машину коробку с кактусом и туфлями.

Дочь профессора можно было отличить сразу: бледная, уставшая, она терпеливо отвечала на бесконечные соболезнования и печально улыбалась. «Скоропостижно», «ушёл как праведник, во сне», «как много ещё мог сделать», «невосполнимая утрата», «продолжится в своих учениках» звучало со всех сторон. К трибуне подходили и подходили люди, говорили о совместной работе, о широте взглядов и гибкости ума, об идеях, которые его переживут, а Бель вглядывалась в лицо лежащего в гробу человека, и ей казалось, что это не он. Заострившиеся черты лица были словно восковыми. «Неужели и я стану такой, когда дело дойдёт до лица?» — подумала она с ужасом и обеспокоенно потрогала ещё живую мочку уха. Серёжка была на месте.

Вокруг дочери профессора суетилась грузная, в старомодной гипюровой кружевной шали женщина, которую та называла тётей.

— Анюта, смотри, чтобы тебя не обманули! Гроб-то вон какой дорогущий у него! Пусть они тебе видео пришлют, как его в этом гробу в печку отправляют! А то они, знаешь, какие ушлые! Заворачивают покойничка в тряпочку, а гроб потом по новой продают, — шептала громко тётя.

— Тётя, ну какая разница! Для чего вам это?

— Как для чего? Если тебе гроб не нужен — мне отдай! Мне в таком шикарном гробу не лежать. Он мне, поди, наследства ни копейки не оставил, и похоронят меня в горбыле, обтянутом дешёвым нейлоном, с рюшами. А я бы в таком фешенебельном полежала с удовольствием, — ответила тётя.

— Тётя, вы ведь троюродная сестра, с чего бы ему вам что-то оставлять! — возмутилась дочь.

— Мог бы меня и вспомнить, не так много у него родственников. Если ты за гробом следить не хочешь, давай я сама с ними договорюсь!

— Делайте что хотите, ей-богу! — воскликнула дочь, чтобы отвязаться.

— И цветы все поломай! А то их заберут и продадут потом по новой! — не унималась тётя.

— Тётя, я вас умоляю! Возьмите себе сколько угодно букетов и гробов! Переломайте хоть все цветы, только оставьте меня. Я очень устала! — взмолилась дочь.

— Вот и я тебе об этом! Тебе самой не уследить за всем. Потом ещё еды на поминках не досчитаешься с таким попустительством! Своруют половину в ресторане! Давай я послежу? — не отставала тётя.

— Послушайте, тётя! У нас здесь траур. Мы человека уважаемого провожаем, профессора. Люди прощаются. Давайте помолчим, — сделал ей замечание похожий внешне на профессора, но более молодой мужчина, видимо, брат.

Тётя отошла в сторону и, обиженно причитая «собрались богачи и деньги под ноги швыряют. Сытый голодного не разумеет», принялась строчить что-то в телефоне.

 

Вдруг двери распахнулись и раздался протяжный низкий распев: «Благословен Бог наш, и ныне и присно и во веки веков». «Аминь!» — подхватил тоненький женский голос. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас», — продолжил баритон, и священник в тёмном облачении пошёл вокруг гроба, махая кадилом. Маленькая хрупкая женщина в растянутом зелёном трикотажном платье и неопрятном платке на голове, обладательница тонкого голоса, остановилась у дверей и откликнулась: «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилу-у-у-у-й!»

Говорящий у трибуны речь запнулся на полуслове. Все удивлённо переглянулись, дочь и брат показывали друг другу, что ни один из них не является причиной начавшегося действа, и никто не понимал, что с этим делать. Священник шёл вокруг гроба и пел, словно глядя вглубь себя и не замечая, что ни у кого в зале нет в руках свечей, у покойника на лбу нет положенного в таких случаях венца, руки его не сложены на груди и в них нет ни креста, ни иконы. Погружённый в молитву батюшка для всего прочего ослеп и оглох. Среди пришедших проститься пошёл ропот, певчая подняла глаза, увидела общее смятение, но тут же уставила их снова в пол, предпочитая не замечать происходящего. И вдруг у Изабель зазвонил телефон, громко и настойчиво: «Говорят, мы бяки-буки, как выносит нас земля?»[8] Значит, звонила мама. Как Бель могла забыть его отключить?! Она полезла в сумочку, чтобы нажать заветную кнопку, и никак не могла его нащупать. «Чёрт!» — сорвалось с её губ. Священник кинул на неё гневный взгляд, но молебен не прервал. Неожиданно он изменил траекторию движения, отправился к окну и, пока женщина с тонким голосом пела слова, которые невозможно разобрать, повернул ручку и широко открыл фрамугу. Дочь профессора, словно очнувшись от оцепенения, тоже вынула телефон и принялась звонить куда-то, громко объясняя, что отпевание никто не заказывал. Глотнув воздуха, батюшка посмотрел на зал свежим взглядом и, заметив замерших в недоумении людей без горящих свечей, женщин без платков и мужчин в кипах, поспешил к двери. Перед ней остановился, повернулся лицом к кресту, стоящему в глубине зала, трижды возгласил: «Господи помилуй!» и удалился. За ним, оборвав неоконченный молебен на «оставлении грехов его», тенью скользнула женщина в зелёном, и двери закрылись. Все выдохнули с облегчением. К трибуне подошёл брат профессора, извинился за возникшее недоразумение, напомнил об атеистических воззрениях покойного, а дочь вышла за дверь. Гражданская панихида продолжилась.

Бель не хотела оставаться дольше. Ей было неловко за голосящий телефон и поминание нечистого в и без того неудобный момент. Мысленно она попрощалась с Константином Андреевичем, и хватит с неё. Она тихонько выскользнула в двери. Какая-то женщина в фойе напористо убеждала дочь профессора, будто им пообещали, что отпевание будет оплачено после, и негоже такие обещания нарушать. Грешно. И вообще-то стоит набраться разума и человека всё же отпеть «перед дальней дорогой». Бель с удовольствием вырвалась на улицу и пошла прочь мимо колумбариев, крестов и помпезных памятников.

Хотелось кофе. Она нашла у входа на кладбище кофейный автомат. Кофе оказался горьким и слишком горячим. Бель стала дуть в узкую щель в пластиковой крышке, чтобы его остудить, и вдруг увидела, как вдалеке сворачивает в боковую аллею кладбища парочка: две старушки, полненькая и сухопарая, светлая и тёмная. Знакомые ей бабушки шли под руку и о чём-то оживлённо беседовали. Сердце Изабель ухнуло, и она рванула бегом следом за ними. Добежала до поворота, где они повернули, но их не увидела. Кинулась по аллее вперёд, внимательно вглядываясь в каждую уходящую в сторону тропинку — старушек нигде не было. Кофе плескался через отверстие на перчатку, но она не чувствовала его жара и бежала, бежала, бежала. Навстречу ей шла женщина с ведёрком и граблями. Бель притормозила рядом с ней, чтобы спросить:

— Вы не видели здесь двух старушек, тёмную и светлую?

Женщина испуганно замотала головой в ответ. Изабель побежала дальше, а женщина за её спиной испуганно вскрикнула. Бель обернулась и поняла, что женщина уже где-то очень далеко. «Похоже, я бегаю теперь слишком быстро», — подумала Бель и постаралась снизить темп, чтобы не пугать прохожих. Она обежала всё кладбище вдоль и поперёк, её перчатка была насквозь пропитана уже холодным кофе. Расстроенная, Изабель пошла на лучший и самый ужасающий на свете ориентир — огромные трубы крематория, без конца коптящие небо чёрным дымом, и скоро выбралась на главную аллею, по которой медленно шли к выходу участники панихиды во главе с дочерью и братом Константина Андреевича. И среди них две старушки, миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн.

Изабель ринулась к ним сквозь толпу. Усталые люди с удивлением расступались, пропуская странную взъерошенную девушку, всю облитую кофе. Бель же не замечала никого и ничего, опасаясь, что они опять ускользнут, исчезнут, но старушки и не думали скрываться.

— Верните мне меня, пожалуйста! — выкрикнула она, подойдя ближе, не здороваясь.

— Здравствуйте, деточка, — приветливо ответила миссис Дороти Деус.

— Здравствуйте, — строго вторила ей миссис Сат Моргенштерн. — Это не ваш день. Сегодня не ваш день!

— Тогда возьмите письмо! — взмолилась Бель и полезла в сумочку мокрой от кофе перчаткой. — Возьмите! — протянула она покрытый пятнами кофе конверт тёмной старушке.

— Это невежливо, быть такой настойчивой не в ваш день! — ответила та и не взяла письмо.

Бель с надеждой и мольбой посмотрела на миссис Дороти Деус и протянула письмо ей.

— Любой день — ваш, не слушайте никого. Пока вы здесь, любой день здесь ваш, — ответила светлая старушка, взяла письмо и добавила, указав взглядом на трубы, — пока не …

Бабушки попрощались и ушли за ворота. Бель немного постояла в оцепенении, но снова кинулась следом, надеясь всё же их догнать и разговорить. На площади перед входом на кладбище никого, похожего на миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, не было.

 

Как она доехала домой? Видимо, на автомате. На улице начало темнеть, когда Изабель с удивлением обнаружила себя сидящей в кресле за рабочим столом с почти пустым стаканчиком кофе в руке. Прежде с ней забегов по кладбищу с провалами в памяти не случалось: видимо, побочка из-за окукливания. Костюм в пятнах, аккуратно собранные утром в пучок волосы растрепались, лицо грязное и два миленьких кукольных уха. Серёжка-гвоздик из второй мочки пропала бесследно. Значит, её письмо старушки не прочитали, или ему не вняли, или прошло слишком мало времени. Малышка скулила под дверью и просилась гулять, Саймон тёрся о ноги и требовал жрать. Бель быстро сняла костюм, скомкала его, засунула в стиральную машину, накормила кота, включила душ, но долго стоять под водой не могла себе позволить — собаку нужно выгулять. «Собаку нужно выгулять, кота накормить, маму завтра забрать из больницы и договориться о госпитализации в другую, очередную работу сделать для начальницы, а кто думает о том, что нужно мне? Не осталось теперь ни одного человека на свете, который бы по-настоящему мной интересовался! Да и не было: профессору я была нужна как научная загадка, не более. В принципе, можно родить себе дочь, вырастить её и надеяться, что лет через двадцать кто-то спросит меня: «Как дела?» не для того, чтобы спросить, а для того, чтобы узнать на самом деле, или заберёт меня с кладбища, если я там потеряюсь. Но до этого пришлось бы отдать ей всю свою жизнь без остатка. И где гарантия, что родится именно дочь и что она вырастет такой, которая искренне спросит: «Как дела?», а не умотает за границу, чтобы жить там по-человечески и дежурно интересоваться здоровьем по видеосвязи?» — думала Бель, спешно вытираясь, и вдруг заметила, что руки её изменились. Пальцы не такие идеальные, с немного расширенными косточками, бугорками, морщинками, и цвет неровный. «Наверное, от воды», — решила Бель и поспешила с Малышкой на улицу.

Вернувшись, она сдёрнула перчатки, включила лампу и стала разглядывать руки. Они действительно изменились и, если не приглядываться, вполне могли сойти за настоящие, разве что слишком ухоженные. Бель уколола и порезала палец — по-прежнему никаких ощущений. Протезы, только уже не кукольные, а вполне себе человеческие идеальные руки. Тёплые, гладкие, изящные. «Ура! Я поднялась до уровня пупса «бэби-борн»[9]! Только писала я вам не об этом, уважаемые миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн! Я просила вас вернуть меня прежнюю, настоящую. Хотя таких, как вы, безжалостных, стоит ли о чём-то просить? Ваш день — не ваш день. Между собой-то договориться не можете!» — с досадой подумала Бель.

Она хотела приняться за работу, но прошедший странный день не шёл из головы. Пыталась нарисовать линию в программе, а перед глазами, словно кадры замедленной съёмки, плыли овальные фотографии, имена и даты жизни с памятников и крестов, мимо которых она сегодня пробегала. Бель уговаривала себя думать о чём-нибудь другом, но почему-то ей стало интересно, смогла ли тётя забрать себе гроб профессора? Если да, то как она его увезла и куда поставила? Дома, вместо кровати? Вполне себе достойная замена! Лакированный деревянный гроб, инкрустированный золотом, действительно очень красивая вещь, которую жаль использовать один раз. Чтобы отвлечься от странных мыслей, она включила сериал. К работе смогла приступить только глубокой ночью…

3 июня

От мыслей о том, что пришла пора забирать маму из больницы и переезжать к ней жить, Бель кидало в дрожь. Сложно было представить себе и разговор с ней, а совместное проживание тем более. Отказываться от съёмной квартиры жаль: договор заключён на пять лет с фиксированной стоимостью аренды. Если откажется раньше, сгорит двухмесячный депозит, и найти квартиру потом по такой цене будет просто невозможно: цены рвутся вверх как одержимые. Поэтому Бель решила использовать съёмную квартиру как офис. Ночевать будет у мамы, утром уезжать к себе, работать над проектами до вечера и возвращаться к маме. И Саймону так будет проще: он остаётся в родных пенатах хозяином, а Малышка едет к себе домой. И котики сыты, и пёсики целы.

 

Бель ждала в пахнущем котлетами больничном холле. Мама вышла к ней с улыбкой, с кем-то вежливо попрощалась. Похоже, она собралась, как обычно, сделать вид, что ничего не произошло. Не было пожарных, полиции, диагнозов — всё по-старому.

— Я пока поживу у тебя. Врач говорит, что тебе нужно быть под присмотром, — предупредила Бель ещё в такси.

— Зачем ещё? Я совершенно здорова! Обычный приступ астмы был, теперь всё в порядке, — недовольно ответила мама, у которой, похоже, на ближайшие дни были большие «культурные» планы.

— Мама, это ненадолго. Сегодня будем договариваться, чтобы тебя положили ещё в одну больницу. Надо долечиваться, — настаивала Бель.

— Не придумывай! Ты врачей этих слушаешь? Они такую чушь несут несусветную! Не надо мне ни в какую больницу, я здорова! Оставьте меня все в покое уже! — возмутилась мама, и Бель решила не продолжать этот разговор при чужих людях.

 

Малышка визжала от радости и высоко подпрыгивала, стараясь лизнуть маму в нос. Мама схватила её на руки, расцеловала. Потом пошла осматривать квартиру. Бель ждала на кухне. Из своей спальни мама вернулась бледная и злая.

— Где мой стул? — спросила она.

— Он развалился, я его выкинула, — ответила Бель.

— Ты не имеешь права трогать мои вещи! Никакие мои вещи не имеешь права трогать! Касаться своими погаными руками моих вещей не смей! — закричала мама.

Бель понимала, что речь идёт вовсе не о стуле, а об отсутствующем в углу бидоне.

— Некоторые твои вещи я вынесла на балкон, — сказала она.

Мама кинулась к балкону, увидела заветный бидон, с трудом открыла защёлки и подняла крышку. Во фляге её ждали чистота и пустота.

— Ты понимаешь, что то, что ты уничтожила, принадлежало не мне? Ты вылила сорок литров чужого! Люди спросят с меня за это! Как ты посмела трогать чужое! — кричала мама.

— Сорок литров текли через край и начали заливать соседей. Здесь была полиция, мама. Полиция, пожарные, соседи — здесь были все. Я вынуждена была тут всё убрать! — оправдывалась Бель.

— Надо было отлить и закрыть! Пять литров самогона можно было выгнать! Пять литров! Где я их теперь возьму? Давай мне денег, вместо него буду водку покупать, расплачиваться с людьми! — требовала мама.

— Отправляй всех, кто будет с тебя что-то требовать, ко мне. Я с ними сама разберусь, — предложила Бель.

— Не лезь в мои дела! Не лезь в мою жизнь! Это моя квартира! Я её заработала по́том и кровью! Я тебя наследства лишу!

Бель вошла в свою комнату и привычно закрыла дверь на ключ. Как было бы просто сейчас обидеться и уйти раз и навсегда. Остаться совсем без наследства, которое ей не нужно, и без памяти. «Я могу родить себе сына, значит, сына себе я добуду. Я могу найти себе мужа, значит, мужа себе я добуду. Только мать с отцом не добыть мне, есть лишь те, что дарованы богом», — с детства повторяла ей мама и была права. Родителей не выбирают. Даже в детдоме родители выбирают себе детей, хотя должно быть наоборот. Входная дверь хлопнула — мама куда-то ушла, что не сулило ничего хорошего. Через полчаса она вернулась, напевая себе под нос: «Красотки, красотки, красотки кабаре», закрылась в своей комнате и включила телевизор.

Хорошее настроение у мамы бывало только в одном случае — когда она добывала себе выпивку. Бель вышла в прихожую и ахнула: она забыла там сумочку! Как можно быть такой беспечной! С детства знала, что деньги, документы и драгоценности от мамы нужно прятать. После того, как мама несколько раз заложила в ломбард все кольца и отобрала у Бель зачётку, требуя за неё выкуп, дома Изабель носила все ценности на шее в большом кошельке, который подвешивала на шнурок. Белла проверила сумочку — документы и карточки на месте, а кошелёк пуст. Даже мелочи ни копейки, и… В сумочке лежал конверт. Тот самый конверт, который она вчера передала миссис Дороти Деус! На нём были и пятна от кофе, значит, ей не привиделось. Или привиделось? Может быть, в этот кофе подмешали что-то, или она просто сильно переволновалась на похоронах…

Бель убрала конверт обратно в сумку, собралась и поехала к себе домой работать. С мамой она пока ничего не могла сделать: того, кто запил, без «химии» не остановить. Хорошо хоть наличных денег было мало — хватит на бутылки три, не больше. Это маме на один день. Нельзя давать ей впадать в долгий запой, ведь через неделю ждёт клиника «неприличных болезней». До этого ей надо будет ещё восстановиться: предупредили, что потребуется курс тяжёлых антибиотиков.

Белла засиделась с проектом дотемна, да и возвращаться совсем не хотелось, но надо. К десяти вечера позвонила Тамара Ивановна.

— Что, привезла дебоширку и опять бросила? Опять мне милицию вызывать? Опять у неё гвалт стоит! — ругалась соседка.

— Нет, не надо милицию! Я теперь буду у неё жить. Просто по работе отъехала и сейчас вернусь, — умоляла Бель.

— Тогда, как приедешь, позвони сначала ко мне. Одна не суйся. Слышишь? Жду тебя, — повелела тётя Тамара строго.

Бель поспешила домой. Вернее, из дома. Запуталась она уже между домами. Из квартиры мамы доносились мужские голоса, матерщина и смех. Позвонила в дверь к соседке.

— Ну что, открывай своим ключом. Будем брать с поличным, — сказала Тамара Ивановна и на всякий случай вооружилась шваброй.

Бель тихонько открыла дверь.

— Не закрывай, пусть настежь будет. Сейчас погоним их туда, — прошептала соседка, как настоящий заговорщик, первой пошла в сторону маминой комнаты, откуда тянуло сигаретным дымом, резко открыла дверь и рявкнула: — А ну-ка убирайтесь все подобру, а то милицию вызову!

— Тётенька, милиция ваша давно уж почила в бозе, да не будет помянута она к ночи. Мы здесь сидим, культурно-благородно отдыхаем, а вы вторгаетесь, так сказать, на чужую территорию без спросу. Нарушаете, то есть, границы частной собственности! Вас-то и надо за это сдавать куда следует! — нагло ответил краснорожий мужик в короткой рубахе, не прикрывающей толстое волосатое пузо, и деловито разлил в пластиковые стопки водку. — О! Глаз-алмаз! — похвалил он себя, и присутствующие одобрительно закивали.

На сей раз пировали, разложив газету прямо на диване. Таранька, полная пепельница, несколько бутылок водки, ливерная колбаса и плавленые сырки «Дружба», пустые баночки от йогурта, который Бель приготовила себе на завтрак, — всё валялось в куче. Пьяная мама сидела в кресле в одной футболке, босая, и улыбалась редкозубым ртом, как маленький ребёнок, которого застукали за поеданием варенья рукой из банки. На полу храпел, подложив под голову руку, тощий мужичонка в куртке, шапке и рваных кроссовках. Ещё двое, потрезвей, сидели на диване. Бель стало по-настоящему страшно, но тётя Тамара не намеревалась отступать.

— Ну что ж, Изабель. Давай-ка, выходи. Закроем их снаружи и сдадим ментам всю гоп-компанию. Заявление о краже ты написала, пусть милиция-полиция приезжает и разбирается, кто пять теликов украл! — сказала она громко, пристально глядя на Бель, которая застыла в дверях, не рискуя войти в комнату.

— Э-э-э-й, тётя, сбавляй, давай, обороты! Ты на нас чужого не вешай — на наш век своего хватит! Какие телики? — забеспокоился пузатый мужик.

— А те, что у неё спёрли. Вот! Дочка приехала. Жить тут теперь будет. А все телевизоры были её. И кто их спёр — мне всё равно. Пусть менты разбираются, это их работа. Так что, если сей момент отсюда подобру не вымететесь, то сдадим вас органам. Усекли?

Мужики спешно заглотили «беленькую» и засобирались. Мама схватила две полные бутылки водки и спрятала за спину, чтоб не утащили.

— Куда пошли? Вещь с пола кто будет забирать? — спросила тётя Тамара.

— Это не наш. Мы когда пришли, он уже тут валялся, — отнекивался толстопузый мужик.

— Не моё дело. Весело взяли — весело понесли! Так-то лучше! — командовала соседка.

— И надолго дочка приехала? — поинтересовался наглый мужик уже с лестничной площадки.

— Навсегда. Так что духу вашего чтобы тут больше не наблюдалось! — сказала соседка и махнула им вслед шваброй для острастки.

Бель взяла тряпку и принялась замывать истоптанный грязными ногами пол.

— Ну что, понимаешь теперь, почему я полицию-то вызывала? А ты говоришь: «Приеду сама, разберусь». С этим гадьём по-человечьи нельзя, только дубиной! — сказала тётя Тамара.

— Спасибо вам. Думаете, больше не придут? — спросила Бель.

— Эти не придут — другие придут. Разнесётся слух, что она вернулась, и потянутся алконавтики. Если что — сразу зови меня, одна не связывайся. Или милицию вызови да сдай её уже один раз. И отмучишься!

Бель помотала головой.

— Да знаю я, не можешь ты! Мама ведь. Я бы, наверное, тоже не смогла…

 

Закончив с полом, Бель выманила Малышку из маминой комнаты, взяла поводок и повела собачку на прогулку. В ожидании лифта услышала, как мама закрыла задвижку. Мама не знала, что задвижку спилили, когда вскрывали дверь при пожаре, и от неё осталась только видимость. Больше дочь ночевать на лестничной площадке не будет.

Ночь была очень тяжёлой. Чужое место, пропахшее сигаретным дымом, орёт телевизор, мама периодически выбегает из комнаты, носится по квартире, кого-то зовёт, с кем-то несуществующим ругается. Всё как раньше, до того, как Бель отсюда уехала. Только теперь помимо мамы тут могут появиться в любой момент непрошеные гости. После полуночи кто-то трезвонил в дверь. Мама, к счастью, не открыла. Видимо, надо менять один замок и ключ от него маме не давать, чтобы быть уверенной, что ночью в квартиру никто чужой допущен не будет.

Утром Бель уехала к себе и только там смогла уснуть, хоть и неспокойно. «Ничего, всё как-то наладится. Скоро маму снова положат, и у меня будет ещё три недели спокойной жизни. Целых три недели жизни!» — думала она, засыпая. Этот день подарил ей новые веки, но их было практически незаметно, и ещё мохнатые ресницы, словно наращённые.

4 июня

Пятничный девичник на этот раз не был переполнен интересными событиями. У всех всё как обычно: работа, дом, родители, любимые. Бель подумала было рассказать о похоронах и получить приз за лучшую сплетню, но от воспоминания об орущем в сумке телефоне и наглой тёте её передёрнуло. Слишком остро. О предложении Влада тоже пока говорить не стоит: не поймут девчонки её отказа. Рассказала про смелую соседку Тамару Ивановну, идущую со шваброй на алкашей.

— Белка, Белка, бедная Белка! Опять всё у тебя по кругу. Когда только это кончится? — пожалела её Катька. — Ты, давай, нос по ветру держи, а хвост пистолетом! Если что, пиши-звони, я подлечу. И вспоминай правила свои: ценные вещи прятать, слов не слышать, в перебранки и драки не ввязываться. Она же, помнишь, какая сильная, когда напьётся!

— Теперь заново вспоминаю. Как память интересно устроена: и трёх лет не прошло, а я всё это словно забыла! Сумку бросила посреди прихожей с кошельком. Сама виновата! Прикупила себе скандал с белой горячкой за свои же деньги, — сказала Бель.

— А что-то у нас Янка сидит в уголочке, не ест, не пьёт? До первой звезды нельзя? Или на диету села? — спросила Катерина.

Янка загадочно улыбнулась в ответ.

— Да не может быть! Уже? — догадалась Катя.

— Та-дам! — возгласила Яна, торжественно доставая из рюкзачка тест с двумя полосками. 

— Ничего себе твой мавр-программист, бык-производитель! Вы же только начали!

— Ну да. Я тоже думала, ещё в отпуск на море успеем сгонять, а вышло вот так, сразу. И меня уже тошнит, представляете? И грудь болит жутко! — улыбалась Яна в ответ.

— Растёт, — с завистью сказала Света, у которой грудь была лишь названием места, где что-то должно располагаться.

— Ага. И сама я скоро вырасту. Так что не зря мы с вами тогда гульнули! Правильные тосты поднимали, вот всё и получилось!

— И кто по гороскопу будет? — спросила Лена.

— Или рыбы, или водолей. Пока точно неизвестно, какая дата.

— Рыбы творческие, но несерьёзные, водолеи болтливые, — сказала Лена с видом знатока. — Надо было подождать чуток, не лучшие знаки.

— Ленка, ты с ума сошла! Какой гороскоп в мирное время? Ты ж в него не веришь! — удивилась Изабель.

— Я не верю, когда прогноз плохой выдают. А когда обещают что-нибудь подходящее, конечно, верю.

— В хорошее что ж не поверить! — засмеялась Катерина. — Я себе карты Таро прикупила. Гадаю. Если выпадает какая-нибудь хрень, не верю, а если удача, деньги, счастье, здоровье — верю.

— Удобно вам, девчонки! Вон как пристроились! И как, помогает? — спросила Бель с иронией.

— Ещё как помогает! Хочешь, тебе погадаю? — предложила Катя. — Я, конечно, не волшебник, я только учусь, но книжка с толкованиями нам в помощь! А? Гадаем?

— Тогда сначала мне! Мальчик или девочка! — попросила Яна.

— Конечно. Беременным без очереди! — сказала Катерина и достала с полки новенькую упаковку магических карт.

— Кто тебя только надоумил на эту чушь? — возмущалась Изабель.

— Я сама себя надоумила. В жизни надо попробовать всё, что можно попробовать. Иначе, зачем живём?

— Ну, уж точно не для того, чтобы гадать! — ответила Бель.

— А давайте попробуем! На себе проверим, сходится-не сходится, и тогда уж будем точно знать, чушь-не чушь, — предложила Катя. 

— И как мы поймём, мальчик или девочка? — подгоняла Янка, которой не терпелось узнать, в какой цвет красить детскую.

— Проще простого! В этой колоде почти все карты с изображением человека. Выпадет баба — будет девочка. Выпадет мужик — мальчик. Тяни!

Янка поплевала через плечо и уверенно вытащила карту. На стол легло изображение из восьми чёрточек.

— Ну? — не поняла Яна. — Это баба или мужик?

— Это, дорогая, восьмёрка жезлов. Одна из немногих карт в колоде, где нет ни бабы, ни мужика, — пояснила Катя.

— Как это нет? Вот же тест с двумя полосками! И меня тошнит… — растерялась Яна.

— Янка, да не парься. Однозначный ответ — жезл! Чего ж тут непонятного! Значит, мальчик, точно! — вмешалась в трактование Лена.

— Или так, или можем перегадать. Кто ж нам мешает! — предложила Катя.

— Или вам даже карты показывают, что нечего фигнёй страдать! — сказала Белка, но её не послушали.

Следующей на стол легла карта с изображением мужика в красных колготках, который как будто парил в воздухе, заложив руки за спину и зачем-то подогнув под себя одну ногу.

— О! Точно! Мужик! Правильно Ленка говорила! А что это он подпрыгнул, кувыркается? Танцует, что ли? — спросила Яна.

— Это повешенный, просто перевёрнутый, — сказала Лена и получила тычок в бок от Катерины.

— Какой повешенный?

— Пе-ре-вёр-ну-тый, — повторила Лена разборчиво. — Перевёрнутый мужик, значит баба, девочка. Если я всё правильно в гадании понимаю.

— Да идите вы с вашими картами! То палки какие-то, то висельники! — расстроилась Яна. — Буду ждать, когда УЗИ покажет, кто.

— Вот и правильно! Что и требовалось доказать! Раньше вообще не знали, кто родится, до появления на свет, и ничего. Ты сама-то кого хочешь? — обрадовалась Изабель.

— Девочку, конечно, — заулыбалась Янка. — Страсть как хочется что-нибудь уже купить! Шапочку, например.

— И кто тебе мешает? Покупай жёлтую или зелёную. Терпеть не могу, когда детей цветами метят. Если родится у меня девочка, буду её в голубом водить, — сказала Света.

— Ещё скажи, если мальчик родится, в розовом будешь водить! — возмутилась Яна.

— Не, ну это уж слишком! Не буду, конечно! Что я, изверг? — ответила подруга.

— А меня, наоборот, бесит, когда детей одевают в бежевое-салатовое-жёлтое. Поди там, разбери, кто! Ошибёшься: «Ой, какой мальчик хороший!» — обижаются, «Ой, какая девочка-красавица!» — ещё больше обижаются, — вмешалась Света. — Детей надо метить, чтоб путаницы не было, вот и придумали розовое с голубым. Я очень одобряю!

— Ага. Тогда проще всех мальчиков метить буквой М, а девочек — буквой Ж, как в документах, — усмехнулась Лена.

— Или как в туалете, — добавила Бель.

— Белка, да что с тобой? Ты прямо на себя не похожа! — удивилась Света. — Где наша милая добрая белочка?

— У милой доброй Белочки стресс. Мы ей сейчас погадаем и нагадаем вагон хорошего с прицепом прекрасного. Хватит дюдюку из себя строить! Придумывай, на что тебе погадать: на будущее, на ситуацию, на любовь и отношения, на финансы? — пристала к Бель Катя.

— Только повешенного этого ужасного вынь из колоды на всякий случай, — посоветовала Яна.

— Точно! Надо вынуть из колоды все карты, которые предсказывают что-то плохое, и тогда правильная колода получится. Подходящая колода! — предложила Света.

— Дурынды! Это же ТАРО! В Таро у карт всегда два положения: прямое положение — прямое толкование, перевёрнутое положение — обратное толкование, — объяснила Лена.

— Вот придумали! — возмутилась Света. — Обычные карты, какие правильные, как ни поворачивай, всё равно валет или дама. В пополаме.

— Так, вы её не сбивайте, а то никогда не узнаем светлого будущего. Белка, выбрала? На что гадать будем? Просто выдохни и скажи! Ты же всё равно не веришь, какая тебе разница.

— Надоели. Гадай на будущее, — смирилась Бель.

— Тогда по-взрослому! Кельтский крест, девочки. Сейчас мы с этой Белкой разберёмся! Твоей рукой. Сама тяни!

На стол одна за другой ложились картинки: вертикально, по бокам, крест-накрест шесть карт и ещё четыре рядом.

— Ну, и? — не терпелось Светке.

— Не спешим, но поторапливаемся. Лена, записывай себе в планшет, чтобы не забыть, — велела Катерина и долистала толстую книгу с толкованиями до раздела «Интерпретация расклада «Кельтский крест».

— Проще уж было онлайн погадать — кнопку нажали и всё вам расписано, — ворчала Лена, недовольная выпавшей ей секретарской ролью.

— В том и суть, что всё должно быть настоящее. Карты настоящие, руки её и вложенный труд. Привыкли к виртуальной халяве! Читаю — пиши! — сказала Катерина и начала толковать. — Описание ситуации — перевёрнутая «Тройка мечей». Значит, Белка испытывает обиду и горечь оттого, что не может что-либо изменить. В точку! Продолжаем. Влияние на ситуацию оказывает карта «Отшельник», тоже перевёрнутая. Значит, достигать поставленных целей, какими бы они ни были, Белке мешает недостаточное внимание, неумение учиться на ошибках. Поняла, хвостатая? Делай выводы — учись на ошибках. Совет нам «Кельтский крест» даёт такой: перевёрнутая «Двойка пентаклей», а значит, чтобы справиться с ситуацией, Белке надо собрать все силы в кулак, маневрировать и понять, что короткий путь не всегда самый лучший.

— Два корабля маневрировали, маневрировали и никак не выманеврировали, — усмехнулась Бель.

— Лавировали, — поправила Яна.

— Кэп, не тупим! Шутит женщина! Хотя теперь тебе тупить можно официально — две полоски разрешают, — сказала Катя и продолжила толковать. — Причина ситуации — «Шестёрка мечей», говорящая о неопределённости, а значит, вынужденном ожидании дальнейшего развития событий.

«Так, — с сомнением подумала Бель, — это похоже на правду».

— Прошлое. «Девятка мечей». Белка недавно получила от судьбы удар под дых. Ей тяжело принять тот факт, что нужно смириться с ним. Она остро ощущает необходимость в надёжном и крепком плече. Будущее. Перевёрнутый «Рыцарь пентаклей», а значит, ждёт тебя, дорогая, угроза денежных потерь, и придётся тебе защищать свои деньги и имущество от конкретных людей или событий.

— За мамой не заржавеет! — усмехнулась Белка. — Защита имущества — это моё перманентное прошлое-настоящее-будущее.

— Об отношении Белки к ситуации говорит карта перевёрнутая «Луна». Ты, Бельчонок, сильно встревожена, и шестое чувство подсказывает, что произойдёт что-то нехорошее. Одолевают тебя негативные эмоции, бессилие и плохое настроение, которое мы и имеем удовольствие наблюдать. Про людей, которые рядом, говорит перевёрнутая «Восьмёрка мечей». Она у нас… Она у нас… Вот, чуть не перепутала: возле Белки неуверенный человек, который находится в постоянном страхе, и страх этот изматывает его переживаниями по поводу своей беспомощности. Видимо, мама. Опасения твои, Белочка, показаны в перевёрнутой «Десятке кубков», которая поведала нам, что боишься ты неприятностей во взаимоотношениях с кем-то из близких, неискренних чувств и разлада.

«Ну да, когда Владу скажу про маму, или про окукливание, или про то и другое — вот тут и может быть разлад», — подумала Бель.

— И под занавес самое главное! Что же ждёт тебя в итоге? Перевёрнутый «Паж мечей», а с ним вместе неопределённое разрешение ситуации. Дословно: «Вашим интересам может потребоваться защита, однако пока вы будете отбиваться от нападок, можно упустить главное». Фу-ф! Белку разгадали, кто следующий?

— Я уже, — сказала Лена.

— В смысле? — не поняла Катя.

— Я загадала свою ситуацию, и всё Белкино мне подошло, тютелька в тютельку, — пояснила Лена.

— Понятное дело, что подошло. Эти гадания, как и гороскопы, так и строятся, чтобы всем подходить! Кому не подходит совет учиться на своих ошибках, а результат в виде неопределённости — идеальное решение! Сбудется, точно! — воскликнула Бель.

— Ну да, а кто отрицает-то? Конечно, так и строятся. Таро относятся к гаданиям, как морская свинка к морю и к свиньям. Карты ничего не объясняют сами и не предсказывают, они психотерапевты. «Вы хотите поговорить об этом? Вот и поговорили!» Покопался в себе, уделил внимание хорошему человеку — на душе и полегчало. И обрати внимание — совершенно бесплатно! — согласилась Катерина.

— Интересно только, почему у Белки почти все карты вверх ногами? Это что-то значит? — заметила Света.

— А правда, ведь восемь карт из десяти перевёрнуты… — удивилась Лена.

— Потому что жизнь у меня такая, шиворот-навыворот, — ответила Бель.

 

В квартиру мамы Бель вернулась поздно вечером. Там было накурено, телевизор орал, с Малышкой никто не гулял.

— Бедный ты пёс, — сказала Бель, надевая на неё поводок. — Такая вот нам с тобой досталась мама! А что поделаешь — мам не выбирают!

5 июня

Субботнее утро Бель провела в туалете. Это неэстетичное выражение, которое не принято употреблять в приличных местах и книгах, является единственно верным по сути — из сути слова не выкинешь. По неписаным правилам выживания на одной территории с запойником она убрала все ценности и документы в старый кошель, который повесила на шею. Но при попытке покинуть туалет оказалось, что дверь не открывается. Мама вспомнила свой старый приём: в узком коридоре она ставила враспор между стеной и дверью швабру, так что ни выбить, ни открыть её не представлялось возможным. В юности дочь несколько раз так попадалась, и всегда приходилось откупаться, просовывая в щель под дверью деньги. Мама хватала купюры, открывала входную дверь, потом убирала швабру и быстро выбегала на площадку, а оттуда в магазин «за беленькой». Поэтому в былые времена при посещении данного помещения Белла сначала всегда убеждалась, что швабра тоже находится внутри, а значит, не может быть использована для её пленения. Снова забыла правила, не проверила!

— Мама, ты опять за старое! Открой немедленно! — сказала Бель.

— Дай мне денег! — ответила мама.

— Ты у меня все наличные уже выгребла. Даже при большом желании мне нечего бы было тебе дать!

— Не ври! Я тебя двадцать часов рожала, а ты родную мать держишь хуже собаки! Мне нужны деньги! — хрипло прорычала мама.

— Я же говорю — у меня нет наличных! Выпусти меня немедленно! — бесилась Изабель.

— Не выпущу. Деньги давай, — повторила мама настырно.

— Тебе пить сейчас нельзя. На следующей неделе нужно ложиться в больницу, там будут антибиотики. Печень может не выдержать!

— Посмотрите, какая заботливая. Печень моя её заботит! А то, что мать ничего себе позволить не может, считает каждую копейку, её не заботит! Кормит меня тушёнкой в банках, которую и свиньям давать стыдно!

— Мама, ты сама просила покупать тебе эту тушёнку!

— Потому что я о тебе забочусь, не хочу, чтобы ты деньги тратила, выбираю, что подешевле! Сама, небось, такую насильно жрать не станешь! — кричала мама.

Пьяный угар ещё не отошёл, и маме явно было мало. В такие моменты неведомо откуда взявшаяся в ней энергия плескалась через край. Пару раз Бель пробовала её остановить, но была крепко поколочена маленькой хрупкой женщиной, и больше не решалась. Бель почувствовала запах сигаретного дыма. В щель под дверью повалили клубы.

— Мама, что ты делаешь! Разве так можно?

— Я тебя выкурю оттуда, как поганого таракана! Сука, стерва, скотина, собака, свинья, срань, сволочь, проститутка!

Мама питала большую любовь к ругательствам на букву «с», которые со свистом звучали особенно смачно, но любую тираду всегда заканчивала «проституткой». Так Бель называли лет с десяти, и она никак не могла взять в толк, что же мама имеет в виду? Разыскивая это понятие в интернете, Бель и узнала, что такое секс, и поначалу думала, что удел каждой женщины в будущем — заниматься сексом за деньги, потому что бесплатно таким кошмаром заниматься невозможно ни при каких обстоятельствах! Не так уж далека была от истины.

— Ты забыла слово «ссыкуха». Очень подходит к ситуации, — напомнила Бель.

Из-под двери снова повалили клубы дыма. Мама не изменяла привычкам доброго советского времени и курила «Яву». Хорошо, не «Беломор», но тоже ядрёный табак. Бель затошнило. Разозлившись, она с силой ударила ладонью в дверь, скорее от отчаяния, чем желая её пробить. Дверь треснула. Ладонь не болела. Бель внимательно посмотрела на свои новые руки, сжала кулак и ещё раз с силой ударила. Стены задрожали, а дверь развалилась пополам, освободив проход.

— Дура, что ли! — кричала с кухни мама. — Тебе же теперь чинить. Явилась ко мне в дом и ломает тут всё! Раз так… Раз так… Не дашь мне денег — напьюсь уксуса!

Мама достала с полки бутылку старого яблочного уксуса. Бель знала, что там осталось на донышке и он давно выдохся.

— Ну что ж, промоешь желудок, чем раньше — тем лучше, — спокойно ответила Изабель.

— Безжалостная! Я тебя…

— …двадцать часов рожала, а ты, сука, держишь меня в чёрном теле, хуже, чем собаку! — заученно повторила Бель.

Всё было как встарь. Мама не забыла ни слова из своих привычных ругательств. Наверное, тренировалась без неё на ком-то ещё. Мама подошла к окну, открыла фрамугу, встала на батарею, потом на подоконник.

— Тогда я выброшусь в окно. Ты будешь всю жизнь маяться, что убила родную мать!

Это было что-то новенькое.

— Мама! — застонала Бель. — Ну нельзя же выпрыгивать с восьмого этажа из-за бутылки!

Мама качнулась и полетела, но не на улицу, а на пол кухни. Бель кинулась поднимать её. Мама изловчилась и стала душить дочь шнурком на шее, стараясь открыть кошелёк. Бель на удивление легко разжала её руки, потом встала, подняла маму над полом, подмышки, как маленького ребёнка, встряхнула и поставила обратно. Мама посмотрела на неё дикими глазами.

— Ты — демон! Моя дочь — демон! — крикнула она и отшатнулась к стене.

— Что-то типа того, — ответила Бель, поразившись своей силе.

— Как ты не понимаешь! Я не могу сейчас остановиться! Мне нужна всего одна бутылка. Одна, понимаешь? Иначе я умру, умру, потому что не могу жить! Тебе меня не понять! Я тебя девять месяцев носила и двадцать часов рожала, а ты так и не научилась меня понимать! Не мучай меня!

Мама спиной сползла по стене, села на табуретку, закачалась, закрыв лицо руками, и завыла. Из-под старой грязно-белой потёртой футболки торчали узловатые худые колени, покрытые синими мраморными пятнами. Редкие волосы растрепались, коричневые ногти на ногах изъедены грибком. Бель было безумно жаль её. Дочь действительно не понимала этой нечеловеческой тяги, ради которой можно идти на такое унижение. В кошеле на шее запел телефон: «I like to move it, move it, I like to move it, move it, I like to move it, move it, We like to move it!»[10] Катька, как всегда, вовремя.

— Привет, наша неопределившаяся. Как ты там? Я тут по случаю неподалёку от твоего дома…

— Так я у мамы, — перебила её Бель.

— Так я помню, я же не беременная (тьфутрираза) — память пока при мне!

— Кать, будь тогда другом, купи мне бутылку приличной водки, — попросила Бель.

— Ты уверена? — спросила Катерина с сомнением.

— Уверена. Потом объясню.

— Лучше две! — крикнула мама.

— Одну, — уточнила Бель и потёрла нижнюю губу, в которой бежали колики.

 

Саймон оголодал и кричал на хозяйку за долгое отсутствие человеческим голосом. Прежде чем взяться за недоделанные проекты, Бель внимательно рассмотрела свою новую нижнюю губу в зеркале с восьмикратным увеличением. И как теперь быть? Одна губа идеальная и накачанная, а вторая — обычная. Очень заметна разница. Как Бель явится с такой губой завтра к Владу? Вряд ли он такое не заметит… Они недавно обсуждали, что он против неестественных накачанных частей тела, и тут она ему в пику вкатила филлер, причём в одну губу, чтобы было поуродливей? На сегодня неприятностей ей хватило, но почему-то за заточение в туалете, крушение двери и маму на подоконнике ей положена была всего одна губа! Месяц назад просто у запертой двери постояла, и все пальцы превратились, а теперь всё утро на нервах — и одна губа. Превращение явно замедляется, хотя письмо лежит у неё в сумочке нераспечатанное. Или она действительно стала меньше реагировать на происходящее?

Чтобы проверить догадку и в надежде спровоцировать превращение второй губы, Бель загрузила в YouTube тяжёлый поисковый запрос: реальные кадры военных действий. Раньше она не могла видеть войну, совсем. Всегда выключала, если случайно натыкалась; когда в школе показывали киносеансы про Вторую мировую, просилась выйти. Она чувствовала взрывы, словно они проходили сквозь неё, оглушали, лишали её саму жизни. Слышала стоны, которых не было в фильме, додумывала полные слёз глаза матерей, получающих похоронку.

Ничего честнее войны нет. Она показывает настоящее устройство этого мира без прикрас, раскрывает, что на деле значат «равенство», «свобода» и сколько стоит на поверку человеческая жизнь. Люди, мечтающие жить вечно, сидят в бункерах и мановением пальца отправляют умирать других людей, которые ничем от них не отличаются, кроме робкой надежды пожить хоть сколько-нибудь. Просто у одного есть власть приказать, а у другого — обязанность подчиниться. Так где-то записано, и почему-то это считается правильным. Это фактически каннибализм — убивать себе подобных, только питается каннибал не плотью как таковой, а властью распоряжаться чужой плотью. Утром, попивая кофеёк, слушает сводки о жертвах, о своих жертвах, и беспокоится о правильной организации массовых захоронений, чтобы убиенные им не валялись повсюду абы как. Намусорил — приберись, так ведь мама в детстве учила? Великовозрастные мальчики, играющие в солдатиков, должны убирать за собой игрушки. Равенство людей, о котором кричат из каждого утюга, — фейк. По жребию ты или игрок, или солдатик из коробки, или зайка, мишка, пупс, случайно раздавленные в процессе наступления армии. Поломанных можно сложить в чёрный мусорный пакет и ныть маме с папой, чтобы купили новых. Во всяком случае, у родителей не будет головной боли, что дарить мальчику на очередной праздник.

На мониторе мелькали документальные кадры со спутника. Много маленьких человечков суетятся в окопах, чем-то заняты. Крестик цели устанавливается в их гущу. Снаряд точного наведения попадает в цель. Чёрная воронка в земле, и в этой воронке никто больше не шевелится. И такая же чёрная пустота внутри Бель. Ни боли, ни страха, ни новой губы — ничего. Она нашла Хиросиму и Нагасаки, чтобы расстроиться наверняка. Плачущих детишек, обожжённых радиацией, встающие в небо ядерные грибы, — и снова ничего не почувствовала. Кино для неё превратилось в кино, в то, что происходит с другими где-то далеко. Видимо, именно так чувствуют это великовозрастные мальчишки, играющие в войнушку.

«Я просила вас сделать человека, играющего в игру с названием «жизнь», суперпрочным, способным пережить боль и не разрушиться. Таким, чтобы не приходилось с годами слепнуть, глохнуть и не замечать того, что творится вокруг. Получается, что для этого есть два пути: прожить и пережить много боли и очерстветь или быстро превратиться в куклу и тоже очерстветь. Только на месте прошлой боли зияет теперь пустота, чёрная дыра, в которой ничто живое не шевелится. Безразличие оказалось хуже боли — безразличие и есть пустота, вакуум, в котором жизни нет. Значит, когда я превращусь в куклу, жизнь моя точно закончится, так или иначе. Всё же стоит написать завещание», — подумала Бель, открыла файл, посмотрела на пустой лист и закрыла его. Положила ноги на тумбочку рядом со столом и принялась за рабочий проект. Саймон забрался ей на живот топтать и урчать.

«Да уж. Рабочая обстановка…» — подумала Бель и начала рисовать.

6 июня

Воскресенье началось с одной кукольной губой. Влад заметил. Сразу. Недовольно насупился. Бель хотела было ему всё разом выложить, но день выдался на удивление хороший, по-настоящему летний. Самое начало июня, когда жара ещё не наступила, а тепла уже в достатке; когда тюльпаны ещё не отцвели, а сирень уже пахнет; когда город уже проснулся от зимы, запустил все карусели и включил фонтаны, которые ещё никому не успели надоесть. Они договорились весь день гулять по садам и паркам, и если сейчас всё рассказать, то вряд ли потом захочется любоваться цветами и кружиться на каруселях. Для мужчины это и так нелёгкое испытание, но сегодня была её очередь выбирать воскресенье — его очередь терпеть прихоти своей «половины».

— Ты же помнишь, как мне губу расквасили на «прогулке»? Доктор сказал, что, чтобы шрама не было, надо растянуть, — выдала Бель первое, что пришло в голову.

— Болит?

— Немножко, — снова приврала Бель. С тех пор, как губа стала кукольной, она больше не болела.

— Надеюсь, потом она опять станет обычной. Терпеть не могу «уток-губошлёпок»! Аналогия с резиновой куклой из головы не идёт.

«Да уж… Аналогия…» — подумала Бель, а вслух сказала:

— Посмотрим. Шрам тоже не лучшее, что может красоваться на лице женщины. Это мужчину шрамы украшают.

— Точно. Не хватало ещё, чтобы мужики из-за ссадины губы накачивали!

— А что! Было бы очень забавно, мне кажется. Может быть, бороды в сочетании с накачанными губёшками и у вас когда-нибудь войдут в моду, — засмеялась Бель.

— Надеюсь, я до этих времён не доживу или ослепну, чтобы этому не порадоваться! Как мама? — поменял тему Влад.

Похоже, его слова «расскажешь, когда будешь готова» на самом деле означали «отчитаешься на следующей неделе». Бель решила всё же попробовать отстоять своё право на цветочное воскресенье.

— Из одной больницы выписали, скоро в другую ложимся, — ответила она уклончиво.

— Надолго?

— Недели на три.

— Да. Прилично. По нынешним временам, в больнице столько не держат. Три дня и на выход, — сказал Влад, не давая ей уйти от темы.

— Смотря в какой, — коротко ответила Бель. — Так хочется на «Ветерке» покружиться! С детства на нём не каталась. Давай?

— Нет уж, это ты сама. Я бы на американских горках прокатился, только не здесь, а там, где они есть настоящие, без опасения что рухнут или сломаются. На «Ветерке» ни ветра, ни скорости, — отказался Влад.

— Тогда поснимаешь меня снизу? На свой телефон — у тебя камера лучше, — попросила Бель.

— Вот, призналась! А то всё: мой андроид круче, мой андроид дешевле, мой андроид на разные голоса звонит! Я же говорил — аёся рулит! Готова признать поражение?

Бель не была готова. Их битва айфона с андроидом была непримиримой, но отдавать парню в руки свой телефон сейчас было небезопасно. Мало ли что девчонки напишут или мама. Не стоило так рисковать.

— Глобально признать не готова, остаюсь при своём самом лучшем андроиде, но сними лучше на свой.

— На свой айфон. Или он не достоин даже того, чтобы ты его имя произносила вслух?

Бель кивнула.

— Ох, и упрямая ты у меня стала, Белка. И вообще какая-то другая! У меня в последнее время ощущение, что тебя подменили, — сказал Влад с улыбкой, но очень серьёзно. — Вместо милого, ласкового, покладистого Бельчонка у меня теперь…

— Злобная Белка? — засмеялась Бель.

— Н-у-у-у, не то чтобы злобная, но своенравная и упрямая точно.

— Ты же сам учил меня любую дрянь воспринимать как благо. Я хорошая ученица: добавляю здорового цинизма, из пупа Земли превращаюсь в злобную белку. 

— Мне с добрым пупом Земли было проще. Смотри, чтобы изменения характера за собой изменения в жизни не притащили. Так часто бывает, — сказал Влад озабоченно.

Он, конечно же, ей аккуратно намекал, что новая версия Изабель ему нравится сильно меньше прежней. Мужчине, предложение которого отвергли, сложно с этим смириться, а Влад всегда был своенравным и гордым. Бель понимала, что отношения их сейчас скреплены лишь тонкой паутинкой. Можно было вернуть разговор к маме, поныть, как тяжело мотаться по больницам, но она вновь ускользнула от темы. Лучше вечером. 

— Похоже, что уже привели. Меня отправили на удалёнку. Теперь работаю из дома, в пижаме и придавленная котом.

— Компания следует общей моде? И много вас «отправили»?

— Пока троих, ещё двое сами попросились. Всё к тому идёт, что шутка «работа — мой дом родной» скоро станет истиной, — ответила Бель.

— А как там твоя странная девица, которая думала, что какие-то тётки ей установили протезы? Надеюсь, её уволили. Сумасшедшие в коллективе не лучшие соседи, — вспомнил Влад.

— Да. Её уволили, — честно ответила Бель. — Всё, снимай, оператор. Я пошла летать!

На самом деле в полёте она старалась набраться смелости и проговаривала про себя слова, которые нужно сегодня ему сказать. С чего начать? С мамы? С какой из болезней мамы? Или с кукольного тела? Кружение закончилось довольно быстро, но Бель изрядно укачало.

— В детстве это было много приятнее. Теперь, ты прав, ни ветра, ни скорости, одна тошнота, — призналась она.

— Похоже, нам потребуется кисленький лимонад со льдом, — сказал Влад, и они пошли в ближайший ресторанчик, где его можно было добыть.

Лимонад, и правда, оказался живительным, и веточки мяты очень кстати. Бель собралась с духом и начала разговор издалека.

— Влад, а если моя новая губа не уменьшится, лучше ведь будет подкачать вторую, чтобы не так разнились? — спросила Бель.

— Нет, Белочка, нет. Накачанные губы — ненастоящие. Такие и целовать-то противно: как с манекеном целуешься!

— Почему как с манекеном? Манекен холодный, а губы тёплые, — возразила она.

— Поверь мужчине, — ответил он лаконично.

— Что, большой опыт? — поддела Бель.

— Достаточный, чтобы увериться, что силикон в любом виде — зло! Он для внешней красоты хорош, издалека и для инстаграма, а в реальности, когда человек осознанно превращает себя в куклу, это ужасно. Ладно, те, кто пострадал в аварии, или ещё какая неприятность приключилась, но калечить себя по доброй воле — глупость несусветная.

— То есть, если я пострадаю в аварии, всё же можно будет? — спросила Бель, прикидывая, насколько произошедшее с ней может сойти за аварию.

— О чём ты опять думаешь? Ничего с тобой не случится! Всё у тебя будет хорошо! Ведь я же рядом, — сказал Влад заботливо. — Я уберегу тебя от всех аварий, бед и неприятностей. Смотри, что мне телефон показывает.

Он показал Бель фотографию в серии «На этой неделе три года назад», где она стоит неподалёку, в парке Музеон, рядом с Дедом Мазаем и зайцами.

— Влад! Наше первое свидание! Три года назад! — воскликнула Бель радостно. — Какая я здесь смешная! Как будто меньше ростом. А пойдём сейчас туда!

Нет, ну конечно, сегодня ничего говорить не надо! Такой день! Наверное, поэтому и не решалась до сих пор. Они шли в Музеон, взявшись за руки, и вспоминали их первую встречу. После знакомства в интернете оба боялись увидеть на свидании страшилище преклонного возраста и были удивлены, что обменялись совершенно реальными фотографиями.

— Я тогда был восхищён, какая ты настоящая. Ни слоя штукатурки, ни вареников вместо губ, ни бровей в виде жирных червей на пол-лба. Живой человечек, искренний, тонкий, — вспоминал Влад.

— А я восхищалась, что ты в рубашке, а не в футболке, и у тебя чистые ботинки.

— Смешно, но до сих пор люди встречают друг друга по одёжке. А если к ней потом прилагается ещё и ум, такой, как у тебя, то это для мужчины смертельная ловушка! Ну что, давай повторим фотографию. Так, а зайцы где? Они ж точно вот тут были?

— Вот вы опомнились! — сказала проходившая мимо женщина. — Им как уши в очередной раз поотрывали, так и увезли. Говорят, на реставрацию, но что-то уж долго их нет. Были зайцы, да сплыли!

—  И зайцы сплыли! Такие хорошенькие были, пучеглазые! — расстроилась Бель.

— Ага. Как Пёрт на корабле! Их, наверное, за то и сослали, что по мнению народа по пучеглазости им царь с корабля больше чем Мазай подходит, и надо их местами поменять. Тут полно ещё скульптур. Давай где-нибудь в новом месте. У Ленина можно, у Сталина опять же, — предложил Влад. — И потом, через пару лет сравним.

— Что-то сомневаюсь я, что наверняка тут через пару лет Ленин со Сталиным останутся. Если уж зайцев сослали, то позиция вождей ещё более шаткая. Уж лучше тогда рядом с «СССР – оплот мира». Это точно на века!

— Хорошо. Вставай уже. Немножко правее, повернись на меня, скажите Thursday. Ещё разок. Готово!

Они стали сравнивать фотографии.

— Я изменилась. Повзрослела. Надо же, как меняют какие-то три года, — сказала Бель.

— Во всяком случае, в отличие от зайцев, ты есть! — засмеялся Влад.

Бель посмотрела на него печально. Она не хотела терять эти серые глаза, этого человека, который знает, каким лимонадом её нужно отпоить и как рассмешить.

— Поедем ко мне? — спросил Влад.

— Сегодня нет, — ответила Бель.

— Так вот почему моя Белочка такая злая… Зато в следующий раз будет добрая, пушистая и привезёт с собой свои чудесные чулочки! — замурлыкал Влад слащаво, как кот.

Бель очень старательно улыбалась в ответ. В верхней губе закололо. «Нет, не сейчас. Нет!» — подумала Бель, достала помаду и старательно накрасила губы. Они попрощались у метро, Бель просила её сегодня не провожать.

В вагоне она села в свой любимый дальний угол и, не в силах больше терпеть, разревелась. Теперь колики в губе было уже не унять. Здесь можно не прятаться: здесь никому нет дела до её губ. Пассажиры сидят, уткнувшись в телефоны или в самих себя. Даже если случайно превратишься в крокодила, подумают, что флеш-моб, максимум на видео снимут, чтобы в сети хайпануть. «Что, миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, довольны? Этого вы хотели? Наверняка ведь как-то подглядываете сейчас за мной, видите, как теряю из-за вас того, кто мне дорог, и смеётесь от счастья. Напакостили и довольны?! Безжалостные, злобные старушенции!» — в отчаянии думала Бель.

— Что, бросил? — спросила её неприметная женщина из прошлого века в дурацкой цветастой кофте и с огромной клетчатой сумой. — Не говори — вижу, что бросил. Хоть не к подруге ушёл?

Бель помотала головой в ответ.

— Ну, так не плачь. Ты симпатичная. Этот бросил — другой будет. Таких губастеньких теперь любят, — ободрила её женщина.

7 июня

Изабель проснулась рано утром. В прокуренной квартире долго спать невозможно. Казалось, что она пропиталась этим въедливым запахом насквозь. Пробуждение с тошнотой и отвратительным привкусом во рту не лучшее начало дня, но мама быстро бегала из комнаты в ванную, а это хороший признак: значит, на смену запою, как положено, пришёл токсикоз. Сегодня её «прополощет», она отлежится, и завтра в распоряжении Бель должна быть её настоящая мама, вернее, то, что от неё осталось. Надо продержать её без алкоголя несколько суток, до четверга, до очередной госпитализации. Непростая задачка, но над ней Белка будет думать завтра, а сегодня поспешит домой.

Бель выгуляла и накормила Малышку, убедилась, что у мамы осталось три глотка водки — обязательное условие исцеления, иначе опять начнёт с целой бутылки и нырнёт в следующую серию запоя, — накрасила свои новые губы, покрутилась перед зеркалом и поехала туда, где ждал голодный Саймон.

Первым делом она, конечно же, накормила и почесала кота, который тосковал в одиночестве и никак не мог понять, почему в его мире ночь с хозяйкой поменялась на день с хозяйкой. Держа его на руках, Бель переместилась в рабочее кресло, взяла любимое увеличивающее зеркало и стала разглядывать своё новое лицо. Веки с ресницами по-прежнему выглядели довольно гармонично, ухоженно, хотя и слишком идеально, а вот губы… Пельмешки. «Какая мерзопакостная няша! Почему нельзя было оставить мне мои скромные губки? Или в ваших веществах заложено обращение в эталон, который вы подсмотрели в современных клиниках красоты?» — думала Бель, вытягивая губы трубочкой.

Она однажды ходила на пробный массаж в такую клинику. В коридоре у кабинета пластического хирурга сидели пять одинаковых женщин-близняшек. Лица натянуты, морщин нет, носы а-ля Майл Джексон, губы надутые, брови колосками. За бесплатный массаж ей полагалось потерпеть консультацию хирурга, который поведал ей, что неправильный курносый нос легко можно исправить ринопластикой, в скулы залить филлеры, начинающиеся морщинки победить ботоксом, грудь нарастить хоть пятого размера, фигуру подкорректировать липосакцией, а уж лазерную эпиляцию всего, так сделать надо непременно.

— С чего начнём? — спросил её хирург с гладким лицом неприлично здорового цвета.

— С того, что задумаемся над вашими словами, — благоразумно ответила Бель.

— Это худший из выборов — тут думать нечего. Красота себя стоит! А если вы сегодня подпишете «Программу превращения», то вам положена огромная скидка — двадцать пять процентов! У нас акция, и действует она до завтра. Эпиляция-то вам в любом случае нужна, не ходить же с такими кущами на теле! Или хотя бы ботокс.

— Зачем мне в двадцать восемь лет ботокс? — сомневалась Бель.

— А вы думаете, что в тридцать пять можно будет исправить морщины, которые вы насмеёте? Нет. Эти борозды останутся в коже. Начинать нужно чем раньше, тем лучше! — возмутился врач.

— С пелёнок? — усмехнулась Бель

— Вы зря смеётесь. Организм женщины расцветает до двадцати пяти. Дальше — по нисходящей. Чем раньше начнёте поддерживающую терапию, тем дольше сохраните молодость! Подход «люби меня любой» давно устарел, пришли времена конкуренции, и наша задача — помочь вам в ней выиграть. У вас ещё есть все шансы успеть, если начать «Программу превращения» прямо сейчас, — разъяснял врач.

— А зачем её сохранять дольше, чем она продолжается на самом деле?

— А затем, что, когда вам будет сорок, ваш муж станет заглядываться на молодых. Таких, как вы сейчас, разве что немного подправленных, доведённых до идеала нашими умелыми руками. И тогда прыгать в последний вагон будет поздно! Беречь молодость надо начинать уже сейчас.

— Если я случайно выйду замуж за подлеца, то вряд ли мне поможет отсутствие морщинок, — сказала Бель с неохотой.

— Ради сохранения отношений некоторые и девственность восстанавливают, чтобы порадовать своего мужчину. Её тоже можно внести в «Программу превращения». На девственность сейчас сумасшедшая скидка — шестьдесят процентов! Причём оплатить нужно сейчас, а делать будете потом, когда захотите, без изменения цены, заметьте!

— Спасибо, от девственности со скидкой в шестьдесят процентов я, пожалуй, воздержусь, — поблагодарила ошарашенная Бель.

— Ладно, тогда без неё пока. Может, надумаете ещё. Я вам рассчитал стоимость процедур. Скидку в двадцать пять процентов сохраню за вами на неделю в виде исключения, — сказал гладкий доктор и протянул ей бумажку с огромной шестизначной цифрой и яркий буклет. — И не пугайтесь ценника: мы сотрудничаем с банком, который предоставляет шикарный кредит без поручителей под хороший процент на большой срок. Красота того стоит! Условия я вам приложил. 

Выходя из клиники, Бель тогда подумала, что за дверью напротив должен располагаться кабинет психолога, чтобы двадцатилетняя женщина, выйдя из храма красоты стареющей уродиной, могла выплакать в плечо специалисту новообретённые комплексы по сходной цене.

«А может быть, на мне испытывают как раз разработку в области косметологии? Очередной заговор фарминдустрии, после которого все эти хирурги устареют и исчезнут, как когда-то извозчики? Съела таблетку и превратилась в идеальную куклу! А рассуждения о боге «Что-то» — всего лишь ширма для отвода глаз? С другой стороны, тогда я превращусь в куклу только внешне, моё настоящее сердце продолжит биться, и я останусь жива…» — подумала Бель и ещё раз внимательно рассмотрела губы. Да, они были очень хороши: мягкие, ярко-розовые, со складочками, только слишком большие и гладкие. Зато теперь можно не тратиться на помаду.

Мысль о предстоящих тратах угнетала Бель. За мамину госпитализацию в институт нехороших болезней придётся выложить кругленькую сумму, за новую дверь с установкой, за новый замок во входной двери — тоже, а ещё оплата двух квартир, и кормление четверых, и в приют надо пожертвовать хоть пару тысяч. И неожиданная покупка телевизора подкосила её бюджет. Пришлось воспользоваться функцией «увеличение кредитного лимита» на карточке, и всё равно остались копейки: чем платить кредит через неделю, непонятно. Надо экономить и выбираться из долгов. Бель написала руководительнице, попросила побольше проектов и стала работать, работать, работать.

 

Вечером в мессенджере загорелось сообщение от Константина Андреевича. У Бель ёкнуло сердце: на том свете мессенджер вроде не работает. Открыла сообщение дрожащей рукой:

К.А: «Здравствуйте. Это дочь профессора Гид К.А. Я разбираюсь с папиными неоконченными делами и нашла неотправленное вам сообщение. Судя по времени, это было последнее, что он написал в жизни. Я долго сомневалась, но всё же решила вам его отправить. Вот оно».

К.А: «Изабель. Я вынужден вам признаться, потому что больше никому об этом сказать не могу. То, что происходит с вами, разрушило не только мою стройную теорию странных парочек, это крушение всей моей жизни, всех нажитых годами, выстраданных и выпестованных научных знаний и убеждений. Раньше я повторял Ньютона: «I do not know what I may appear to the world; but to myself I seem to have been only like a boy playing on the sea-shore, and diverting myself in now and then finding a smoother pebble or a prettier shell than ordinary, whilst the great ocean of truth lay all undiscovered before me», теперь же говорю от себя: «Я старик, который прожил жизнь и не узнал ничего»[11]. Если бы меня спросили, как вас и Вадима: «Что бы ты попросил у того, кто может исполнить желание?», я бы не задумываясь ответил: «Разгадки. Я хочу разгадать загадку, как и почему человек стал особенным существом на этой планете. Существом, которое готово отдать всё что угодно, даже свою жизнь, за то, чтобы узнать ответ на этот вопрос». Я завидую вам, Изабель. Да, да, да! Я, солидный, титулованный, убелённый сединами профессор, завидую вам и вынужден признать это. Вам дарован лучший из опытов, о котором, с моей точки зрения, может мечтать человек, — быть разгадкой. Мне же достался только их смех. Это по-вселенски правильно в той же мере, сколь несправедливо. Я пожилой человек и не знаю, какой век мне отпущен для разгадки тайны цветных камешков, и поэтому хочу сказать вам: что бы ни происходило в вашей стремительной переполненной событиями жизни, помните, что вы — чудо, и сумейте оставаться чудом, через какие бы тернии вам ни суждено было пробираться».

Бель прочла сообщение несколько раз, скопировала его, распечатала, убрала сложенный вчетверо листок в сумочку, к документам, и написала в ответ: «Спасибо!»

8 июня

«Что день грядущий мне готовит?»[12] — пропела Бель, потягиваясь утром. Судя по запаху, день готовил ей как минимум сырники. Мама крутилась у плиты, колдуя над двумя кастрюлями и сковородой одновременно.

— Супец куриный из спинки. А остальное потушила с картошечкой. Вкуснятина будет! И сырники тебе на завтрак, а то совсем отощала, как раньше куры голубые были, по рупь тридцать.

— Доброе утро, мам.

— Тебе во сколько на работу? — спросила мама.

— Сейчас перекушу и поеду.

Мама поставила на вытертый начисто обшарпанный стол тарелку, мытую только с лицевой стороны, а снизу заросшую бурой грязью. Видимо, из старых закромов, потому что всё, что Бель нашла раньше, она уже отмыла. В чашке дымился спитой чай. Изабель давно отвыкла заваривать чай впрок — только свежий. Но как можно капризничать, если перед тобой мама? Настоящая мама, как у всех, которая готовит настоящую еду! Сырники у мамы всегда получались особенные — нежные и несладкие.

— Мам, нам в четверг снова в больницу, — напомнила Бель, уплетая сырник.

— Да ну. Нечего мне там делать. Я хорошо себя чувствую.

— Надо. Обязательно надо дообследоваться, — настаивала Бель. — Такие диагнозы «задвигать» нельзя.

— Глупости всё это! Не может быть этого. Придумали всё и разводят тебя на деньги! Не поеду я никуда, — упрямилась мама.

— Мам, я поэтому и договорилась с другими врачами. Сделают анализы за несколько дней. Если не подтвердится, то сразу выпишут.

— Конечно, не подтвердится! Не может такое подтвердиться, — уверенно сказала мама.

— Давай только договоримся: надо до четверга дотерпеть. В любом случае с диагнозом придётся разбираться. Чем раньше, тем лучше.

— Я красной ниткой отметила свои чашку, вилку и ложку. А тарелка у меня красная, единственная. Ты их не бери, — сказала мама, мешая суп в кастрюле.

— Хорошо. Спасибо за завтрак. Я поехала.

— А какой сегодня день? — откликнулась мама с кухни.

— Вторник.

 

Во дворе Бель столкнулась с соседкой Тамарой Ивановной.

— Вот видишь, ты приехала, и сразу потише стало. Разве что два дня тому утром грохот был несусветный. Как вы там?

— Нормально. Это я погрохотала немножко. Скорее всего, в четверг опять её положат.

— Надолго? — спросила соседка.

— Обещают недели на три.

— Хорошо бы! Намедни твою встретила на лестничной площадке. Артистка, ей-богу! Спрашиваю её: «Рада ты, что дочка к тебе вернулась?» Отвечает: «А как ей ко мне не вернуться? Я ж богатая. Она раньше раз в неделю ко мне за деньгами приезжала, а теперь дела хуже пошли, вот совсем и переехала. Кормлю-пою, а что сделаешь — дитё. Дитю помогать надо, даже великовозрастному!» Я аж онемела, не знала, что и ответить. Артистка!

— Да ладно. Пусть уж, если ей так проще, — ответила расстроенная Бель.

— Вот уж, конечно. Телевизор пропила — купишь, врёт — так ей легче, изводит тебя — она же мама. Хотела бы я быть твоей мамой, — ворчала соседка.

У Тамары Ивановны не было детей — только племянники и сёстры. Бель посмотрела на неё с сожалением, подумала: «Мам не выбирают. Что выдали, то выдали. Жаль, что вас никому не выдали» и поехала «на работу».

Для новых частей тела поводов пока не возникало, и поработать нужно было за два дня: завтра маму оставлять одну нельзя. Сорвётся. У неё всегда так: три-четыре дня пьёт, один отлёживается, один живёт человеком и заходит на следующий круг. Завтра начнутся поиски, а мама — знатный алкоследопыт, и нужно быть начеку.

Из головы Бель не шёл разговор с Владом. Лично раскрыть свои секреты она не сможет: его глаза не дают ей говорить — тонет в них и забывает обо всём. Лучше по телефону. Нужно собраться, подготовиться и позвонить. Нужно собраться, подготовиться и позвонить. Но сколько раз «сахар» ни повторяй, слаще не станет. Бель не могла ни собраться, ни подготовиться, ни позвонить. Кто-то внутри неё тонким писком вопил: «Нет! Моя любовь! Не отда-а-а-м!» и упирался руками и ногами в рёбра.

«В конце концов, что я беспокоюсь? Я же не виновата, что у меня такая мама. Если он меня по-настоящему любит, то примет любой, даже «с прицепом». И в том, что со мной происходит, тоже не виновата. Почти. Нечего было напиваться, конечно, особенно человеку с такой мамой. Но всё равно: моё невежливое поведение ни в какое сравнение с наказанием за него не идёт! Может быть, Влад всё поймёт и будет ругать, что раньше не сказала. Скажет, что готов был помочь и поддержать сразу, и нечего было скрывать», — уговаривала себя Бель и даже напоминание поставила на восемь вечера: «Рассказать всё Владу», но не смогла. Поболтала с ним о глупостях, о том, как сложно работать на удалёнке: ни с кем словечком не перекинуться и не чувствовать магии офиса, где витают вокруг чьи-то зоркие глаза и чуткие до отлынивания от работы уши. Он говорил, что очень по ней скучает, ждёт не дождётся, когда она к нему приедет, хочет всё следующее воскресенье провести с ней дома и никуда не выходить. Просил её не надевать перчатки, потому что соскучился по её рукам. Бель смотрела на свои руки, которые уже так давно не свои, что она успела к ним привыкнуть. Они стали больше похожи на настоящие, но, конечно же, они не её. Надо всё же суп отделить от котлет: сначала рассказать про маму по телефону, а потом показать свои «обновки», чтобы наглядно было и мужчина не подумал, что она сошла с ума. Бель перенесла напоминание о звонке на следующий день.

9 июня

Утром мама не готовила сырники. Она вообще ничего не готовила — она металась. В ней запустился тот самый неведомый механизм, который звал её на поиски алкотоплива с неимоверной силой. В такие моменты трезвая мама переставала быть настоящей мамой. Глаза её бегали, лоб покрывался испариной, руки дрожали. Зов «беленькой» заглушал разум, подчиняя человека себе, и мама становилась раздражительной, злой, агрессивной. Искала и находила. Всегда. Она спросила, когда Бель поедет на работу. Дочь ответила, что сегодня и завтра она выходная. Мама расстроилась.

— Дай мне денег, я за хлебом схожу, — сказала мама, деловито обувая туфли у двери.

— Я ж вчера купила, свежий ещё.

— Плесенью пахнет, надо новый купить, — настаивала мама.

— Я куплю сегодня, — сказала Бель как могла спокойно.

— Что, я уже и прогуляться не могу выйти? Посадила меня под замок? — зло сказала мама. — Малышка, пойдём гулять!

— Я тогда с вами, — ответила Бель, быстро подбегая к двери и надевая кроссовки.

— Я что, под арестом? Надзирать за мной будешь? — злобилась мама, вешая поводок на место.

— Сегодня да. Нам завтра в больницу ехать, ты же помнишь, — напомнила Изабель.

— Не поеду я в больницу без зубов. Мне стыдно. Сколько лет тебя прошу зубы мне сделать, а ты всё жмотишься. Не будет зубов — не будет больницы!

«Началось», — подумала Бель, понимая, что за этот день мама вынет из неё все нервы и заплетёт их во всклоченные косы.

— Ты же помнишь, что сказал врач — только вставные челюсти. За ними следить нужно, их снимать и надевать нужно осторожно, с ними пить нельзя никак, иначе подавишься во сне. Когда бросишь пить — сразу сделаем тебе зубы, — ответила она спокойно.

— Яйца курицу не учат! Сама знаю, когда пить, а когда не пить! Я сама уже сова, а ты ещё совёнок!

— Но сегодня точно не пить! Завтра нам в больницу, — повторила Бель.

Мама резко развернулась, влетела в свою комнату и с силой хлопнула дверью так, что штукатурка со стены посыпалась. Соседский замок тут же лязгнул. Бель выглянула на площадку.

— Вы что тут опять громите? Дом нам так развалите! — недовольно сказала Тамара Ивановна, приоткрыв дверь.

— Что поделать… Нам нужно до завтра трезвыми продержаться, чтобы в больницу лечь. Тётя Тома, можете погулять с Малышкой, пожалуйста, а то я боюсь форпост оставлять? Буду её сегодня караулить.

— Держись, казак, атаманом будешь, или, как говорила мне акушерка в абортарии, будь она неладна: держись, коза, а то мамой будешь. Давай свою зверюгу, — сказала тётя Тамара и, выводя Малышку к лифту, добавила: — Что, алкоголубь, свезло тебе в жизни? Узнала теперь, что значит быть сытой и довольной? То-то! Хоть кому-то в жизни должно везти!

Услышав, как хлопнула входная дверь, мама тут же вышла из комнаты с явным намерением сбежать, пока дочери нет дома. Бель стояла в коридоре, закрыв собой путь к отступлению.

— Ну почему ты меня всю жизнь мучаешь? За что мне такое наказание Господнее? Всё детство ты болела. Я тебя вытаскивала, от смерти трижды спасла, а ты издеваешься над матерью, даже погулять не отпускаешь! Ох, сердце! — вскрикнула мама, положила руку на грудь и прислонилась к косяку.

— Мам, сердце слева, — напомнила Бель.

— А мне, может, вправо отдаёт! Мне корвалол нужен, срочно! В аптечке у меня нет. Сходить надо купить, а то загнусь! — упиралась мама.

— Может быть, лучше скорую, раз так болит? — уточнила Бель, которая и этот концертный номер видела много раз.

— Я сама знаю, что мне нужно! Нечего меня учить!

— Хорошо. Ты ложись, а корвалол тебе я добуду.

По возвращении Тамара Ивановна снабдила Бель початым пузырьком корвалола взамен на обещание купить два новых. Бель накапала маме пятьдесят пять капель, немного разбавила водой, принесла ей в кровать.

— Сколько здесь? — спросила мама.

— По возрасту, как обычно, — ответила дочь.

— Мало. Неси весь пузырёк.

Бель послушалась. Мама накапала себе ещё два раза по столько и залпом заглотила лекарство.

— Всё, иди. Мне нужен покой, — повелела она.

Бель вышла и тихонько закрыла за собой дверь. Скоро мама уснула.

 

В этот день рабочие приходили менять сломанную дверь и ставить новый замок, ключ от которого, на всякий случай, будет только у Бель и у соседки. Изабель предусмотрительно закрыла всю обувь в своей комнате, чтобы мама не улизнула. Это был опасный момент: мужики, как обычно, были немного навеселе. Запах перегара мама учуяла даже сквозь тяжёлую сладкую вонь, которой наполнил квартиру корвалол, перебив табачный дым.

Мама без конца выглядывала из комнаты, ходила челноком на кухню и обратно то за чаем, то за хлебом, то за спичками, то покопаться в аптечке, и с силой втягивала носом воздух, проходя мимо слесарей. Бель упрямо стояла в коридоре, охраняя открытый проход и не давая маме возможности провести переговоры с явно близкими ей по духу работягами. Мама метала в неё гневные взоры, но Бель была неприступна, как маленькая рыженькая скала. Когда рабочие ушли, в квартире снова сильно запахло корвалолом, и потом мама уснула. Бель быстро собралась, взяла Малышку, закрыла дверь на новый замок и отправилась в магазин восполнять запасы хлеба и отдавать корвалоловый долг.

По дороге домой календарь напомнил: «Рассказать всё Владу». Бель села на лавочку, Малышка послушно улеглась у неё в ногах. Изабель достала телефон и решительно набрала номер.

— Привет. Можешь говорить?

— Привет, Бельчонок! — обрадовался Влад. — А что по телефону? Давай по видео позвоню?

— У меня тут связь не очень. Давай лучше так. Я хочу сегодня рассказать тебе про маму, — сказала Бель скороговоркой, чтобы больше не дать себе возможности сбежать от больной темы.

— Хорошо, малыш, конечно! Я тебя слушаю внимательно, — ответил он дружелюбно.

Ей немного полегчало. Бель вздохнула глубоко и выпалила:

— Моя мама не попадала ни в какую аварию. Она хроническая алкоголичка.

В ответ повисла тяжёлая тишина.

— Она что, пьёт слишком много вина за обедом? — наконец неуклюже пошутил Влад.

— Нет. Она самая настоящая алкоголичка. Пьёт водку. Алкоголичка с белыми горячками, запоями и асоциальным поведением. Хулиганка.

— Давно? — зачем-то спросил он.

Бель слышала, что Влад очень растерян и не понимает, как реагировать на такое сообщение. Видимо, подобного он никак не ожидал.

— Давно. Хроническая уже двадцать два года. До этого просто попивала, — ответила Бель.

— Её ведь можно вылечить?

— Нет. Мы пробовали много раз. Сначала папа, потом я. Без толку. Врачи говорят, что излечить от этого можно только того, кто сам очень хочет излечиться и готов всю жизнь жить с ограничениями. Мама не хочет. Считает, что она здорова.

— Как это может быть? Она ведь женщина! С женщинами разве такое бывает? — недоумевал Влад.

— Выходит, что бывает.

— А от чего же ты её тогда сейчас лечишь? — спросил он.

— От сифилиса. Её кто-то заразил. Я сама не знала, пока она пожар не устроила и её в больницу не забрали.

Снова повисла тяжёлая пауза. Бель ждала, что он что-то скажет, поддержит её, но Влад молчал.

— Я не могла тебе сказать раньше, понимаешь? Это очень личное. С этим довольно сложно жить. Поэтому я и не взяла тогда кольцо. Понимаешь? — оправдывалась Бель.

— Понимаю.

И опять тишина.

— Ладно, я пойду. Пора к ней. Нужно в больницу собираться. Завтра тогда созвонимся. Счастливо, — сказала Бель, стараясь поскорее ускользнуть.

— Пока, — ответил Влад подавленно.

Белка закрыла глаза. «Во всяком случае, я это сделала, и теперь сильно легче. Надо где-то записать, что я позвонила Владу. А то получится потом, как с письмом: вроде и отдавала, а вроде и в сумке лежит», — подумала Белла. Она изменила запись в календаре на «Рассказала Владу».

«Друг, оставь покурить! — А в ответ — тишина: Он вчера не вернулся из боя»[13], — вспомнились Бель слова любимой папиной песни. А чего она ожидала? Если бы ей кто-то вот так вывалил правду! Нет, теперь-то бы она поняла и приняла, но ещё недавно сама не верила врачу, который открыл ей неприятный диагноз. Удавиться хотелось. Какому мужчине понравится перспектива такой бабушки для своих детей? Хотя… Наверное, про сифилис не стоило теперь говорить, нужно было ограничиться алкоголизмом. Сразу такой ледяной водопад человеку на голову выплеснула. Он несколько дней будет отходить от такого.

Бель отправилась домой с чувством выполненного долга, но щемящей тоски. Вернула соседке два пузырька лекарства, ещё два оставила дома про запас. Мама осуществила вылазку на кухню, и ещё один пузырёк перекочевал в её комнату. Последний она повелела собрать ей с собой в больницу, на случай «если у них нету». Продержались!

10 июня

Ну что ж! У Бель теперь есть три недели воли, пока мама под присмотром врачей. Клиника, расположенная в Институте кожных болезней, оказалась довольно милой и уютной. Старое здание послевоенной постройки, небольшие палаты на четыре человека, высоченные потолки. Кровати, непохожие на больничные, с полукруглыми белыми спинками, тёмным бельём, коричневые тумбочки, как в гостинице, и никакой котлетной вони. Пациентам разрешается гулять по закрытой территории, и к ним можно приезжать в любое время дня. Только денег просили не оставлять ни копейки. Даже маме там понравилось.

Бель забрала Малышку и вернулась к себе домой.

— Как же хорошо дома! — сказала она громко Саймону с Малышкой. — Мальчики и девочки! Вам вместе тусить три недели, так что будьте добры, любите друг друга и хозяйку, а значит, не покрывайтесь проплешинами, не раскидывайте блох по квартире и не гадьте на пол!

«Мальчики и девочки» ничего не ответили. Саймон заканчивал уплетать полную миску корма — куда только в него влезает столько! Малышка пряталась под кроватью, подальше от норовистого хозяина территории. Всё как обычно.

Бель уселась в своё кресло изучать лицо. Похоже, вчерашний день не принёс изменений. Вроде и переживала много, но не до глубины души. Разве что кончик носа был какой-то подозрительно гладкий и без точек. «Неужели теперь всё будет ползти так медленно? Хорошо бы, лицо превратилось поскорее, чтобы не было видно разницы. Только бы оно при этом не стало симметричным и правильным! Говорят, что правильных лиц в живой природе не бывает. Миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, пожалуйста, сделайте так, чтобы лицо было максимально похоже на человеческое! На него ведь ни чулок, ни перчатку не наденешь. Разве что маску медицинскую, но для этого нужно, чтобы началась какая-нибудь эпидемия, тьфутрираза, не приди зараза», — подумала Бель, отодвинула зеркало и вышла на балкон к Саймону, который валялся на подоконнике, купаясь в лете. Она чесала кота, он громко тарахтел, за окном клубился и вальсировал на ветру белый тополиный пух, горячие солнечные лучи падали Бель на лицо. «Интересно, а будет ли кукольное тело загорать?» — подумала она с надеждой, потому что белокожей девушке опция «загар» доселе была недоступна. От солнца приходилось прятаться всё лето под кремами и шляпами. Бель решила поставить эксперимент, приоткрыла секцию балконного окна, незащищённую противокомарной сеткой, и подставила новую кисть на милость ультрафиолета. Обычно, чтобы сгореть, ей хватало пятнадцати минут, но на сей раз так долго ждать не пришлось. На балконе двенадцатого этажа над ней что-то ухнуло, бумкнуло о перила, и огромное нечто пролетело мимо неё вниз, ударив по руке. Бель отпрянула от испуга, но летящее нечто оставило за собой тяжёлый запах человека, и она тут же выглянула следом. Молча, спиной вниз летел мужчина в красной клетчатой рубахе и тренировочных штанах. Рубаха развевалась, как перепонки у белки-летяги. Удаляясь, он смотрел пустыми глазами, без мольбы, без страха, с абсолютным безразличием.

Четыре секунды его полёта показались ей вечностью. Человек рухнул на заросли кустарника под окном. Прохожие кинулись к нему, кто-то кричал: «Вызывайте скорую, он жив!» Бель отпрянула от окна, почувствовала колики в носу и зашептала: «Миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, пожалуйста, не надо ничего ускорять! Я готова меняться медленно, очень-очень медленно! Пожалуйста, не надо быстро! Не такой ценой!»

Изабель раньше не знала соседа сверху. Поговаривали, что этот неопрятный, дурного нрава мужик развёлся с женой и вернулся жить к старушке-матери, которую изводил своими придирками. Он заставлял её чистить зимой его машину, гонял её в магазин, как золотую рыбку на посылках, выдворял из квартиры, когда хотел побыть в одиночестве. Старушка всё терпела, и сверху до Бель доносились только его приказы и окрики. Суп пересоленный, сказала не то, купила не то, не убралась, мешается под ногами — соседу не нравилось всё. Не было дня, чтобы он не пенял старушке-матери за что-то, но угроз покончить с собой Бель не слышала никогда. Она рассказала об этом полицейским, когда её допрашивали в качестве свидетеля в машине у подъезда.

Как ни удивительно, «попрыгун», так называли соседа полицейские, остался жив. Он упал на заросли кустов стриженого снежноягодника, которые амортизировали удар. Несколько веток насквозь проткнули его тело, он был весь переломан, хрипел и плевался кровью, но он был жив. Старушка-мать причитала: «Моя сыночка, моя деточка» и мяла в руках кончики накинутой на плечи косынки. Полицейские посмеивались, что надо все палисадники под высотками сплошь засадить такими кустами, чтобы «попрыгуны» им статистику на участке не портили.

Ошарашенная Бель стала несчастной обладательницей почти полностью нового, близкого к идеалу, но довольно естественного курносого носа. Она постаралась не думать о происшествии и так хорошо спряталась в работу, что, когда вечером Влад сказал, что занят и не может говорить, даже обрадовалась. Сегодня ей было не до него. Чем больше проектов успеет закрыть полностью, тем больше получит завтра оплату за две недели. Деньги — шлак, но без них никак. И тем меньше воспоминаний о полёте клетчатого соседа будут охотиться за ней этой ночью.

11 июня

Пятница — это такой особый день для работающего человека, когда наступают выходные. Не в субботу, нет, а именно в пятницу, по окончании рабочего дня раскрываются крылья за спиной каждого, кто выбегает из офиса, и проходная свидетельствует перерождение сотрудника в человека, чтобы в понедельник зафиксировать безысходность входящего офисного планктона. Удалёнка подло лишила Бель приятного ощущения пятницы. Взамен выполненных проектов ей тут же накидали новых, и можно было работать теперь хоть все выходные. Работа без начала и конца. Единственное, что порадовало её по-настоящему в этот день, это сообщение от Светки о том, какую сумму Бель заработала за две недели стахановских подвигов. Говорят, что если мало спишь, то скоро состаришься. Бель теперь это не грозит, и вкалывать можно дни и ночи напролёт, но в этот вечер придётся всё же прерваться. Катькина хатка ждёт своих жриц пятничных сплетен. Сегодня Бель понесёт им рассказ о летающем соседе, который, говорят, таки выжил, но находится в реанимации. Бель до сих пор чувствовала его последнее касание. Почему он не спасался? Не ухватился, как утопающий, за её руку и не утащил за собой? Непонятно…

Бель ждала поступления денег на карточку в приподнятом настроении. Деньги не приходили.

 

— Ничего себе! — встретила её с восторгом Катерина. — Вот всегда я говорила, что тот, кто громче всех выступает за естественное старение, давно уже сделал себе все нужные процедуры! Надеюсь, ты не скажешь нам: «У меня просто наследственность хорошая», любительница естественности?

— Не скажу, — ответила Бель, понимая, что пытаться убедить девчонок глупым «доктор сказал, что губы надо растянуть», бессмысленно. В такое только мужчина может поверить.

Белку усадили в кресло, девчонки сгрудились вокруг, направили ей в лицо лампу, как на допросе, и принялись разглядывать.

— Ну, ресницы, понятное дело, нарастила. И не лучшим образом: слишком ровные, кукольные, как ненастоящие. Тройка мастеру. А вот нос, конечно, шикарный. Это что, лазерная шлифовка или просто покрыли какой-то плёнкой? — восхищалась Лена, которая была большой любительницей новомодных процедур.

— И то и другое, — ответила Бель и подумала: «Слышите, миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн? Объективная обратная связь вам от искренних женщин».

— И губы хороши. Кто так ровненько делает? Делись контактами мастера! Я тоже такие хочу! — восхищалась Катя. 

— Это две старушки. Они не местные, приезжали на одно мероприятие, взяли меня в качестве модели для показа новых технологий. У меня ещё и маникюр с педикюром теперь есть, — ответила Бель почти правду.

— Шикардос! — заключила Катерина.

— И как ты не боишься над собой экспериментировать? А вдруг потом кожа слезет совсем? Или перекосит? Ты хоть, надеюсь, не подписала бумагу, что старушки ответственности за это не несут? — беспокоилась Лена.

— Не просто подписала — кровью подписала, — засмеялась Бель точному попаданию.

— Ну, правда, Белка! Таким не шутят. Даже я на такое ни за что не пойду, хоть и знаю, что своей красотой мне мир не спасти, скорее наоборот, — расстроилась Света.

— Я так понимаю, на ногах и на руках тоже маска какая-то? — спросила Лена, внимательно рассмотрев руки Бель.

— Ага, — ответила Белка. — Скоро можно будет ещё больше тела покрыть. Это такая новая технология, от старения.

— Обалдеть! — не унималась Катька. — Я тоже такое хочу, когда на тебе убежусь, убедюсь, убеждусь — ну, вы поняли, — что это безопасно.

— Добрая ты, мать! Или спросишь потом: «Кто скорчил вам такую рожу?» — ответила Бель.

— Или так. Но всё равно прикольно! Ты лучше расскажи, как ты, любительница естества, на это решилась?

— Как-как? По дури! Как ещё на такие вещи решаются? Стрессанула и решилась.

— Истерики, мать, лучше шопингом лечить. Как-то ты слишком радикально. Ладно, руки-ноги, но лицо! Испортят твою милую беличью мордашку, придётся нам потом с ними полжизни судиться! Ленка, возьмёшься за такое дело? — спросила Катерина Лену-юриста, которая в ответ презрительно сморщила нос.

— Но всё равно, пока — шикардос! — подтвердила Катя.

— Я бы пошопилась, да денежки тю-тю. Маме за больничку оплатила, в квартире кое-что поделала, и кончились. Вот жду теперь, когда манна небесная на меня из Светкиного банка упадёт. Как там, Свет, ушёл перевод?

Светка полезла в телефон и нахмурилась.

— Что? Завис? — забеспокоилась Белка.

Светка положила на стол телефон с открытым сообщением.

— Что? Сомнительная операция? Счет заблокирован по закону №115-ФЗ? В смысле? — не поняла Бель.

— Свет, ты что, одним разом всю сумму кинула Белке, которая пришла? — из дальнего угла комнаты спросила опытная в финансах Янка, которая сидела там бледная, нюхала яблоко и к общей суматохе сегодня не присоединялась.

— Ну да, — сказала Света.

— И сколько?

— Пятьдесят восемь тысяч шестьсот рублей, — ответила обескураженная Света. — Всё точно, копеечка в копеечку, пришли-ушли.

— Ой, эбонитовая палочка! Кажись, кто-то попал, — всплеснула руками Катька.

— Что я сделала-то? Что вы на меня смотрите как на всесторонне недоразвитую личность? — возмутилась Света.

— Светка, вот ты у нас воистину существо с другой планеты. Неужели не знаешь, что сейчас за каждый чих переводы блокируют? Теперь вот банк заподозрил, что Белка на тебя работает без официального трудоустройства, или вы ещё что-то мутите-крутите, — пояснила Лена, открыла на планшете нужную страницу с описанием правил и сунула девчонкам.

Все погрузились в чтение. Воцарилась тишина, в которой слышно было, как бедная Янка с силой втягивает носом запах яблока.

— Ты его надкуси, так сильнее будет пахнуть, — пожалела её Катька.

— Не могу. Стошнит. Сил моих нет терпеть это, — взмолилась Янка.

Катька взяла из её рук яблоко, надкусила и вернула обратно.

— Дыши свежестью, мать-героиня. Тебе ещё восемь месяцев геройствовать. Мне девицы рассказывали, что хорошо помогают леденцы чупа-чупс. Сосёшь, и не тошнит, — сказала Лена.

— Я пробовала уже. В транспорте без них вообще никак. Сижу, насасываю, так бабуля меня бессовестной крутизадкой обозвала, — пожаловалась Янка.

— Надо сделать Янке футболку с надписью «Отвалите, я беременна», — предложила Лена.

— Сразу размером с будущие три Янки, — добавила Света.

— Ага, чтобы на шубу зимой налезала, — засмеялась Катька. — Через три месяца ей такая футболка не понадобится. От неё и так все шарахаться будут.

— Прошу прощения, что вторгаюсь в вашу идиллию со своими глупостями, но… Прочитав сей умный документ, я сделала вывод, что банк может заблокировать любой перевод в любое время по своему усмотрению, а на что делать, когда перевод уже заблокировали, моей женской логики не хватает, — напомнила о себе расстроенная Белка.

— В банке за такие блокировки отвечают роботы. Вычисляют «подозрительных» и блокируют, алгоритм у них такой. За разблокировку отвечают, естественно, люди. Роботы для этого туповаты. Поэтому делай раз. Завтра со Светкой поедете в банк, напишете два объяснения: Белка, что Светка должна была тебе денег. Только пиши больше, тысяч сто или двести. Светка, что ты была должна Белке денег, и ту же сумму. Делай два. На будущее полученные деньги сутки не трогаем, а потом переводим мелкими партиями или наличными, — объяснила Лена.

— Не было у Белки забот… — начала Катя.

— Не было у Светки забот! У меня теперь весь счёт заблокирован, подчистую. То есть я вообще без денег на месяц! — обиделась Света.

— И я, — сказала Белка.

— «Сами мы не местные, голодаем и скитаемся», — затянула Лена. — Зато Белка у нас теперь красавица.

— Да ну вас! — обиделась теперь и Бель.

Девчонки скинулись и собрали обеим наличных. Подъёмные.

12 июня

Уже в десять утра обе обнищавшие по собственной глупости подруги сидели в зелёном холле банка и мяли в руках один талончик с номером очереди на двоих. Ждать пришлось долго: оказалось, что вопросами «сомнительных» занимается только руководитель отделения, а жаждущих её комиссарского тела довольно много. Когда подошла очередь, стало немногим легче: заявления взяли, но разобраться обещали в течение тридцати дней. Девчонки были ошарашены.

— Ладно, я, живу с родителями, с голоду не помру, но ты-то как с кучей нахлебников? — беспокоилась Света, пока они запивали неприятную новость кофе и водой в ближайшей кофейне.

— Справлюсь как-нибудь, — сказала расстроенная Белка, которая совершенно не понимала, как выбираться из ситуации.

— Может, Влад поможет? — с надеждой спросила подруга.

— Может, — ответила Бель.

Ей совсем не хотелось сейчас говорить о Владе, который вчера с ней тоже «не смог разговаривать».

— Ты знаешь что попробуй… Только не злись, дослушай, — начала Света аккуратно, понимая, что сказанное Белке не понравится. — Я всегда так делаю, когда невезунчики в жизнь лезут: иду в церковь, беру свечку, ставлю кому-нибудь и стою долго. Не знаю, почему это помогает, может быть, там пахнет хорошо, или, может быть, оттого, что свечи горят, мне потом легче становится.

Белка насупилась. Страсть как не любила она такие советы, и Светка это знала. Но там, где прежняя милая белочка кивнула бы смиренно и поблагодарила, разве что нервно махнув хвостиком пару раз, новая вставала на дыбы и клацала огромными зубами.

— Не хочу я всей этой ритуальщины! Только хуже от неё. Зачем на самом деле неверующие люди ходят в церковь? Это как с вашими гороскопами получается: если хорошее предсказание — верят, а в плохие — нет. Так и с церковью: если приспичит, прижмёт — идут просить, и ещё яйца на Пасху красят, и куличи едят. Хорошее дело: оставить себе праздники, когда убираться нельзя, и попрошайничество, остальное не замечать за ненадобностью. Нашкодил — отмоли и шкодь дальше, — ответила Бель резко.

Света расстроилась, понурила голову. Непривычно было получать от Бель такие тумаки.

— Прости, если резко, но я, честно, так думаю, — постаралась сгладить сказанное Белла.

— Да ты права, не извиняйся. Неприятно, когда озвучивают то, о чём принято молчать. Я это хорошо понимаю, потому и сказала тебе, что там хорошо и спокойно. Я ж тебя не молиться отправляю, а постоять.

— Я однажды так опрофанилась на экскурсии, когда по Золотому Кольцу каталась. Ужас! Нас завели в очередную церковь, и я попробовала, как все, поставить свечи. Думала, дай попрошу, чтобы мама перестала пить, а вдруг поможет? Нашла столик, где больше всего свечей в рядок горит и самое простое распятие. Мне он больше всех понравился — простенько, аккуратненько. Поставила туда свечу и только через несколько лет узнала, что в церквях есть место, куда ставят свечи за упокой, и это было именно такое место. Живой маме, выходит, за упокой поставила. Если идёшь в церковь, надо хоть разбираться, кто где стоит и висит.

— Это нехитрая наука. Деву Марию с младенцем на руках ни с кем не перепутать. Другой женщины с ребёнком на руках не бывает. Ей всегда можно с просьбами ставить, не ошибёшься, — ответила Света.

— То есть женщина с ребёнком — за здравие, а мужчина на кресте — за упокой? Почему, интересно…

— Не знаю, но так точно не перепутать, — озадачилась Светка.

— А кресты нательные, которые на шее носят, выходит, все за упокой? — не унималась Бель.

— Да не знаю я, честное слово! Не копаюсь я в этом так глубоко. Ни к чему мне. Пришла, постояла, ушла.

— Светка! Вот объясни, зачем ты это делаешь? Неужели ты и вправду веришь, что тебе поможет эта женщина с картинки? — в недоумении спросила Бель.

— Верю. А во что мне ещё верить? Я страшная, как куриная жопа, ещё в школе меня бородавочником дразнили, синюшная была — шарахались все. Мне двадцать девять лет, а у меня ещё ни разу мужика не было. Во что я должна, по-твоему, верить?

— Молли Бэйр[14] тоже так думала, а теперь лицо Шанель, — постаралась поддержать подругу Бель.

— У Молли Бэйр нет шрама на всю грудь после операции на сердце и роста достаточно, чтобы по подиуму выхаживать. А я ни то ни сё: даже в конкурсе уродов мне не выиграть, потому что для уродов я недостаточно уродлива!

— Светка, но ведь врачи тебя спасли, ты больше не синяя и живая!

— Спасли? Я ребёнком была, когда мне операцию делали. За меня родители решали! Сейчас бы ни за что не согласилась! Зачем сохранять человеку такую жизнь? Уроду зачем жизнь сохранять? Чтобы я могла на свидания ходить в качестве страшной подружки? Тебе не понять. Ты не знаешь, что значит жить без зеркал! У нас дома зеркало только в мамином шкафу, чтобы она могла туда посмотреться, когда одевается. Папа бреется со своим маленьким, которое прячет в стол. Родители меня берегут, чтобы я лишний раз своей рожи не пугалась, только всё вокруг теперь сплошь в зеркалах и стёклах, где отражается вот это!.. 

Света действительно не была красавицей, не была симпатичной, не была даже миленькой. С рождения у неё перекошены лицо и тело, к тому же на лбу и на щеке устроились две здоровенные мохнатые выпуклые родинки, которые врачи запрещали удалять. Огромный шрам на груди, который, как ни шлифуй, всё равно видно, дополнялся вшитым под кожу кардиостимулятором. Подруги привыкли к её внешности и недочётов не замечали, к тому же жалели её. Светку жалели, холили и лелеяли все близкие. Она могла щёлкнуть пальцами и повелеть: «Хочу!», и родители готовы были метнуться кабанчиком и выполнить любую её прихоть, но Светка не хотела. Сидела дома и целыми днями читала. Выбиралась только погулять с мамой по городу или поболтать с подружками в пятницу и с девичников всегда уезжала трезвая и раньше всех.

— Свет, ну смотри, как получается. Тебя родители берегут, а ты не рада. Меня родители не берегут, и я не рада. Зато ты живёшь спокойно, тебя опекают, ты знаешь, что тебя не бросят, а у меня что ни день — засада, что ни ночь — тоска.

— А у меня что ни день — тоска и одна сплошная несменяемая засада. Представь себе, что ты каждый день просыпаешься в одно и то же время, чистишь зубы, пьёшь воду, потому что тебе даже чаю нельзя, ешь преснятину и ходишь по квартире от стены к стене до вечера, потом чистишь зубы и ложишься спать. Ничего не происходит. Жизнь остановилась, никаких изменений, кроме нового вкуса зубной пасты. Даже кота или собаку тебе завести нельзя — не дай бог аллергия или инфекция какая-нибудь. Братьев и сестёр у тебя нет, потому что родители решили больше не рожать и отдать всё внимание больному ребёнку. Скука такая, что ты радуешься дядькиной смерти: будет повод поехать на похороны, «развлечься». Ходишь по магазинам, чтобы с продавцами хоть парой слов перекинуться, а они потом в ужасе переглядываются и перешёптываются!

— А ты езди по городу. Здесь столько всего интересного происходит!

— Ты думаешь? Это так со стороны только кажется, когда ты работаешь и выкраиваешь для интересного хоть минутку. Я Третьяковку уже наизусть знаю, могу там экскурсии водить! От картин и кукол аж тошнит! Ладно бы я могла сама хоть что-то полезное делать — ни одного таланта! Ни писать, ни рисовать, ни шить, ни вязать, ни готовить — ничего толком не могу, и главное — не хочу. Мама смотрит с надеждой, каждый день измеряет все мои показатели, как в больнице. Я должна маме улыбаться, чтобы она не расстраивалась. Мама приводит домой знакомых своих знакомых на обеды и чаепития — всё пытается меня с кем-то посватать.

— Ничего себе! А почему ты никогда о них на пятничных сплетнях не рассказываешь? — удивилась Бель.

— Представь себе качество женишка, которого надо на верёвке тащить знакомить с девушкой не первого сорта. Я же не симпатичная, как ты! Можно, конечно, себе завести такого вместо собаки. Будет с утра до вечера в компьютере сидеть, танки гонять или бухать, но лучше всё же собаку.

— Светка, почему ты нам никогда вот так не говорила? Улыбаешься всё время, шутишь. Мы бы придумали что-нибудь, наверняка!

— Потому что хуже бородавочника может быть только ноющий бородавочник.

Вот и поговорили. В студенческие годы, когда мама бузила, Бель иногда оставалась ночевать у Светки. Как же она подруге завидовала! Настоящая семья, дружная. Мама с папой всегда рядом, ужин семейный, все разговаривают, родители спрашивают, что было в институте, о чём Света думает. Обсуждают прочитанные книги, новости. Именно таким Белка представляла себе счастье, а оказалось…

И как же теперь всё несправедливо складывается! Светке так хочется быть обычной, даже не красавицей, а в куколку превращается Белка, которой это совсем не нужно! Кое-как устроен этот мир, кое-как!

 

По возвращении Белла открыла онлайн-кабинет банка на компьютере. Красным светилось напоминание о том, что сегодня последний день и истекает срок платежа по кредиту. Когда ничего не можешь изменить, лучше просто отвлечься. Бель закрыла страницу и нырнула с головой в работу. Теперь у неё было два мира. Один, полный проблем и непонятных превращений, реальный, в котором жить было сложно и неприятно. Другой, из изящных линий и ярких цветов, — на работе. Жизнь среди линий привлекала больше, и Бель, похоже, начинает понемногу туда переселяться. Видимо, рисование теперь её церковь — место, где красивые картинки с золотой каёмочкой подменяют объективную реальность, которая лупит ощущениями наотмашь.

Вечером позвонил Влад. Сам. Предложил встретиться завтра в обычном ресторане. К себе не позвал. Бель не хотелось думать, что это может означать, и она не думала. Снова нырнула в работу и полночи провозилась с очередным проектом.

13 июня

Их встреча была похожа на первую, три года назад: обоим было неудобно. Они оба старались красиво сидеть, аккуратно ели и подбирали слова для разговора. Бель представляла себе, как сегодня снимет перчатку и покажет, что с ней происходит. Или не покажет. Как пойдёт.

— Как дела? — спросил Влад сухо.

— Нормально. Мама в больнице, я работаю. Кое-какие финансовые неурядицы, но это всё мелочи, — ответила Бель.

— Ты всё-таки решила увеличить вторую губу?

— Увеличила. У меня, увы, не было выбора. Это не от меня зависит, — сказала она, надеясь, что если он пропустил её финансовые неурядицы мимо ушей, то уж «не от меня зависит» пропустить не должен.

— Жаль. Мне кажется, мы это в прошлый раз обсудили. Как я понимаю, тебя моё мнение больше не интересует? — спросил он.

— Это не от меня зависит, — повторила она. — Всё это очень сложно.

— У тебя в последнее время, и правда, всё стало очень сложно. А может быть, и было очень сложно.

— Я как-то неудобно себя чувствую. Как будто ты меня упрекаешь, а я пытаюсь оправдываться, и у меня это плохо получается, — сказала Бель с тоской, на самом деле чувствуя себя крайне неуютно.

— Хорошо, что сейчас ты говоришь искренне. Хотя бы сейчас. Искренность между людьми — самое важное в отношениях, — ответил Влад угрюмо.

— Ты же говорил, что самое главное — здоровье? — напомнила она.

— Здоровье и искренность.

Они замолчали. У Бель было ощущение, что не было у них этих волшебных трёх лет. Перед ней сидел чужой человек — недовольный чёрствый мужчина, которого не интересуют её проблемы и чаянья. А может быть, он и был на самом деле таким? Все эти годы она берегла его от своей непростой реальности, справлялась сама с бесконечно наскакивающими на неё «приключениями», прибегая к нему по выходным пушистой весёлой белочкой, игривой и миленькой.

— Скажи честно, если бы я тебе сразу рассказала про маму, ты бы стал со мной встречаться? — спросила Бель.

— Если бы ты сразу мне рассказала про маму, это было бы честно! — ответил Влад.

— Ты не ответил на вопрос.

— Очень неприятно после трёх лет знакомства узнавать, что у человека такие скелеты за пазухой. Я боюсь представить себе, что ещё я могу о тебе узнать, — снова ушёл он от прямого ответа.

— Например, что я превращаюсь в куклу?

— Ну, это-то я как раз вижу, этого не спрятать. И мне особенно обидно, что ты не обращаешь внимания на моё мнение и мои протесты, делаешь по-своему, хотя знаешь, как мне это неприятно.

— Влад, а если это превращение зависит не от меня? 

— Не говори глупостей, Бель! Что может заставить нормальную, разумную женщину превращаться в куклу против воли своего мужчины? Я уже несколько раз повторил, что меня это только отталкивает!

Бель задумалась. Если она сейчас скажет правду про миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, он, пожалуй, посмеётся над ней.

— Неужели так важно, какие у человека губы? И маму я себе не выбирала: она моя мама, и я её не брошу.

— Важно, насколько люди открыты и откровенны друг с другом, насколько прислушиваются к мнению друг друга. Важно, насколько люди вместе, Бель! Если я тебе сейчас скажу, что состою в секте сатанистов, тебе это понравится?

— Но я не состою ни в какой секте! У меня просто болеет мама. Разве можно так сравнивать? Мне кажется, что ты сейчас скажешь мне, что я впустую потратила три года твоей жизни, — воскликнула Бель.

— Я этого не говорил, это ты сказала. У меня были прекрасные три года жизни, были большие планы и надежды, — ответил Влад.

— И если я слышу правильно, то больше планов и надежд у тебя нет, — сказала Бель за него.

— Белка, я не знаю. У меня внутри всё перевернулось. Я не понимаю, как можно быть с человеком, который скрывает от тебя что-то важное!

— Я не скрывала. Я говорила тебе, что у меня болеет мама. Просто не говорила, чем!

— Повреждения после аварии и алкоголичка с сифилисом — это, согласись, разные болезни! — возмутился Влад.

Бель захотелось встать и уйти. Никто, кроме неё, не мог называть маму алкоголичкой с сифилисом! Ей больше не хотелось оправдываться, не хотелось что-то доказывать и не хотелось с ним быть. И уж тем более открывать другие свои секреты этому человеку не стоит.

— Я тебя услышала. Давай найдём в себе силы остаться друзьями, — предложила она.

— Давай. И вот ещё что…

Он достал из кармана то самое кольцо с бабочкой, вынул из коробочки, положил ей на ладонь в перчатке, сжал её пальцы в кулак и сказал:

— Пусть останется тебе на память о прекрасных трёх годах, которые мы провели вместе.

Бель не сопротивлялась. Они расстались в ресторане. Он даже не поцеловал её на прощанье. Видимо, брезговал, боялся, что она теперь тоже «заразная». Она ушла, а он остался допивать своё пиво. Изабель шла вдоль набережной, сжимая в руке кольцо. Остановилась. Сняла перчатку, примерила бабочку на идеальный безымянный палец, сфотографировала, а потом сорвала и зашвырнула как могла далеко. Кольцо почти перелетело широкий канал, но ударилось о дальнюю подпорную стенку и отскочило в воду.

«Надо куда-то деть эту неуёмную силищу. Может, в грузчики податься на подработку?» — подумала Бель и пошла к метро.

14 июня

Когда её жизнь изменилась больше? Когда Бель поняла, что превращается в куклу, или теперь, когда осталась одна? Сейчас казалось, что кукольное тело — это так, мелкая неприятность, а вот вмиг лишиться любимого человека — это трагедия вселенского масштаба. Жизнь её разделилась на до кольца в мутной воде и после. И есть ещё одна небольшая неприятность: обвинить в случившемся миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн и погрозить им кулаком в пустоту не представляется возможным. Как за уши ни притягивай, а не из-за губ её Влад бросил — из-за мамы. Евгеника ему не подошла, понимаете ли. То есть скажи она ему о маме пару лет назад, всё равно бы бросил? Или не бросил бы?

Любовь, как и история, не терпит сослагательных наклонений. Разве что такое: любил бы — не бросил бы, ни с мамой, ни с губами. Именно эта мысль отрезвляла горячую голову Бель, пылающую сегодня от обиды и разочарования. В случившемся, по сути, никто, кроме неё, не виноват: ни мама, ни старушки. Не надо было три года из себя принцессу благородных кровей строить. «Тоже мне, Золушка нашлась! То, что ты любишь начищать кастрюли до блеска, не означает, что тебя согласятся взять «с прицепом». Если Янке будут делать футболку «Отвалите, я беременна», надо себе тоже заказать что-то типа «Отвалите, у куклы плохие гены», чтобы потом не обвиняли в неискренности», — думала Бель.

Ей, похоже, было обиднее то, что Влад обвинил её в разрыве, чем то, что он её бросил. Сказал бы честно: «Бель, с такой дурной наследственностью ты мне не подходишь!» Она бы ответила: «Ах! Я думала, ты мужчина, а ты не оправдал моих надежд! Твоя любовь не стоила выеденного яйца» и влепила ему пощёчину. Нет, про яйцо не лучшее сравнение. Пожалуй, так: «Твоя любовь оказалась слабой, как безалкогольное пиво!» Или с яйцом всё же лучше — страх кастрации как-никак.

Как же Бель на него зла! Она придумала себе Влада совсем другим: благородным, сильным, заботливым. Именно о таком Владе она рассказывала подружкам. Но обманывать себя зачем? Если бы она считала его таким на самом деле, то всё ему давно бы рассказала! Она бы бежала к своему мужчине, как только у неё превратился один мизинчик, истерила, металась, и он носился бы с ней по психбольницам и гостиницам. Он ездил бы с ней к маме, и никогда бы ей наглый мент не предложил «посещения» два раза в неделю. Его «я уберегу тебя от всех аварий, бед и неприятностей» на самом деле в переводе на женский русский означает «я уберегу тебя, если у тебя не будет аварий, бед и неприятностей». Это не Влад потерял из-за неё три года — это она устроила себе три года самообмана, потому что хотела «настоящих» отношений и создала в себе для этого удобную беспроблемную Изабель. В общем, как обычно: дура она дурацкая!

Понедельник, который начинается со звонка робота, ледяным тоном напоминающего, что просрочен платёж по кредиту, вполне подходящее время для переживаний и душевных мук.

Деньги, деньги… Где взять денег? Говорят, что главные вопросы — «Кто виноват?» и «Что делать?» Неправда это! Главный вопрос всех взрослых людей на этой планете: «Где взять денег?» Именно он превращает человека в то, чем он является, определяет бытие, так сказать. И теперь мысли Бель, натерзавшись в любовных перипетиях, переползли в верном направлении — в направлении просроченных долгов.

Кто-то хочет много-много денег, купаться в роскоши и рвётся к цели, снося все препятствия на пути. Но такие люди редко становятся по-настоящему богаты. Огромные капиталы сами по себе образуются у людей, которые просто делают какое-то нужное дело в нужное время. Можно прокачивать свои навыки на тренингах, строить связи, устраиваться на престижную работу и остаться на бобах, а можно оказаться в нужное время в месте, где ты нужен, и этого достаточно. К этим везунчикам поговорки «Терпение и труд всё перетрут», «Тот, кто рано встаёт, тому Бог подаёт», «Всякая вещь трудом создана», которыми нас пичкают с детства, не имеют отношения. Эти люди вообще не про «зарабатывать». Они просто что-то делают, отчего к ним липнут деньги, как к Катькиной любимой наэлектризованной эбонитовой палочке. А на них уже работают те, кто неистово рвётся к богатству. А на тех, кто рвётся к богатству, работают те, кому нужно не слишком много денег, но достаточно, чтобы позволить себе хорошую машину и квартиру в кредит, учить детей в дорогих школах, кататься по заграницам. Такие люди чаще всего становятся руководителями, как её Наталья Андреевна. Таким хотел стать Влад. Бель же находилась на самой нижней ступени пищевой цепи с названием «Где взять денег»: она была рядовым сотрудником, жизнь которого зависит от других и имеет граничные условия от зарплаты до зарплаты.

Ей, конечно, везёт: её профессия — дизайнер — сейчас в моде, на пике. С профессиями всегда так: то одна ценится, то другая. Когда-то в цене были плеватели семян репы, потом врачи, потом продавщицы из продмагов, теперь спекулянты, программисты и взяточники — всё меняется. Она дизайнер, хороший дизайнер, но заработать на порядок больше, чем она сейчас, даже если работать ночами напролёт, вряд ли получится. Инвестор из Белки был никакой, остапобендерства тоже не наблюдается, поэтому решила ничего не менять, просто работать и зарабатывать. На Светкину новую карточку через две недели придёт очередная зарплата, значит потерпеть нужно недолго. Ради двух недель стоило ли что-то менять в привычном укладе жизни? До пятницы дотянет на том, что девчонки собрали, а там ещё попросит. Девчонки не бросят — девчонки не мальчишки.

Бель рассмотрела в зеркале свой нос, на котором добавилось совсем немного новой кожи, снова с головой окунулась в рабочие проекты и пропала в них.

15 июня

Проработав до утра, Белла проснулась только в обед и первым делом проверила в календаре, какой сегодня день недели. «Нет, надо возвращать себя к подъёму по будильнику. Надевать рабочий костюм, туфли на каблуках и ограничивать время работы, иначе я совсем потеряюсь», — подумала она с досадой на свою неорганизованность. Пока мы работаем в офисе, нам кажется, что являться на работу по времени — глупость, придуманная злобными работодателями-рабовладельцами, чтобы им удобнее было нас контролировать; руководители — надзиратели, поставленные над нами с плетью; коллеги — сплетники, оценивающие каждую обновку и каждый прыщик. Но когда вдруг наступает долгожданная свобода, оказывается, что в отсутствие этих кнутов и пряников надо всё это делать за них, самому, иначе путается день с ночью, работа с выходными, еда перекочёвывает из холодильника на рабочий стол без всяких препятствий, теряется необходимость приводить себя в порядок; и уже через пару недель ты тоскуешь по своим надсмотрщикам, а на рабочие костюмы в шкафу кладёт глаз прожорливая моль. Раньше Бель хотя бы отправляла Владу по утрам свой фотопривет в мессенджере, а теперь и эта отчётность утонула в мутной воде канала. Сама, сама, сама!

Вновь позвонил банковский робот. Напомнил про просроченный платёж по кредиту и сумму пени, которую за это начислили. Бель его внимательно выслушала и сказала в пустоту: «Ждите десять дней, уважаемые». Через час прилетело смс от банка с тем же напоминанием. Ещё через час позвонили.

— Здравствуйте. Это менеджер кредитного отдела Эльвира Сизаева. Изабелла Борисовна, у вас просрочен платёж по кредиту. Когда собираетесь оплачивать?

— Здравствуйте. Мне жаль, что так получилось, но завис в процессе перевод от подруги, кстати, в вашем же банке. Мы написали заявление с объяснениями, но рассмотреть обещали только в течение тридцати дней. Когда придут деньги — сразу оплачу, — оправдывалась Бель.

— Тридцать дней — это слишком много. Если в течение недели не оплатите, передадим долг коллекторам, — предупредила менеджер.

— Я постараюсь, но вряд ли смогу через неделю. Скорее через две, — предупредила Бель.

Неприятный разговор с банком состоялся, и можно спокойно работать. Так ей казалось, но через пару часов снова раздался звонок:

— Здравствуйте. Это менеджер кредитного отдела Александр Вовин. Изабелла Борисовна, у вас просрочен платёж по кредиту. Когда собираетесь оплачивать?

— Мне уже утром звонила ваша коллега, и я ей всё объяснила.

— Информация не внесена в базу, повторите для меня, пожалуйста, — пояснил Александр Вовин.

Бель послушно повторила всё сказанное утром, практически слово в слово, и опять взялась на работу. Больше из банка не звонили: наверное, поняли, наконец.

Вечером Изабель, решительно настроенная на исправление порушенного удалёнкой режима дня, прервала работу до полуночи, аккуратно собрала волосы в пучок, натянула рваные на коленках джинсы, открыла обувной шкаф, чтобы достать оттуда кроссовки, но остановилась. Перед ней в рядок стояло множество пар обуви. После того как Бель привезла с работы туфли, места там едва хватало. Если так пойдёт, то из всего богатого разноцветного ассортимента потребуются только кроссовки и домашние тапки. У неё теперь прекрасные, аккуратные, похожие на настоящие, ножки, способные носить любой высоты каблук, а «выгуливать» их негде. Так не пойдёт! Бель достала из шкафа босоножки из тоненьких ремешков на высоченной шпильке. Практически у каждой женщины есть такие туфли, которые были куплены за то, что они «офигенные», стоили как чугунный мост, но носить их невозможно совершенно. Они пригодны только для фотографий и празднования Нового года дома, сидя за столом. Именно такими были эти босоножки. Белла взяла их с полки, покрутила в руках. «А вдруг?» — подумала она и скоро уже вертелась перед зеркалом, разглядывая свои идеальные ножки в босоножках. Нельзя сказать, чтобы в них было очень удобно, но в каких туфлях на высоченном каблуке в принципе может быть удобно? Туфли на высоком каблуке — это пыточный инструмент, пока не запрещённый из гуманистических соображений, сродни бинтованию ног у китаянок в древние времена. Бель теперь, с новыми ногами, могла на них стоять, Бель могла в них сделать несколько шагов, а значит, стоит попробовать выгулять босоножки вместе с Малышкой по парку. Устроить им тест-драйв.

Она положила в маленький рюкзачок балетки на всякий случай, взяла собачку на поводок, сфотографировала отражение в зеркале и вышла на улицу.

Если наступать аккуратно, в босоножках вполне можно было идти, и Изабель медленно плыла по дорожкам парка. «Видимо, именно эта походка означает загадочное выражение: выступает будто пава», — думала Бель, когда к ней подошли две молоденьких девчушки, скорее всего, старшеклассницы, мимо которых она прошла недавно.

— Здрасте, а вы какой бьюти-блогер? — спросила высокая девочка с фиолетовыми волосами.

— Мы хотим в инсте на вас зафолловиться, — пояснила маленькая блондинка с пирсингом в носу.

— Никакой. Я не бьюти-блогер, — ответила Бель.

— Актриса? — спросила фиолетовая.

— Нет, не актриса и не блогер — обычный человек.

— Для «обычный человек» вы слишком имбовая, — констатировала высокая.

— Пипяо, Туя, у неё небось инста в десять миллионов, ей нафиг не нужно, чтобы её ещё форсили. Мы для неё — дно днищенское, — сказала маленькая.

— Камон, может, она олд просто, без инсты, — предположила фиолетовая.

— Почему же, у меня есть инстаграм, но самая обычная страничка, для друзей. Мне незачем её раскручивать, — пояснила Бель.

— А… Ну ок, — ответила блондинка.

Девчонки ушли на свою лавочку, хихикая и обсуждая версию, что Бель или фейк, или токсик, или её содержит крутой чел.

Изабель вернулась домой в тех же босоножках, сменка не потребовалась. Добросовестно попыталась уснуть, но решимости исправить режим для этого оказалось недостаточно. Она вставала, бродила по квартире, пила чай с мёдом, но рой мыслей в голове жужжал с такой силой, что, чтобы заглушить их, пришлось снова взяться за работу. В качестве достижения смогла уснуть, всё же, до рассвета. Видимо, для исправления порушенного распорядка потребуется искусство маленьких шагов.

16 июня

Банковский робот позвонил в восемь утра. Бель не стала слушать, нажала отбой. Робот тут же перезвонил. Бель оставила машину договаривать записанный текст в телефоне, лежащем под диванной подушкой, и отключилась. Как через час прилетело смс с напоминанием, она не заметила, но в десять утра опять раздался звонок:

— Здравствуйте. Это менеджер кредитного отдела Анна Кунаева. Изабелла Борисовна, у вас просрочен платёж по кредиту. Когда собираетесь оплачивать?

— Здравствуйте. Мне вчера звонили два ваших менеджера. Я им подробно всё объяснила, — сказала Бель сонно, стараясь не просыпаться.

— Я не вижу этой информации, но вижу, что у вас просрочен платёж, и обязана вас об этом предупредить, — пояснила менеджер.

— Ваш робот меня в восемь утра уже предупредил. Надеюсь, ночью он мне звонить не будет? — сказала Бель, невольно просыпаясь.

— Я не отвечаю за режим работы наших роботов, я отвечаю за своевременные платежи по кредитам. Если вы не оплатите больше недели, мы вынуждены будем передать информацию коллекторам.

Бель не нравилось такое начало дня, она злилась и, окончательно проснувшись, села на диване.

— И что будет, если вы передадите информацию коллекторам? — спросила она сурово.

— Сначала они будут вам звонить и напоминать, — ответила менеджер не менее сурово.

— А вы что второй день делаете? Вы можете у себя записать, что со мной уже общались, что я объяснила про зависший перевод и оплатить смогу через две недели, всё, включая пени, о которых я знаю.

— Я могу только информировать вас о просрочке, — сухо ответила менеджер.

— Когда вы предлагаете взять кредит, голоса звучат значительно более приветливо, соловьиными трелями заливаетесь!

— Я никому не предлагаю взять кредит. Я отвечаю за своевременные платежи по кредиту, — повторила Анна Кунаева, но голос её всё же смягчился.

— Соедините меня с тем, кто сможет внести мои слова в вашу базу, — попросила Бель.

— Если вы хотите что-то сообщить — напишите письмо. В соответствии с правилами Центробанка оно будет рассмотрено в течение тридцати дней.

Закончив разговор, Изабель покрыла лицо толстым слоем тонального крема, чтобы скрыть переходы от неё не к ней, надела красивые офисные туфли и летнее платье, которое тоже нужно было «выгуливать», чтобы оно сиротливо не провисело на плечиках весь летний сезон, забежала в магазин, накупила яблочного пюре и повезла маме в больницу. Оставаться наедине с банковскими долдонами и мыслями о Владе было невыносимо.

 

— Ну, как ты тут? — спросила она, устроившись на стуле рядом с маминой кроватью.

— Как-как? Как подушечка для иголок. Закололи. У меня ещё с прошлой отлёжки синяки не отошли, и опять, — ворчала мама, крайне расстроенная тем, что все анализы подтвердились и ей предстоял долгий курс лечения.

— Так ты попроси, чтобы тебе йодную сеточку сделали, — предложила Бель.

— Да сделали, разукрасили, а что толку. Теперь я клетчатая подушечка для иголок.

— Вольные сифилитики, по койкам! Время капельниц, — крикнула медсестра в коридоре.

— Сейчас все вернутся, час в лёжку лежать, не меньше, — сказала мама.

— А почему «вольные сифилитики»? — удивилась Бель.

— Потому, что те, кто в первой-второй стадии, не выходят, на карантине. А мы незаразные, поэтому вольные, — ответила мамина соседка, укладываясь на кровать. — Я тоже думала сначала, что это что-то типа вольных каменщиков, но, увы, к масонам нас, похоже, за великие достижения не причислят.

— Ладно, я пойду тогда, чтобы вам не мешать, — заторопилась Белла, обрадованная поводу быстро закончить свидание.

 

Бель шла по летней пыльной улице красивая, лёгкая, но какая-то другая. Видимо, от долгого сидения дома всё вокруг стало казаться бесцветным, словно тона приглушили. Листва блёклая, небо блёклое, даже яркие вывески блёклые. Или из-за того, что она теперь подолгу смотрит в монитор, или опять из-за Влада, который делал её жизнь ярче? Она была неподалёку от парка «Сокольники», но прогуляться там по случаю не захотелось. Направляясь в метро, спустилась в переход. Два молодых парня играли на гитарах. Перед ними лежала картонная коробка с надписью «Собираем на клип. Помогите чем можете». Бель часто останавливалась послушать уличных музыкантов, и иногда это была по-настоящему хорошая музыка, но не в этот раз. Ребята играли рок. Играли слишком правильно, и пели слишком правильно, и голоса хилые, не наполненные музыкой. Тот случай, когда вроде как и в ноты попадают, а слушать не хочется. Она намеревалась ускорить шаг, чтобы поскорее выйти из этого звука, но вдруг рядом с музыкантами остановилась группа крепких и явно подвыпивших ребят.

— Чё, лабаете, блудни? Бог велел делиться! Вы себе ещё налабаете, а нам с пацанами срочняком приспичило, — сказал здоровяк, нагло заграбастал деньги из коробки, и они пошли дальше, навстречу Бель, как ни в чём не бывало.

Все прохожие, которые это видели, как положено, сделали вид, что ничего не видели. Музыка стихла. Щупленькие мальчишки даже не дёрнулись вслед браткам, но когда верзила проходил мимо Бель, она автоматически схватила его за запястье. Он остановился.

— Что, красавица, дядя понравился? Я весь твой, — засмеялся здоровяк грубо.

От него противно воняло рыбой и сигаретами. Он был неопрятен, о такого было неприятно марать руки, но Бель почему-то это сделала неожиданно для себя.

— Деньги верни, — сказала она тихо, не отпуская руки.

— Ой, посмотрите, какая суровая рыбинка! А не верну, то что? Прилетит твой хахаль в голубом вертолёте и бесплатно получит люлей?

Маленькая Бель сильнее сжала его руку и повторила:

— Деньги верни.

— Серый, оставь. Она наверняка с ними. Сняла ещё на телефон, потом гемора не оберёмся. Отдай, — сказал дружок.

Верзила попробовал вырваться, Бель ещё сильнее сжала его руку. Он испугался, вскрикнул, полез в карман свободной рукой, достал отнятые деньги и протянул Бель. Она подставила ладонь, мелочь сыпалась мимо, на грязный асфальт. Окружающие не понимали, что происходит, и, как положено, обходили их подальше, вдоль стеночки.

— Соберите и верните всё обратно в коробку, — сказала Бель зло.

Самый маленький из дружков быстро собрал мелочь, взял у Бель деньги, которые она держала в ладони, сгонял к коробке, не глядя на гитаристов всё туда ссыпал. Бель смотрела на верзилу в упор и сжимала его запястье. На глаза его навернулись слёзы. Здоровенный мужичина не мог освободиться, не мог крикнуть, признаться, что эта малявка вцепилась в него такой мёртвой хваткой, что он не может с ней совладать. Музыканты принялись рассовывать деньги по карманам. Бель отпустила руку, и когда боль прошла, в глазах верзилы она прочла желание отомстить за унижение. Ударить. Кулаком. В лицо. Она стояла перед ним, маленькая хрупкая рыженькая девчушка, смотрела ему в глаза прямо, не отрываясь, и про себя повторяла: «Только попробуй».

— Серый, пошли уже, — дёрнул верзилу один из друзей. Верзила злобно бросил: «Кукла», развернулся и пошёл прочь растирая запястье.

«Таких надо в страхе держать…» — вспомнила Бель слова наглого мента, а потом словно очнулась. Что она делает? Он же мог её убить одним ударом! У таких людей нет тормозов. Зачем она это сделала?

Ей очень не хотелось проходить мимо музыкантов и тем более слышать их «спасибо». Бель развернулась и вышла из перехода по той же лестнице, по которой вошла. Она изменила маршрут, вошла в парк, села на скамейку недалеко от входа, тщательно обработала руки дезинфицирующими салфетками и стала думать.

Произошедшее с ней сейчас не имело отношения к этим несчастным слабеньким музыкантам: она вовсе не хотела их спасать. Просто ей показалось, что человек поступил неправильно, и она это исправила. Зачем? Зачем ей это нужно? Просто для того, чтобы потешить самолюбие? Да, воспоминания об испуганных глазах этого мужика доставляли ей неописуемое удовольствие. Эдакое торжество справедливости, которое она теперь может неотвратимо нанести миру. Только от этого торжества ни музыканты не станут петь лучше, ни гопота не изменится. По законам совершенства ей скорее следовало придушить легонько плохо поющих, лишив их голоса и бесплодных надежд на успех. Зачехлили бы свои гитары, не мучили публику хилым звуком, устроились на работу, и никакая шпана больше у них деньги из коробки бы не вынимала. Или в лице этого верзилы она пыталась отомстить всем мужикам мира за то, что её бросили? «Не хватает ещё в супергероя превратиться!» — думала Бель, но размышления её прервал телефонный звонок.

— Здравствуйте. Это менеджер кредитного отдела Иван Подкопаев. Изабелла Борисовна, у вас просрочен платёж по кредиту. Когда собираетесь оплачивать?

— Здравствуйте. И когда вы перестанете мне названивать?

— Когда вы внесёте платёж по кредиту, — ответил Иван Подкопаев.

Бель почти спокойно ещё раз ему всё объяснила, больше не задавая вопросов. Когда она закончила, рядом с её скамейкой стояли две молоденькие девчонки.

— Вы бьюти-блогер? — спросила одна из них.

— Ну, уж нет! — возмутилась Бель и рванула в сторону метро не оборачиваясь.

17 июня

Следующий день Изабель решила провести дома. Девчонки из приюта беспокоились, куда она запропастилась, но что-то подсказывало ей, что из квартиры сейчас лучше лишний раз не выходить. Утро началось с воспоминаний о Владе, потом привычный звонок робота, потом смс, потом очередной менеджер кредитного отдела напомнили о просроченном платеже. Надоели. Недолго думая, Бель скачала программу для записи аудио, и скоро у неё был звуковой файл, подробно рассказывающий её голосом, почему она не может сейчас оплатить. Когда через несколько часов позвонил вежливый менеджер банка, она прислонила телефон к колонке и включила эту запись. Менеджер горячо убеждал найти возможность оплатить долг срочно. Бель повторила звуковой файл от начала до конца. Сотрудник банка, видимо, понял и больше не приставал. От роли попугая она была теперь избавлена.

Бель пошла на кухню налить себе чаю, а когда вернулась, на мониторе светилось красное окно с белой надписью: «Уважаемый пользователь. Я — вирус. Я поселился в вашем компьютере, и теперь он мой. Если хотите, чтобы я вам его вернул, перечислите 5000 рублей по реквизитам: …»

Бель подёргала мышку — она не слушалась, попробовала нажимать разные кнопки на клавиатуре — тоже ничего.

— Как же меня всё это достало! — сказала Бель громко, напугав Саймона, и громко шлёпнула ладонями по столу.

Она перезагрузила компьютер. На экране висела та же надпись, но вдруг запел торжественный марш и надпись стала меняться, словно кто-то набирал её прямо сейчас: «Ой! Какая прелесть! Я кое-что нашёл! Думаю, стоит разместить это в твоих соцсетях, моя дорогая. В общем, я передумал. Если не хочешь, чтобы это увидели все, перечисли 50 000 рублей по реквизитам: …», и на мониторе стали появляться пикантные фотографии Бель, не предназначенные для чужих глаз.

Стыд-то какой! И работать теперь невозможно! Обращаться за помощью в сторонние службы компьютерной помощи теперь было нельзя. Спасти её мог только один человек — компьютерный бог, слышать которого она меньше всего на свете хотела. Она нашла контакт, именованный «Любимый», с сожалением посмотрела на фотографию, которая ещё так недавно её радовала своим появлением на экране, тяжело вздохнула, переименовала запись на сухое «Владислав», сменила музыку звонка на стандартную, а фото на бесполого зелёного человечка, и набрала номер.

— Влад, привет. Прости, что дёргаю, но, кроме тебя, я ни к кому не могу обратиться по такому щекотливому вопросу, — сказала она.

— Ты всё-таки заразилась? — ответил он встревоженно, даже не здороваясь.

— Заразилась, но не тем, о чём ты думаешь. Мама не заразна, можешь не беспокоиться.

Бель так покоробил его ответ, что хотелось немедленно бросить трубку. Нельзя. Надо терпеть.

— Я подцепила компьютерный вирус, который угрожает разместить в сети фотки ню, которые я тебе отправляла, — пояснила она.

— Фу… Слава макаронному монстру!

— У меня меньше поводов для радости, — сказала Бель, cфотографировала экран и отправила Владу.

— Скачивала что-нибудь сегодня из интернета? — спросил он.

— Да, программу аудиозаписи.

— Помнишь название? Напиши в мессенджер, буду думать.

Бель отправила примерное название установленной программы. Чтобы отвлечься, легла на диван рядом с котом и запустила пальцы ему в шерсть. У Саймона на загривке зияла проплешина, покрытая сыпью.

— Сайм! Ну мы же договаривались — без психозов! Котище мой, надо потерпеть. Нас ждут в жизни большие перемены, а мне и так сейчас приключений хватает! Что же вы все меня так мучаете! Сил уже никаких нет! — заплакала Белла.

Кот урчал и смотрел на неё жёлтыми совиными глазами, в которых не было ни сострадания, ни даже простого понимания. «Чеши, корми, люби, терпи, изгони псину», — говорили ей его глаза. Телефон зазвонил, Бель обрадовалась, что это Влад. Нет, «беспокоил» менеджер банка.

— Здравствуйте. Это менеджер кредитного отдела Елена Язина. Изабелла Борисовна, у вас просрочен платёж по кредиту. Когда собираетесь оплачивать?

Бель аж затрясло, но она взяла себя в руки. Вирус лишил её компьютера, поэтому включить звуковой файл было невозможно, и она слово в слово повторила записанный ранее текст.

— Вы понимаете, что портите себе кредитную историю на всю жизнь? — спросила менеджер.

Бель ещё раз повторила выученный наизусть текст ответа. Разговор был закончен.

Следом позвонил Влад. Непривычно было видеть надпись «Владислав», и вместо «Ты у меня одна» слышать стандартное курлыканье, но так всё же легче.

— Выдыхай, Белка, и берись за дело. Вирус понятный, как лечить, известно. Я буду тебе говорить, что нажимать, ты будешь делать. Только очень внимательно, чтобы систему не положить. Сейчас полезем к нему в нутро через терминал.

— Через что? — не поняла Бель. — Я не вижу у себя ни одной коробочки на столе с таким названием.

— Стоп. Я не прав. Выкини это из головы — информация была для тебя избыточна. Перезагружай компьютер, и как только он стартует, начнёт грузиться система, нажимай F2 несколько раз подряд, как когда в стрелялку играешь.

— Я в стрелялки не играю, — напомнила Бель.

— Ох, как же с вами сложно. Сейчас дам трубку специалисту по работе с пользователями.

Бель слышала, как Влад кому-то рассказывал, что она подцепила вирус, и ужасно боялась, что этот кто-то залезет к ней в компьютер и увидит снимки ню.

— Здравствуйте. Смотрите, сейчас вам надо нажать кнопку «рестарт». Вы знаете, где эта кнопка? — спросил её очень приятный молодой голос.

— Знаю, — ответила Бель.

— Да вы у нас продвинутый пользователь! Сейчас мы быстро все вирусы с вами победим! Сначала расскажу вам, как это будет. Мы с вами перезагрузим компьютер. Я буду говорить, что делать, а вы будете делать. Кое-какие файлы почистим вашими руками, я научу, как. Потом вы назовёте мне некоторые данные, чтобы я мог к вам подключиться удалённо. Не переживайте, я ничего лишнего видеть не буду, только названия файлов и технические данные системы. Я всё проверю, вылечу вам вирус окончательно и всё. Займёт всё это у нас порядка часа. Поняли? Готовы?

— Да, — решительно сказала Бель, и они начали.

Удивительно, но некоторые люди умеют так объяснять, что даже не понимая вообще ничего в компьютерах, ты не чувствуешь себя идиотом. Пробел, светлая чёрточка на тёмном экране, палочка, наклонённая влево… Почему, когда есть такие простые объяснения, компьютерщики всегда говорят друг с другом на непонятном птичьем языке, полном эникеев, обратных слэшей, багов, драйверов и прочих фич? Разве что, чтобы покрасоваться! Бель сделала всё, что требовалось, и когда в следующий раз ей позвонили из банка, она снова включила для них звуковой файл на принадлежащем ей компьютере. Весь оставшийся день Бель рыскала по облачным хранилищам и удаляла отовсюду любые фотографии, которые могут её скомпрометировать. Фотографий оказалось очень много. Мало её «приключений» в реальном мире, уже и до виртуального добрались!

 

Гуляя с Малышкой вечером, она большим кругом обходила молоденьких девчонок, чтобы избежать глупых вопросов. «Видимо, надо делать футболку, где на груди будет надпись «Кукла с плохими генами», а на спине «Я не бьюти-блогер». Жаль, что у человека нет третьей стороны, на которой бы я написала: «Отстаньте от меня, я устала», — думала Бель с тоской.

Несмотря на все неприятности и переживания, сегодня ей добавилось совсем немножко новой кожи чуть выше переносицы. Процесс замедлялся.

18 июня

Когда на следующее утро позвонил банковский робот, Бель подумала, что, расплатившись, она будет по нему скучать: фактически персональный секретарь, которого у неё никогда не было. Ко всему быстро привыкаешь: и хорошему, и к плохому. Услышав очередной звонок с незнакомого номера, она приготовилась запустить свою аудиозапись, но на этот раз разговор был совсем другой.

— Изабелла Бельская? Здравствуйте. Вас беспокоит служба безопасности банка. Вы сегодня отправляли с вашего счёта перевод на семнадцать тысяч рублей? — спросил строгий мужской голос.

— Нет, — удивилась Бель.

— Значит, это злоумышленники. Вы допустили утечку своих персональных данных и обязаны помочь мне немедленно поймать злоумышленников. Сейчас на ваш телефон поступит код, который вы мне сообщите…

— Подождите, какой код? Какие злоумышленники? — не понимала Бель.

— У вас со счёта уже списали деньги, и если вы срочно не сообщите мне код, то спишут всё до копейки. Называйте цифры! Скорее! — торопил её голос.

В телефоне курлыкнуло смс с номером для входа в интернет-банк. Бель коварно улыбнулась и назвала другие четыре цифры.

— Вы уверены? Проверьте ещё раз! Не подходят цифры! — настаивал мужчина.

Бель повторила неверные цифры с одним исправлением, продолжая коварно улыбаться.

— Опять что-то не то! Если третий раз неправильно назовёте, то заблокирую систему, потом замучитесь разблокировать! Давайте по новой вышлю, — настаивал серьёзный голос.

— Ой, давайте. Я так волнуюсь, так волнуюсь, что в глазах помутнело!

В телефоне ещё раз курлыкнуло смс.

— Так наденьте очки. Это серьёзное дело! Будьте внимательны! — настаивал мужчина.

— В очках только хуже, — наигранно расстроенно сказала Бель, дизайнерские глаза которой обладали ястребиной зоркостью.

— Лупу возьмите! Есть у вас лупа? Если вы так плохо видите, то должна быть лупа! — беспокоился мужчина.

— Вы знаете, я лучше мужа позову, он у меня хорошо видит…

— Не надо мужа, время выходит, называйте цифры, иначе лишитесь всех денег и вас арестуют как пособницу мошенников! — закричал мужчина.

— Дорогой! У меня тут код из смс просят. Что им сказать? — деланно крикнула Белла в сторону и добавила уже в трубку: — Ой, вы знаете, муж сказал, что вы и есть мошенники. Банки код никогда не просят. Представляете?

— Сучка, чтоб тебе ослепнуть, — рявкнул серьёзный мужчина и бросил трубку.

 

Пустячок, а приятно! У них с девчонками давно были разработаны несколько схем «развода» мошенников. Благое для мира дело: чем больше времени завешиваешь гада на линии, тем меньше несчастных доверчивых людей попадутся на его «срочно-немедленно, а то…». Мошенники пытаются «развести» их, а они держат злодеев в предвкушении заветных цифр, представляя, как у тех стучит сердце от радости, но настоящий пароль для входа в банк им не называют — мошенники бесятся, бесятся, бесятся, а когда понимают, что их самих «развели на время», посылают и бросают трубку. Непременно кто-то раз в неделю да попадал в похожую историю. С тех пор, как IT вселенная превратилась в мир бесконечного «развода» кроликов на деньги, знать новые злодейские схемы стало ещё одним правилом выживания: в машину и лифт с незнакомцами не садись, в уличных лотереях не участвуй, на присланные по электронной почте ссылки не нажимай, код из смс никому не сообщай. Вчера Бель добавила себе ещё одно правило цифровой вселенной: абы какие программы на компьютер не устанавливай. На этот раз из-за неприятностей с кредитом Бель чуть было не повелась на «развод», но, когда велели срочно назвать код из смс, всё встало на свои места. Жаль, на этот раз недолго продержала — настрой не тот. Бель позвонила на горячую линию банка, сказала, что готова назвать номер, с которого ей только что звонили мошенники. Вежливая девушка-оператор записала цифры, поблагодарила и добавила:

— У банка для вас также есть информация. Переключаю.

И в телефоне зазвучало привычное:

— Это менеджер кредитного отдела Ольга Звонарёва. Изабелла Борисовна, у вас просрочен платёж по кредиту. Когда собираетесь оплачивать?

— Чёрт! — выругалась Бель и включила аудиофайл с записью.

 

Пятничных сплетен на сей раз не было. Ленку опять угнали в командировку, Янку положили в больницу на сохранение, Катька уехала к родителям в Тарусу. Остались только две безденежные подруги Светка и Белка, а безденежным положено сидеть дома и экономить. Бель сидела дома и не только экономила, но и зарабатывала. Спина болела от бесконечного согбения за компьютером. Белка уже и сидела, и лежала, и стояла за столом. «Скорее бы спина превратилась и я перестала это чувствовать… О чём я только думаю!» — ругала себя Бель.

19 июня

Робот разбудил Изабель в семь тридцать утра. В субботу роботы банка бывают особенно жестоки. Уснуть после его напоминаний Бель не смогла. Какая-то непонятная тревожность поселилась в ней от всей этой истории, и даже переживания из-за Влада померкли. Её жизнь бесконечно подвергалась атакам — словно током били за какой-то просроченный платёж. Думала о том, сколько людей слышали в жизни такого робота. Наверняка уже миллионы! Когда ей рассказывали страшилки, как банки выколачивают деньги из клиентов, полагала, привирают. Странный бизнес: сначала всеми силами впихивать человеку деньги, чтобы потом за ним вот так гоняться. Подписывая кредитный договор, Белка была уверена, что с ней такого никогда не случится, стабильная работа тому порукой. Практически все люди новой цифровой эры живут с кредитами, а значит, детишек надо в школе ещё обучать, как «не принимать близко к сердцу» трезвонящих в выходной спозаранку роботов. От сумы, тюрьмы и плохой кредитной истории никто не застрахован!

У Изабель с деньгами были совершенно неправильные по нынешним временам отношения. Вернее, так: у Бель не было отношений с деньгами, которые по нынешним временам положено иметь. Отношения она строила только с живыми существами. Уж чего ей точно никогда не хотелось, так это денег. Цифры на счёте или пачки в сейфе не вызывали у неё положенного вожделения и трепета. Когда в детстве она ещё ездила к папе в гости, он однажды предложил ей подержать в руках десять миллионов рублей наличными. Это были всего лишь красные пачки, много пахнущих типографской краской красных пачек. Она равнодушно переложила их из портфеля в сейф и ничегошеньки от этого не испытала. Папа расстроился, сказал, что ей нужно чаще держать в руках деньги, чтобы себя к ним приучить и побольше тратить. Бель попробовала последовать его совету и даже накупила себе каких-то сумок и часов, но снова ничегошеньки, кроме сожаления о потраченном впустую времени, не испытала и бросила это неинтересное занятие. Она могла отдать в долг последнее, понимая, что кому-то хуже, чем ей сейчас, и никогда не напоминала должникам, просрочившим оплату. Если у друзей были финансовые проблемы, просто дарила сколько могла на ближайший праздник, чтобы человек не чувствовал себя обязанным. Передавала каждый месяц немножко девчонкам в приют для животных и расплачивалась за пенсионеров, считающих копейки на хлеб с молоком в магазинах. Деньги для неё были «всего лишь деньги», и она никак не предполагала, что банк за отложенный на пару недель платёж выклюет ей весь мозг. Перезанимать у девчонок сейчас неудобно: с ней происходит неладное, вдруг не отдаст? Поэтому пусть в банке ждут и слушают её «робота». Из-за задержки оплаты на пару недель тридцати тысяч рублей банк рухнуть не должен.

Отправляясь на утреннюю прогулку с Малышкой, в лифте Изабель пыталась выяснить у неё, как дела. Собачка молчала, но виляла хвостом в ответ. Обработав Саймона мазью, подняла его перед собой и, глядя в круглые кошачьи глаза, объясняла, что он не имеет права прибавить и полсантиметра нервной экземы, потому что денег на лекарства нет минимум до следующей пятницы. Кот тоже повилял хвостом, но уже от недовольства. Когда Бель обратила внимание, что вслух обсуждает сама с собой сегодняшнее обеденное меню, стало ясно: одичала. Отшельнице пора выводить себя в люди. Видимо, когда к социальному вакууму удалёнки добавилось отсутствие пятничных посиделок, чаша немоты переполнилась. Ей нужно было пообщаться с каким-нибудь человеком, который не будет вилять хвостом, ничего от неё требовать, ни на что её «разводить», ни в чём её упрекать и которого она не захочет перевоспитать, как того гопника в переходе. Требований много. Под все подходил единственный известный ей человек, которого она знала очень плохо. Бель сама удивилась своему странному выбору, но не случайно же он вдруг ей вспомнился?

— Могу ли я сегодня навестить Вадима Галинского? — спросила она, отыскав в интернете номер психиатрической клиники.

— А в каком он отделении? — уточнила женщина.

— В том, откуда выпускают гулять, — ответила Бель, которая не знала названий.

Женщина ненадолго завесила её на линии, но скоро подтвердила, что посетить пациента можно сегодня с одиннадцати до часу или после шестнадцати. Бель быстро оделась, чтобы не передумать. На этот раз она была максимально скромной, чтобы получить минимум комплиментов от зарешёченных пациентов. Мешковатые джинсы, широкая футболка, кроссовки — никаких шпилек и платьиц. Женщина в мешке не такая уж и загадка, и тем более не приманка!

«Зачем только я к нему еду? О чём буду с ним говорить? Почему я всё время таскаюсь по больницам?» — спрашивала себя Бель по дороге. Ответов не было, но что-то нестерпимо тянуло её именно в этот яблоневый сад.

Он уже не был таким прекрасным. Яблони отцвели, и нежные белые соцветия превратились в маленькие зелёные пупырки. Бель поднялась в отделение. Через окошко ей сказали, что пациенты гуляют и надо звонить заранее и предупреждать человека о своём намерении прийти, уважать личное пространство пациента. Рассказывать, что у неё нет даже телефона пациента, было ни к чему: выгонят ещё. Бель поблагодарила за информацию и спустилась в сад. Здесь ли он? Может быть, ушёл в город, их ведь выпускают? Изабель внимательно вглядывалась в лица гуляющих людей, полагая, что сам Вадим её точно не вспомнит, но он окликнул:

— Изабель! Какая приятная встреча! Вас тоже положили? — улыбался он.

— Здравствуйте, Вадим. Нет, не положили, — ответила Бель, обескураженная таким предположением, и подумала: «Этого ещё не хватало!»

— А к кому же вы приехали? Зачем вы здесь? Яблони ведь отцвели, — сказал Вадим, и она растерялась.

— Э-э-э… К вам. Я к вам, Вадим.

— Ко мне? — удивился он искренне. — Ну проходите!

Вадим встал справа от неё и подал руку, чтобы она могла опереться. Это было очень необычно, но Бель взяла его под руку, и они пошли в глубь сада.

— Вы знаете, что Константин Андреевич умер? — спросил Вадим.

— Знаю, я была на похоронах, — ответила Бель и посмотрела на него. Вадим широко улыбался.

— А мне не довелось. Узнал позже, когда стал ему написывать. Так он ко мне и не приехал, не рассказал о конгрессе. Дочь передала мне книги. Такая милая женщина! Вся в отца! Шоколадку ещё принесла.

Изабель почувствовала себя неудобно оттого, что пришла без гостинцев.

— Но я шоколад совсем не ем. Отдал медсестричкам. Они устают с нами: столько некрасивых задниц уколоть за смену! За такое нужно тонну шоколада выдавать каждый день. Надеюсь, вы не сочтёте меня слишком грубым?

Он остановился, чтобы убедиться, что не обидел её. Бель печально улыбалась в ответ на его улыбку. Приехать в сумасшедший дом, чтобы поговорить с сумасшедшим человеком, было абсолютным сумасшествием.

— Вы знаете, Вадим… С тех пор, как не стало профессора, мне довольно сложно жить, справляться с жизнью, — начала Бель.

— Вы всё ещё превращаетесь? — спросил он.

— Да, увы, превращение замедлилось, но не остановилось. И, кстати, я видела на похоронах миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн.

— Конечно же, они почтили уход такого серьёзного человека, как профессор Гид. Надеюсь, вам с ними удалось обсудить ваше превращение? — поинтересовался Вадим.

— Увы, нет. Миссис Моргенштерн сказала, что это не мой день. Я попробовала передать им письмо, Дороти Деус его как бы взяла, но потом оказалось, что она его не взяла. Всё это очень странно. А миссис Моргенштерн особенно странная, какая-то недобрая. Зря она себе такую фамилию взяла, неподходящую.

Вадим заулыбался ещё шире.

— Почему же неподходящую? Она как раз очень хорошо сохраняет тёмный образ в едином стиле, дополненный фамилией, практически идеально, — воскликнул он.

— Разве? Моргенштерн, как я знаю, по-немецки утренняя звезда, а значит светлая. Это светлая старушка могла бы называться Моргенштерн, а тёмной больше подойдёт Гингема[15], например! — возразила Бель.

— Как много вы ещё можете узнать об этом мире, Изабель! Как много открытий чудных он вам готовит! Рассказать?

Бель кивнула. Они сели на освободившуюся скамейку, и Вадим с удовольствием начал рассказ с вопроса:

— Как вы думаете, Изабель, о ком говорится в этих строках пророка Исаии: «Вот и пал ты с небес, ты, звезда рассветная, сын зари! Разбился ты о землю, победитель народов! Ты думал: «Взойду на небо, выше звёзд Божьих поставлю престол свой. На облака взойду я, Всевышнему уподоблюсь!» Но ты низвергнут в Шеол, в глубь ямы могильной! Всякий, кто тебя увидит, внимательно посмотрит и скажет: «Неужели вот этот сотрясал землю и царства рушил? Это он обратил целый мир в пустыню, все города — в руины, пленников не отпускал»?

— Конечно, про дьявола, — ответила Бель не задумываясь. — Его без особых знаний можно отличить, и написано очень красиво.

— В-о-о-о-т, — затянул Вадим, продолжая сиять. — Так всегда бывает со словами, которые выдёргивают из контекста. Если же взять весь текст и прочесть несколько абзацев до и после этих строк, становится ясно, что речь идёт вовсе не о нечистом, а о царе города Вавилона, недобром человеке с неимоверной гордыней, падения которого с нетерпением ждали иудеи. Но как-то так случилось, что это красивое описание зажило своей жизнью.

— А при чём же здесь миссис Моргенштерн? — удивилась Изабель.

— Казалось бы, ни при чём, но… Если к тексту допустить переводчика, то останутся от текста, как известно, рожки да ножки, как от того козлика. С арамейского на греческий, с греческого на латынь. А на латынь переводили как раз в то время, когда Венеру, которую можно увидеть на небе поутру, денницу, ошибочно принимали за звезду и называли Люцифер.

— Как всё сложно, — призналась Бель, которая уже упустила нить превращения, но понимала, что она есть.

— Конечно, сложно. Многие люди над этим превращением потрудились: незадачливые астрономы, перепутавшие Венеру со звездой, переводчики, вырвавшие фразу из контекста, великие писатели, подхватившие их знамя. Коварнейший, как известно, умеет намутить. Так он с тех пор и величается во многих текстах утренней звездой — Люцифером.

— Выходит, Моргенштерн то же самое, что Люцифер? — догадалась Изабель.

— Нет. Немцы точны во всём, даже в переводах. У них ошибки не было, но знающие люди понимают, почему старушка в чёрном взяла себе такое имя, утренняя звезда, она же Люцифер. Крутит, шутит, головы мутит, — улыбался Вадим.

— То есть у них классическая парочка: светлая старушка — добрый полицейский, тёмная старушка — злой? — уточнила Бель.

— Честно говоря, я думал, вы сделаете немного иной вывод, но так тоже пойдёт, — ответил Вадим.

— Понятно. А вот почему они письмо не взяли — непонятно.

— У вас с собой это письмо? — спросил он.

— Да, вот, даже в пятнах кофе — я в тот день облилась, — сказала девушка и протянула ему конверт.

Вадим внимательно осмотрел конверт, заулыбался ещё шире и вернул его Бель.

— Эта парочка, какими бы они ни были, хоть белыми, хоть чёрными, хоть фиолетовыми, всё время преподносит нам сюрпризы, чтобы нескучно было жить, — сказал он.

— А можно как-то сделать, чтобы всё же соскучиться? Почему одни живут однообразно и тоскливо, в сплошном дне сурка, а другие, как я, из сюрпризов не выныривают? Должен же быть какой-то баланс! — возмутилась Бель.

— Так в этом и есть баланс, между скукой и весельем, — ответил Вадим.

— Вот вовсе не веселье. От слова «совсем». Не веселье!

— Просто у слова «скука» нет другого подходящего антонима. Разве что «интерес», — задумался Вадим улыбаясь. — А знаете, ведь это очень интересный вопрос. Скука — негативно окрашенное понятие, а «не скука» не всегда позитивно окрашенное. Я в этом непременно покопаюсь! Спасибо вам за находку! Вы мне сегодня подарили очень большую шоколадку, а я вам всего лишь утреннюю звезду!

— А можно мне у вас попросить ещё кое-что?

— Конечно. Всё, что будет в моих силах!

— Я совершенно не знаю, к кому можно обратиться, чтобы разобраться с тем, что со мной происходит. Может быть, вы посоветуете мне кого-то из учёных, кто бы мог мне помочь, а то я в научном сообществе совершенно никого не знаю. Я ищу какого-то такого человека, как Константин Андреевич. Мне без него теперь очень пусто, — призналась Бель.

Ей на мгновение показалось, что его улыбка стала грустной.

— Единственное, что я точно знаю, Изабель, это то, что всю жизнь мы ищем не бога, нет — мы ищем человека. Бога найти проще: богов не так много. В конце концов, можно разобраться, выбрать себе подходящего хоть немного и верить при желании. А вот человека на этой огромной планете среди миллионов людей найти очень непросто. Таких людей, как Константин Андреевич, учёных с широтой взглядов, которые способны принимать к сведению даже доводы такого сумасшедшего, как я, нет. И теперь я живу только тем, что у меня был этот человек, а это уже счастье.

Вадим улыбался и плакал одновременно. Бель всё же решилась уточнить:

— Совсем никого?

Вадим не ответил. Встал и ушёл в корпус, не прощаясь. Бель подумала, что и в этот раз поступила с ним по-свински, сама того не желая, и пошла в сторону проходной. Вслед ей пациенты в линялых пижамах из отделений, откуда гулять не выпускают, снова кричали непристойности: видимо, и мешок от них не защищает.

20 июня

Первое одинокое воскресенье Белке предстояло провести «на мели». Если бы всё было по-старому, настала бы её очередь выбирать воскресенье. Теперь каждое воскресенье — её воскресенье, и, конечно же, стоило бы благоразумно отсидеться дома, но, если не хочешь быть съеденной собственными мыслями, лучше из дома бежать куда глаза глядят. Всё вокруг напоминало ей об обычных воскресных сборах, чулочках и миленькой игривой белочке, в которую она три года превращалась по выходным. Для начала она разделалась с чулочками, раз и навек — распустила на них ногтями тысячу стрелок, связала узлом и безжалостно отправила в мусорное ведро. Потом выбрала самое нахальное, что можно позволить себе в городе при плюс двадцати пяти, — шорты и майку, скрыла неровности на лице под тоннами крема (вчера она изменилась совсем немного), распустила волосы, надела те самые вау-босоножки из ремешков и решительно вышла за дверь. Проездной у неё всё равно на год, идти по городу можно совершенно бесплатно, а на одно мороженое в ГУМе мелочи она уж как-нибудь наскребёт.

Бель доехала до «Охотного Ряда» и решила прогуляться через Красную Площадь к реке, но, выйдя на мостовую, поняла, что её шикарные босоножки и брусчатка несовместимы. Не проковыляв нескольких метров и трижды подвернув ногу, вернулась, юркнула обратно в метро и вышла на «Лубянке», оттуда по Никольской пошла до ГУМа. Мимы в образах сказочных героев предлагали прохожим сфотографироваться. Несколько девчонок попросились сфотографироваться с Бель, она согласилась: всё лучше, чем лишний раз объяснять, почему она не бьюти-блогер.

В ГУМе её любимое крем-брюле всегда в дефиците. Бель бродила от одного киоска к другому в поисках нужного мороженого и обратила внимание, что продавцы дорогих магазинов, которые обычно легко отличают «мороженщиков» и зевак от своих потенциальных богатеньких покупателей, сегодня ей приветливо улыбались и приглашали взглянуть «на новую коллекцию» или зайти на распродажу. Знали бы они, что в сумочке этой шикарной женщины звенят сто несчастных рублей мелочью на мороженку! Бель мило улыбалась и обещала зайти потом, а про себя добавляла: «В следующей жизни». Добыла крем-брюле только на третьей линии, ближе к Ильинке. Оттуда мимо Гостиного двора всё же спустилась к реке, как и собиралась. Вышла на Парящий мост, сделала себе «правильных фотографий» на фоне Кремля и поняла, что её новые ноги тоже умеют уставать. Видимо, такие босоножки способны истерзать даже идеальные протезы.

Гуляя по городу, часто остаёшься «без задних ног», и Бель знала, как решается такая проблема: в амфитеатре Зарядья есть прекрасные широкие скамейки, на которых можно поваляться и даже немножко вздремнуть. Об этом знают многие, поэтому Бель не без труда нашла себе свободное местечко среди «лежбища котиков», улеглась, подложив сумочку под голову, и с наслаждением вытянула измученные каблучищами ножки. Спать она не собиралась: на солнышке можно и обгореть, если эта опция ей теперь доступна, но проверять специально больше не хочется. Просто полежать немного, поглазеть на альпинистов, которые лазают по стеклянному куполу, намывая его щётками, на небо и послушать звон церквей, если повезёт.

— Это надо, как она лежит! Какие у неё босоножки! Как ты на них вообще сюда дошла? — вдруг спросил неизвестно откуда взявшийся симпатичный молодой человек с уложенной чёлкой и ухоженной щетиной.

— Это вы мне? — переспросила Бель.

— Да, тебе. Я за тобой шёл, смотрел, как ты идёшь, и всё думал: когда же она упадёт? А ты всё не падала и не падала, а теперь упала на лавку так красиво. Я Ефим, фотограф. Можно я пару пробных фото тебе сделаю? — предложил Ефим.

— Не трать время. Я сегодня без денег, — предупредила Бель и закрыла глаза, надеясь, что когда она их снова откроет, фотограф исчезнет.

— Не, не надо денег. Я просто пару пробников, пристреляться, — сказал Ефим, нахально снимая её большим фотоаппаратом с широким объективом. — А злишься ты как офигенски! Вообще круть-круть. Сама посмотри! Ещё и свет так хорошо упал!

Ефим нагло подвинул Изабель, сел рядом с ней и стал показывать снимки на откидном экране.

— Ну, ты наглый! Изыди, я с фотографами не сплю! — сказала Бель зло.

— И я с женщинами не сплю. Так что нам с тобой, увы, никак не переспать, хоть ты и классная! Давай я с тобой поработаю. Портфолио тебе сделаю, и в журналы разошлём, — продолжил нахальничать фотограф.

— Если сейчас же не уйдёшь, я тебя ущипну, а это больно. Предупреждаю — очень больно!

— Да что ты такая вредная сегодня? Мужик у тебя, небось, крутой, ему понравится. У меня хорошая репутация!

— Я такая вредная всегда, — предупредила Бель и вполсилы щипнула Ефима за руку.

— Оу! Больно же! — подскочил он.

— Я предупреждала. Лучше отстань, по-хорошему отстань. У меня денег нет на портфолио — я в долгах как в шелках. И мужика крутого нет. Бесперспективняк. Иди других губастых разводи, — сказала Белка и вновь закрыла глаза в надежде на исчезновение фотографа.

Фотоаппарат опять щёлкал.

— Да что ж ты такой непонятливый? — сказала Бель громко, садясь на лавку.

— Аккуратнее, у меня дорогое оборудование, так что если будешь драться, то рискуешь попасть в ещё бо́льшие долги, — предусмотрительно предупредил Ефим. — Я к тебе, честно, не про деньги. Не нужны они мне. От тебя. Пока не нужны. 

— В ню тоже сниматься не буду, — отрезала Бель.

— И ню мне не нужно. Это дёшево и неинтересно. Ню снимают только от безвыходности, а я не в безвыходности. Сейчас. Могу уже позволить себе и не только ню. Да и у формы у тебя для ню, прости, конечно, но так себе. Зато кожа — посмотри сама, посмотри! Как ты не видишь! Вот! С закрытыми глазами! Ты почти кукла. Даже не надо фильтры накладывать. Посмотри с увеличением! Офигеть! Круть-круть.

В это время очень вовремя зазвонил телефон, и Бель заученно оттараторила очередному менеджеру кредитного отдела причины неоплаты и перспективы оплаты долга, но, вопреки её ожиданиям, Ефим и после этого не ушёл. Он нахально расселся рядом с Бель и быстро листал пальцем её снимки. «Почти кукла» не слишком радовалась увиденному. Она и раньше не слишком любила свою внешность, а теперь тем более смотреть не хотела.

— Что ты придумываешь! Я ростом маленькая. Из меня модель никакая.

— Это ты мне говоришь? Я ж тебя не на подиум зову. Фотоаппарату всё равно, какого ты роста. Ему пропорции нужны. Если я сфотографирую тебя рядом с маленьким стульчиком, то ты будешь великаншей. Всё иллюзии! Ты была в музее Сальвадора Дали в Испании, в Фигерасе[16]? 

— Нет, — ответила Бель.

Почему-то она никак не могла как следует разозлиться на наглеца и наподдать ему, чтобы ушёл. Ефим сидел рядом и листал её фотографии, выбирая лучшие.

— Плохо. В музее Дали надо побывать. Дай номер телефона, я тебе прям сейчас фотографии скину. Посмотри! Обалдеть! — восхищался он как будто бы искренне. — Выложишь потом в инсте и подпишешь, что я снимал, меня отметишь. Я сделаю репосты. Будет круто!

— Ой, и надоел же ты мне, Ефим! Записывай, — сказала Бель и продиктовала номер.

В конце концов, что она теряет? Фотографии реально получились неплохие. Выложит в сети, покажет девчонкам и расскажет о приставучем фотографе на пятничных сплетнях. Даже если это пикапер, который собирает в качестве упражнения номера телефонов, его потом можно будет заблокировать.

— Как тебя зовут? — спросил фотограф, деловито забивая номер в контакты.

— Белка.

— Точно! Прямо чётко твоё имя в тебя попадает! Ты в инсте squirrel[17]?

— Собака squirrel.

— Белка-собака! Ты — классная!

— Только не вздумай мне названивать! — предупредила Бель.

— Просто так не буду, а если под твой тип свалится интересный проект, обязательно напишу. Бай-бай! — ответил Ефим и ушёл в сторону Парящего моста.

Через несколько минут у Бель зажужжали сообщения в телефоне. Фотограф не обманул, прислал ей разных снимков: и сидя, и лёжа, и по частям. И вот ведь странное дело — она вдруг увидела себя другой. По-настоящему красивой. Хоть на обложку журнала её помещай! Белла всегда считала чушью убеждение, что для подъёма самооценки нужно сделать фотосессию у хорошего фотографа, а оказалось, взгляд художника со стороны и вправду творит чудеса! Неужели это она? Неужели она такая, как на этих фотографиях? Да в такую женщину грех не влюбиться! В тот вечер Бель впервые посмотрела на себя в зеркало с истинным удовольствием. Хороша кукла, хоть и брошенная!

21 июня

В понедельник робот почему-то не позвонил. Неужели до банковских тупиц всё же дошли её слова? Всего-то неделя потребовалась! Без него действительно непривычно, хотя просыпаться от будильника, пожалуй, приятнее, чем от напоминаний о размере пени. «И этот меня бросил», — подумала Бель и улыбнулась. Перед тем как окунуться с головой в проекты, она внимательно изучила лицо. Изменений совсем мало: немножко кожи вокруг носа и на лбу. Такими темпами её может и до конца жизни хватить! Будет жить теперь как кентавр, только полукукла-получеловек. Надежды на то, что всё завершится за пару месяцев, не сбываются. Может быть, просто приключений было недостаточно? Звонки из банка, компьютерный вирус, гопник, встреча с Вадимом — наверное, этого ей уже слишком мало. Боль не терпит понижения градуса. «Надо было просить у бога «Что-то» плюшевого медведя. Самое удобное желание: желателю думать не надо, исполнителю напрягаться не надо. Медведи теперь повсюду, дари — не хочу», — думала Бель. У неё их было семь: от папы, с работы и от пяти парней, с которыми она встречалась. Подарки сидели в рядок на подоконнике. Самый дорогой сердцу — от папы, самый огромный — от Влада. На тех, что от парней, непременно где-нибудь клеймо «I love you»: на ленточке, на пришитом к лапе сердечке, а у одного даже на пузе, этакая медвежья татуировка. «Надо запретить эти слова. Совсем. Сделать так, чтобы «Я тебя люблю» можно было произнести один раз в жизни, и другой раз человек бы не мог выговорить эту фразу. Тогда, прежде чем ей бросаться, все бы думали, думали, думали. А фраза, написанная на каждом медведе, ничегошеньки не стоит. От семи айлавьюшных медведей любви не прибавляется», — думала Бель с тоской.

Она пересмотрела ещё раз свои вчерашние фотографии, немного поправила их в Photoshop уверенной дизайнерской рукой, выложила в соцсети, и на неё посыпались лайки. Когда она выкладывала свои авторские работы, такого потока восторгов не наблюдалось. Губы уточкой и ножки в босоножках в интернет-вселенной почему-то ценятся больше, чем настоящая красота. Бель не могла понять, что люди в этом находят, и никогда «губошлёпок» не лайкала.

«Наконец-то банк, давно его не было», — подумала Бель, увидев звонок с незнакомого номера, и приготовилась включить аудиофайл с объяснениями.

— Что, Изабелла Бельская, платить будем? — сказал ей грубый мужской голос, не здороваясь.

— Простите, я не поняла… — растерялась Бель.

— Долги отдавать будем? — повторил мужчина.

— Я не буду разговаривать с вами в таком тоне, — ответила она уверенно.

— То есть тратить денежки мы умеем, а как отдавать, так тон ей не нравится…

Изабель нажала отбой и прервала неприятный разговор, но телефон быстро зазвонил снова.

— Не бросай трубку, воровка! — рявкнул на неё мужской голос.

— Почему это я воровка?

— Потому что украла чужие деньги, и об этом скоро узнают все твои родственники и знакомые! И им придётся пережить из-за тебя много боли! Физической боли. Например, твою мать, Ольгу Николаевну, кто-то может встретить у подъезда, и ей будет очень больно. И тебя могут встретить, и тебе будет больно.

— За просроченный платёж в тридцать тысяч человека будут «встречать у подъезда»? — возмутилась Бель неслыханной наглости.

— Привыкла жить на чужие деньги на широкую ногу? У некоторых людей это зарплата за несколько месяцев! Люди живут на эти деньги. Ты украла чужие деньги!

— Я не буду с вами разговаривать в таком тоне, — повторила Изабель и отключила звонок.

Почти тут же перезвонили:

— По-хорошему не понимаешь? Хорошо. Я включаю тебе звонилочку, может, теперь дойдёт, — сказал голос и отключился.

Через несколько секунд опять позвонили. Бель ответила, но звонок тут же сбросили. Потом опять и опять. Звонили беспрерывно, всё время с разных номеров, и тут же сбрасывали звонки. Голова Бель наполнилась бесконечным курлыканьем телефона. Она отключила звук и перестала отвечать. Звонки высвечивались один за другим: десять, одиннадцать, двенадцать. Скоро Бель сбилась со счёта. «А что если мне кто-то захочет позвонить? Мама или по работе? Даже если прорвутся, я не возьму трубку. Или мне бесконечно смотреть теперь на экран и проверять, кто звонит? Это всё вообще законно?» — недоумевала Бель.

Кто это звонит? Коллекторы, которыми грозил банк? Коллекторы бьют мам у подъездов? Да нет… Не может такого быть! А откуда они вообще знают, кто её мама? Бель не на шутку перепугалась и стала строчить сообщение с подробным описанием ситуации Ленке-юристу в мессенджер. Ответ прилетел быстро:

Ленон: «Это коллекторы. Они безбашенные. Не психуй. Посмотри у своего телефонного оператора, как включить блокировщик сомнительных звонков. Не бойся, никого они бить не будут — это слишком дорого стоит. Просто пугают»

Белка: «Лен, но это дикость какая-то! Может, на них в полицию заявить? Это ведь угрозы! Их же можно отследить по номерам, где они сидят, и прикрыть эту лавочку! Ладно, я тёртая-битая, а вот так кому-нибудь понежнее пригрозят — инфаркт словит человек!»

Ленон: «Полиция не обрадуется такому заявлению. Эти ребята сидят где-то далеко, «в горах», или за городом в подвале. Звонят через интернет. Номера несуществующие, ты видишь случайные наборы цифр. Используют специальную программу для изменения».

Белка: «У меня сейчас уже 54 неотвеченных звонка в журнале. Это какой-то ацкий ад! Нельзя же им такое прощать! Это же уголовники какие-то!»

Ленон: «Не всегда. Часто коллекторы доводят до края людей, которые сами должны денег. Тех, кто ведётся на их угрозы и не может с этим жить, потом сажают в такие колл-центры отрабатывать долг»

Белка: «То есть они сами через такое прошли? Да какой человек в своём уме будет это делать?»

Ленон: «Вот поэтому и не жди, что они в уме. Могут быть оскорбления ужасные, могут быть угрозы любые. Их задача — вывести человека из равновесия, чтобы он кинулся по своим знакомым, по микрофинансовым давалкам перезанять денег и прекратить этот ад. Некоторые даже на улицу выходят с протянутой рукой. Реально»

Белка: «Ужасный век, ужасные сердца»[18]. Как такое возможно вообще в типа цивилизованном мире?»

Ленон: «Деньги злые в любом мире. Выдыхай, бобёр. Это неприятно, но не смертельно. Подключай блокировщик случайных звонков и не бери в голову»

Бель набрала в телефоне нужную комбинацию для подключения блокировки. Поток звонков тут же прекратился, как и предложения билетов в театр, услуг медицинских центров и одобренных кредитных карт. Она вернула телефону звук и принялась за работу. Ещё несколько раз прозванивался тот же злой голос со стационарных номеров, которые блокировщик пропускал. Он, и правда, был невменяем: не слушал, орал, рычал, лил из себя поток оскорблений, не давая вставить слово; но самое ужасное, что он там действительно был не один. Бель не прерывала звонок, включала громкую связь, рисовала линии и вслушивалась в шум колл-центра, где орали десятки, если не сотни, голосов. Матом визжали и женщины, и мужчины, обзывая и угрожая. Целый колл-центр вот таких невменяемых, необразованных, доведённых до отчаяния, психологически сломленных людей, которые потом выйдут на улицу, сядут в трамвай и поедут домой, если им, конечно, ещё есть куда ехать. В психиатрической клинике за высоким забором гуляют по цветущему саду улыбающиеся пациенты, а среди прохожих бродят неприметные люди, угрожающие избить чью-то маму. Кое-как устроен этот мир! Кое-как.

22 июня

Мир Изабель стал теперь крошечным и огромным одновременно. Маленькая квартирка, кресло, стол и компьютер, через который можно выбраться в безграничный мир «понарошку». Вселенная «понарошку». Шумящие водопады; мангровые леса; горящие «Врата ада»; звёздная икра, которую наметала в черноту какая-то вселенская рыбина; морские глубины, полные необычных обитателей, — везде можно побывать, сидя в своём кресле. Без запахов, без ветра в лицо и брызг. Как бы жизнь, к которой ты как бы прикасаешься, щёлкнув мышкой. Жизнь, в которой тебе ничего не угрожает. Не нужно бояться, что из-за куста выпрыгнет тигр, что провалишься в пылающую горловину или сорвёшься с обрыва. Жизнь, в которой ты не участник, а наблюдатель. Нашёл, увидел и закрыл!

Бель снова работала допоздна. Утром её несколько раз будил злой голос. Она отвечала на звонки, отключала звук, и он что-то говорил ей в тишине, наверняка гадкое. Но Бель не слышала — Бель спала. В приют тоже не хотелось идти. Именно не хотелось — не тянуло. Словно несчастные зверюги покинули её жизнь, исчезли, как не было. Зачем тратить время своей жизни на чужих собак и котов, если ты всё равно ничего не можешь изменить? Их будут выбрасывать, их будут пристраивать, в приюте будут появляться новые волонтёры, чтобы потом пропасть в своих делах. Этот приют где-то там, далеко, и если о нём не думать, то его и нет вовсе. Нет Гаев, Мопсов и Мартинов, и можно спокойно поработать.

 

После полудня позвонил женский голос:

— Изабелла Борисовна? Это вас из клиники беспокоят. Могли бы вы к нам подъехать?

— Сегодня? — удивилась заспанная Изабель.

— Да, как сможете.

— Что-то случилось? — забеспокоилась Бель.

— Ничего страшного, но кое-что нужно обсудить не по телефону.

Вот она, боль, достаточная для изменений! От слов «ничего страшного» до момента, когда Бель влетела в клинику, она физически чувствовала щемящую боль в груди, и от носа по щекам разбегались привычные колики, хоть боль эта и была ненастоящая: в этом месте болеть нечему.

«Что с мамой? Что может быть хуже? Только бы не рак, пожалуйста, только не рак!» — умоляла Бель кого-то неизвестного.

Врач улыбнулась ей беззлобно и предложила чаю. Бель отказалась и напряглась, как натянутая тетива.

— У нас тут вышел небольшой казус, — начала доктор деликатно. — Вчера вечером Ольга Николаевна в процедурной, где делали уколы, взяла несколько пузырьков со спиртом. Мы, конечно, сами виноваты, потому что такие препараты не должны находиться в доступе у наших пациентов, и сотрудник за это будет наказан.

— Технический спирт? — испугалась Бель.

— Нет, нет, самый обычный. Но всем тут ночью было весело. Ольга Николаевна приглашала соседей танцевать, а тех, кто отказывался вставать, тащила из кроватей за руки, за ноги. Одной женщине вывихнула лодыжку. Марлезонский балет[19] у нас тут был в нескольких частях, — пояснила врач.

— Позор какой, — сказала Бель, а сама выдохнула с облегчением. Мама всего лишь напилась — эка невидаль!

— Мы вынуждены были её связать и поместить в карантин под замок, — сказала врач, не замечая комментария дочери. — Но она требовала выдать ей ещё спирта, расколотила тумбочку, кидалась полной уткой в медперсонал, грозилась выпрыгнуть из окна. У нас, конечно, второй этаж, но чтобы бабушки из окон падали, мы допустить не можем.

«И теперь она мне скажет, что маму сдали в психушку. У меня дорожка туда уже натоптана», — подумала Бель.

— Мы не стали вас будить и вызвали специалиста по алкогольной детоксикации. Пациентка лежит под капельницей и пока привязана к кровати. Курс антибиотиков, который мы начали, увы, прерван. Нам придётся продержать её здесь на несколько дней дольше, чем планировалось. И на её теле после множества «подвигов» могут быть синяки. Я обязана вас об этом предупредить.

— Что я должна сделать? — спросила Изабель, приготовившись к очередным большим тратам.

— Подписать допсоглашение о продлении лечения и отсутствии претензий к клинике. Мы понимаем свою ответственность, поэтому все расходы на покрытие ущерба и дополнительное содержание в клинике Ольги Николаевны будут оплачены за наш счёт.

— Почему? — сорвалось с губ изумлённой Бель.

Врач снова улыбнулась.

— Потому что у нас тут почти все такие. Другие. Алкоголики, наркоманы, асоциальные типы. Мы умеем с ними работать. Новая медсестра ещё не приспособилась к контингенту…

Бель недоумевала. Зачем тогда такая хорошая клиника, если они знают, что все тут — асоциальные элементы? Врач, видимо, угадала её мысли.

— Все они чьи-то мамы, папы, сыновья и дочери. Так сложилась жизнь: у них такой путь, и все наши пациенты очень хорошо понимают друг друга. Все «случайно где-то подцепили, видимо, в больнице занесли», все вынуждены терпеть недели трезвости и чрезвычайно подвержены искушениям. Даже салфетки для протирки места укола выхватывают у медсестры и забрасывают в рот. Некоторые не могут дотерпеть до конца курса и сбегают через забор. Им сложно, — объяснила врач.

— С ними сложно, — откликнулась Бель.

— Да. И с ними сложно. Я надеюсь, вы посещаете психолога? — спросила врач.

— Нет.

— Это очень плохо. Вам кто-то помогает? Муж, братья, сёстры?

— Нет.

— Тогда подумайте о поддержке. Могу порекомендовать хорошего психолога в нашей клинике, специально для родственников, — предложила врач.

«Продажи, продажи, кругом одни продажи! Вроде милая такая, а туда же!» — подумала Бель и примирительно взяла очередную визитку очередного «доброго человека», которому надо было отнести свои деньги в обмен на добрые слова.

 

Вечером Бель с удовольствием разглядывала новую кожу на щеках. Немного, но хоть что-то! «За маму», — подумала Бель и пожалела, что раньше не записывала, кому какая новая часть её тела принадлежит. Хотя мама в её окукливании, без сомнения, вне конкуренции, так и должно быть: мама — очень важный в жизни человек.

23 июня

Утро. Жарко. От кровати до кресла пять шагов. От кресла до кухни пятнадцать. Если десять раз в день налить себе чаю, то можно нашагать триста шагов. Где брать оставшиеся шесть тысяч семьсот, необходимые для минимума движений в день? Если наматывать по три круга по скверу, гуляя с Малышкой, то ещё три тысячи. Остальное подождёт. Нагонит когда-нибудь потом, когда всё это как-то изменится, хотя пока непонятно как. А пока отвечать на звонки злого голоса и работать, работать, работать!

Он опять кричал на неё сквозь крохотный динамик. Кричал, что она идиотка, последняя гнида в этом мире. Словами на «с» не ругался, но прочими сыпал некрасиво — даже ругаться толком не умеет. Может быть, его поучить, как надо? Когда голос перешёл к тому, что он с ней сделает и в какой позе, Бель убрала звук с мыслью: «Надоел. Скорее бы пятница! Получить кусок зарплаты, погасить долг и забыть про злой голос. Хотя вряд ли такое скоро забудется…» Ей почему-то было его жалко: так кричать может только тот, которому очень плохо или которого чем-то накачали.

Когда в очередной раз закурлыкал телефон, она вздрогнула, но, увидев, что звонит «Сосед слева», повеселела. Обсуждение рабочих проектов с бывшими коллегами неожиданно стало приятным развлечением. Но вместо коллеги в трубке зазвучал надрывный голос начальницы:

— Изабель! Что вы натворили! — кричала она, всхлипывая.

— Что ещё я натворила? — удивилась Белла.

— Мне звонили! Мне сказали, что моих детей встретят из школы! Их угрожают избить! Моих детей угрожают покалечить из-за вас!

— Я не понимаю…

— Вы должны кому-то денег, и мне сказали, что если вы не отдадите или я не отдам, то Сашу и Мишу изобьют! Зачем вы дали им мой телефон и рассказали про моих сыновей? Мне без конца кто-то звонит, я не могу пользоваться телефоном! — рыдала в трубку Наталья Андреевна.

Бель постаралась спокойно объяснить происходящее, уверяла, что она никому не давала телефона, а угрозы — фейк. Написала инструкцию в мессенджер, как убрать такие звонки. Наталья Андреевна плохо разбирала слова и постоянно повторяла: «Мишенька, Сашенька».

Так вот как это работает! Они, и правда, достают где-то личные данные и устраивают переполох везде, где можно! Лена подтвердила её догадки: у коллекторов есть доступ к множеству баз с информацией, которая не должна быть доступна никому. Очень неудобно получилось. Бель посмотрела в программе, сколько звонков отклонил блокировщик. Пятьсот пятьдесят шесть. «Почему им это позволяют? Ведь видно, что делают эти люди! Почему так можно?» — недоумевала Бель. Но долго переживать ей не дали. На сей раз звонил зелёный человечек «Владислав».

— Привет, Бель. Что у тебя случилось? Мне на телефон попробовали звонилочку врубить, требуют, чтобы я отдал за тебя деньги, — сказал он недовольно.

— Прости. Я не думала, что из-за небольшой задержки платежа по кредиту всех поставят на уши. Всё в пятницу должно решиться, если, конечно, Андреевна после всего этого согласится мне хоть что-то заплатить, — ответила Бель.

— И её тоже атаковали вышибалы?

— Да. Со всех сторон обложили.

— Много ты задолжала?

— Тридцатка с небольшим.

— Так сказала бы мне, я бы помог, если временно, — сказал Влад.

— Спасибо. Я не думала, что так будет. Какой-то страшный сон, — ответила Бель, которой меньше всего хотелось помощи от него. Он стал ей совсем чужим. Ни сожаления, ни обиды, ни воспоминаний — словно они расстались десять лет назад. Ей звонил чужой мужик и плохой человек.

Она срочно полезла в соцсети менять везде «в отношениях с…» на «всё сложно», чтобы больше никто не разыскал и не побеспокоил её бывшего «любимого». Заодно поменяла и статус. Теперь рядом с новой шикарной фотографией красовалось короткое: «Превращаюсь в куклу». Потом взяла зеркало и внимательно рассмотрела лицо. Если и превратилась, то совсем немножко. Ей не нравится такая жизнь, её раздражает глупость и ненужность многих событий, но это не боль — всего лишь отвращение. Раньше таких плоских эмоций в её симфонии чувств не звучало. Выбирая между болью и тошнотой, никогда не знаешь, что выбрать.

24 июня

На следующий день Бель разбудили шарики для пинг-понга, которые сыпались на тумбочку рядом с кроватью. Она спросонок не сразу поняла, что это всего лишь смс, которые поступают одно за другим. «Ещё нелегче. Что теперь?» — подумала она, протирая глаза. К телефону прикасаться не хотелось. Изабель с отвращением смотрела на портал, через который беспрерывно лезли нарушители её границ. Может быть, потерять его на время? Нельзя — мама, работа. Форточка в тебя, открытая и в жару, и в лютый мороз. Ты должен быть в доступе, всё время в доступе, независимо от желания и готовности знать про скидки, акции, предложения, напоминания, новинки и не пойми что ещё. И почти все поздравляют. Продавцы всего превратили в ругательство такое хорошее слово! Если слышишь или видишь «поздравляю» от незнакомых людей, сразу можно нажимать отбой, потому что на современном языке это означает «втюхиваю». «Поздравляю! Вы стали победителем лотереи», «Поздравляю! У нас распродажа», «Поздравляю! Вам одобрен кредит», «Поздравляю! Я знаю номер вашего телефона, а значит, вы нам по-любому занесёте деньги». Никакие законы против этих форточников не работают, кроме неписаного закона «я в домике». В ответ на их «поздравляю» мы научились не слышать, невежливо бросать трубку, под настроение материть ни в чём неповинных девочек, у которых работа — «поздравлять», и уверенно выбирать опцию «заблокировать и отправить в спам».

Бель вряд ли увидит в своей форточке «поздравляю», но знать, какой очередной сюрприз к ней прилетел, нужно. Она собралась с духом, вдохнула, взяла телефон и… Банк рассмотрел их заявку быстрее, чем за тридцать дней, и перечислил честно заработанные денежки. Долги гасились сами и сообщали об этом тоже сами, в виде смс-ок.

Деньги, всё же, нужная штука! Когда их нет, ты вынужден придумывать себе безденежное выживание: подъедаешь старые запасы круп и консервов; убеждаешься, что сухарь — тоже вполне себе хлеб; стараешься не выходить в мир, полный искушений купить что-то ненужное; стараешься ничего не хотеть. Когда деньги появляются, ты точно знаешь, что делать — тратить. Не то чтобы жизнь хороша, но жить хорошо, хоть и ненадолго. Так много всего можно сразу! Только практически ничего не нужно, потому что давно всё есть, и в этом большая проблема. Бель отправилась в магазин, надеясь порадовать себя вкусненьким в честь избавления от недобрых-неласковых коллекторов, а вернулась с обычными йогуртами. Разве что черешни купила, пока сезон. Когда на полках всего много, надо выбирать. Шаришь глазами по конфетам, как бы наедаешься, и уже не хочется. Мама рассказывала, что в «их времена» в магазины ходить было очень удобно: два вида колбасы, «Докторская» и «Любительская», конфеты «Золотой ключик» и «Раковые шейки», шоколад «Алёнка», лимонад «Буратино». Мама помнила ассортимент практически наизусть и уверяла, что в «их времена» в магазин ходили добывать, а не выбирать. Принципиальная разница! Теперь сложнее…

Изабель вызвала запаршивевшему коту на завтра ветеринара, накупила маме яблочного пюре и поехала её радовать. После вынужденного безденежного затишья закипела кипучая буча. Бель звонила и писала всем пострадавшим о счастливом разрешении проблемы. Ей отвечали, что коллекторы продолжают нападать. И ей звонили коллекторы, и на уверения, что долг погашен, отвечали грубым посылом. Бель звонила в банк и уговаривала, чтобы её избавили от цепных псов. Банк говорил, что для этого потребуется некоторое время, пока по цепочке пройдёт информация. Она ругалась, что это несправедливо. Но главное — Бель была занята чем-то настоящим, годным для жизни. Она так много говорила в этот день, что даже немножко осипла с непривычки.

 

— Опять меня в карцер посадили, — ворчала мама.

— Мама, за просто так в отдельную палату без права выхода не помещают. Это вообще считается VIP бокс, с персональным санузлом. За него надо или очень дорого заплатить, или изрядно похулиганить.

— Опять тебе на меня наговаривают, — буркнула мама в ответ, убирая в перекошенную тумбочку баночки с пюре. — Сигарет мне привези в следующий раз. И почитать чего-нибудь.

— Что, например?

— Судя по сроку моего тут заточения, «Сагу о Форсайтах» Голсуорси, все тома.

— Может, ещё сборник трудов Ленина, все двадцать пять томов? — усмехнулась Бель.

— Будешь меня больничками истязать — и до него доберусь. Меня в общий холл смотреть телевизор не выпускают. Сижу тут, как мышь запечная.

— Так вот же у тебя телевизор на стене! — удивилась Бель.

— Он отключён, я пробовала. Я ж тебе говорю — карцер!

Бель подошла к телевизору, нажала кнопку включения — ничего. Заглянула за него. Вилка вынута из розетки. Включила, нажала кнопку. Экран засветился очередным сериалом ни о чём.

— Что ж ты не попросила кого-нибудь? Тебе б давно включили!

— Я на них обиделась и с ними не разговариваю. В суд на них надо подать за лишение личности свободы передвижения! Вон, смотри, что со мной сделали! — и она показала Бель фиолетовые синяки на запястьях, видимо, оттого, что привязывали к кровати.

— А что им было делать? Отдать тебя в заведение, где есть смирительные рубашки, не оставляющие таких отметин?

— Ты как с матерью разговариваешь? Попридержи язык! — сказала мама сурово, как будто Бель семь лет и она притащила из школы двойку.

— Прости, но тебя на самом деле могли отправить. Постарайся, пожалуйста, больше так не делать! — попросила Бель.

— Как не делать? У меня пошла аллергическая реакция на их капельницы, а они, вместо того чтобы лечить, привязали к кровати полотенцами и держали несколько дней! Чуть не погубили твою мать, мать твою! Или ты опять веришь их россказням?

— Я приезжала в тот день и лично извинялась перед женщиной, которую ты пыталась выковырять из кровати ночью и которой вывихнула лодыжку.

— Правильно! Валите всё на хрупкую пожилую женщину! И уткой я кидалась, и тумбочку я сломала, и лодыжки повывихивала. Нашли себе Геракла! — тихо ответила мама, не глядя на дочь.

— Тебе книги в итоге везти?

— Теперь уж ни к чему! Окно в мир есть — проживу как-нибудь, — сказала мама и погрузилась в сериал.

Она смотрела телевизор как-то странно. Словно сама уходила туда, «за стекло», и отключалась от всего остального мира. Бель называла это «жить в телевизоре». Когда мама смотрела что-то, ей нельзя было дозвониться, она не открывала входную дверь. Словно душа её оставляла тело лежать на диване, а сама сбегала в глупый придуманный сюжет. Бель попрощалась, но мама не ответила, лишь слегка махнула ей рукой.

 

Вечером от мамы прилетело смс: «Сигареты не забудь». От Катьки сообщение в мессенджер: «В связи со счастливым прибавлением денег в карманах, радости на лицах и моим отсутствием в бабьей хатке, предлагаю встретиться на сей раз у меня в Тарусе. В наличии: тот же деревянный домик, но с новой крышей; те же мама и папа, которые не любят мешать молодым; как обычно, лес, речка и комары, жадные до столичной кровушки. С собой желательно привезти хлеба и шашлыков. Папа нам нажарит. Жду вас в субботу. Кто приедет?»

Ленон: «Мы с Игоряном на новой машине, можем взять ещё троих. С нас хлеб и свинина».

Янина: «Я пас. Пока в больничке, питаюсь капельницами. Жду вас на неделе. Приходите поболтать. Соскучилась»

Светка: «Я кандидат в машину, на заднее сидение. С меня салат и рыба. Поздравляю с обновкой»

Белка: «Я кандидат в машину на переднее сидение. С меня телятина. Янка, держи хвост пистолетом!»

 

По Белкиным меркам это был хороший день. Очень хороший день! Побольше бы таких!

25 июня

Жарить мясо на огне! Греть руки над углями, стоять в дыму, чтобы отвязаться от надоедливых комаров, а потом, когда мясо снимут и угли покроются золой, закопать в них картошку. Картошка будет пахнуть, шашлык будет пахнуть, свежий огурец будет пахнуть, и всё это будет смешиваться с дымом и ароматом ночных фиалок из палисадника. О чём ещё можно мечтать в летние выходные? Наверное, только о том, чтобы начальница смилостивилась и оплатила работу за две недели, что и случилось.

«Жизнь налаживается!» — думала Бель, отправляясь варить пятничный кофе на молоке следом за Саймоном, несущимся к миске.

— Сайм, нельзя. Сегодня доктор придёт, кровь надо сдать. Велено натощак.

Саймон посмотрел на хозяйку укоряюще, потом с грохотом провёз металлическую миску по полу, толкая её носом.

— Я тебя предупреждала, чтобы ты не покрывался сыпью? Помнишь, договаривались — без нервов? Ты же не послушал, вот теперь придётся голодать и ждать врача, — напомнила Бель.

Саймон запрыгнул на табуретку и уставился на неё жёлтыми глазами, в которых явно читалось: «Не корми котика словами, жрать давай, раб мой!»

«Пожалуй, если я попробую позавтракать на его глазах, кот меня проклянёт. Проклятий мне и так хватает, так что придётся и мне подождать», — подумала Бель, а вслух сказала: — Терпим. Ждём. Завтракать никто не будет до прихода врача.

Малышка тоже невольно присоединилась к голоданию, но ей было не привыкать: для того, кто радуется куску хлеба, главное — прогулка, а еда подождёт!

Бель решила работать весь день и всю ночь, за два дня вперёд. Выезжают рано утром. Путь до Тарусы неблизкий — почти пять часов, успеет выспаться в дороге. Прервалась только на ветеринара Димона, который приехал брать анализы у нервного котика-эгоиста.

Саймон понял, к чему всё идёт, уже через часик вынужденной диеты и предусмотрительно забился под ванну. Он знал ветеринара, он ненавидел ветеринара, он мстил всем за визиты ветеринара, но ветеринар продолжал упрямо появляться в его кошачьей безмятежности как гром среди ясного неба. 

Пока Бель, распластавшись на полу в ванной, шваброй извлекала из дальнего угла кота, Дима прагматично давал советы:

— Посмотри, может, он описался от страха. Ещё бы и в баночку собрали.

— Какие вы, врачи, всё-таки циники, что кошачьи, что человечьи. Я думаю, как его поменьше нервировать, а ты «может, описался».

— Ты меня с человечьими врачами не сравнивай. У людей врач за пациента не отвечает, а у меня гордое звание ветеринар: я отвечаю за всю зверюгу, в комплексе, от кончика носа до кончика хвоста, — ответил Дима гордо.

— Это почему же человечьи не отвечают? — удивилась Бель, таща отчаянно упирающегося Сайма за передние лапы.

— За шкирку перехватывай. Вот так! Это потому, что человеческие врачи отвечают за органы. Расчленёнка у них, а не пациент. Ухо-горло-нос, глаз, зуб и так далее. 

— А как же терапевты? Они же за всё отвечают? — спросила Бель, пытаясь удержать Саймона на укрытом пелёнкой кухонном столе.

— Терапевт, Бель, это врач, который отвечает за простуды, а с остальным может послать тебя в нужном направлении. А я — доктор по всему! — объяснил Дима и выбрил Саймону лапу машинкой.

Обычно в этом месте кот вырывался, нёсся в комнату прямо в колоколе на шее, сбивая косяки, а Белла с Димой бежали следом, ловили, прижимали в каком-нибудь углу и всё же брали у него кровь. Сегодня Сайм попытался рыпнуться, но руки Бель держали его лапы с такой силой, что после пары попыток кот послушно замер.

— Что это с ним? На себя кот не похож. Никакой борьбы за свободу личности! В весе не теряет? — забеспокоился Дима.

— Нет. Только проплешина на шее. Жрёт как не в себя, — ответила Бель, освободив Сайма. — Я просто научилась его держать. Приходится — у нас теперь собачка мамина.

— Хвались виновницей котовых проплешин!

Бель достала Малышку из-под кровати.

— Ух ты, какой шибздик! Это сколько ж в тебе крохотулечных пород намешано, что ты такая маленькая и такая странная?! — восхитился доктор. — Белка, её непременно сводить надо с каким-нибудь шпицем. Щенкам цены не будет! Если она ещё и разродиться сможет — это твоё золотое дно!

— Это не моё дно, это мамино дно, и кошачий невроз по совместительству. Маму выпишут, верну псину в семью, и пусть её вяжут хоть с бульдогом, хоть с носорогом! Хотя, если учесть, что ей года четыре и она ни разу не щенилась, вряд ли это получится.

— Да ладно тебе! Она просто мелкая, вот большие кобели и могут любить её исключительно платонически. Элементарно не дотягиваются. А мелкие, породистые все на поводочках ходят или в сумках сидят, у них хозяйская любовь вместо собачьей. Ладно, завтра будут результаты, убедимся, что твой бобтейл снова распсиховался. Я побежал, у меня ещё крыса сегодня рожает.

— Счастливо, крысиный акушер!

26 июня

Выехали затемно. В пухленьком Citroen, пахнущем новой машиной, Света, Лена и Малышка разместились на заднем сидении. Белка, как обычно, пристегнулась на переднем: её сзади укачивало. Игорь за рулём. Они с Леной договорились поменяться с полдороги, чтобы сильно не устать. Девчонки перекинулись парой слов и уснули.

Очнулась Бель от того, что кто-то тряс её за плечо. Перед глазами всё летело, и очень болела голова. Перепуганная Малышка лежала на передней панели. Пахло горелой резиной, и кто-то отстёгивал Белкины ремни.

— Очнулась? Слава Богу! — услышала она Светкин встревоженный голос. — Потерпи, Белка, сейчас скорая приедет.

— Да я вроде целая, — сказала Бель, проверяя части тела. — Только башка раскалывается. Как нас угораздило?

— Офигеть! Полный багажник каши из шашлыков! Рыба в телятине! — раздался из-за машины голос Лены.

— Тебя только это беспокоит, дорогая? — спросил Игорь.

Со стороны Бель машина выглядела вполне целой, но с другой стороны что-то громко шипело. Света вытащила трясущуюся Малышку из салона. Лена явно была в шоке: бегала вокруг машины, озираясь по сторонам беспокойными глазами, и не могла остановиться.

— Вы все целы? Все целы?

— Да вроде все целы, во всяком случае, на своих ногах стоят, а это уже хорошо, — успокаивал её муж.

— А почему я цела? Как я могла остаться цела? — недоумевала Лена, оглядывая машину с другой стороны. — Может быть, я не цела?

Бель сильно тошнило, но она заставила себя обойти машину и тоже посмотреть. Движение было перекрыто. На одной полосе стоял бывший новый белый Ленкин Citroen, «морда» которого была частично срезана со стороны водителя вместе с куском пластикового бампера. На другой полосе — старая чёрная «Волга» с помятым «лицом». Перегородили всю дорогу, и редкие машины объезжали их по обочинам.

Лена с удивлением рассматривала свои ноги и никак не могла поверить, что они на месте: толстокожая «Волга» прорезала тонкий металл Citroen в нескольких сантиметрах от ног водителя. Света приговаривала: «Надо срочно в церковь сходить, свечку поставить!»

— А кто из нас виноват-то? — спросила Лена мужа, немного придя в себя.

— Оба. Ты решила зачем-то развернуться через две сплошные, а он в это время вышел на обгон через две сплошные. Два дурака из одной сказки! Ты зачем здесь поворачивать-то стала, Шумахер мой? — спросил Игорь.

— Так я поняла, что поворот пропустила, и сразу повернула. На встречке же не было никого! — ответила Лена.

— Кроме того, кто был сзади. Водителю положено во все стороны смотреть, — напомнил Игорь.

— Я ж не сова, головой так вертеть!

— Лен! Для этого зеркала есть. Два ушка по бокам и полосочка перед тобой, помнишь? — сказал супруг назидательно.

— Не смей меня ругать, я и так переживаю, — обиженно ответила Лена.

Игорь обнял её и поцеловал, приговаривая:

— Шумахер мой любимый, целый и невредимый.

Бель больше не могла терпеть — хотелось закрыть глаза. Её усадили в машину свидетеля, который добросовестно остался дожидаться скорую и ДПС. Изабель с облегчением отключилась.

 

В скорой было очень светло. Лежать Бель не могла — слишком тошнило. Села в кресло, скукожилась. «Вот и всё. Не надо было бегать от себя самой. Сейчас привезут в больницу, и всё откроется, и все увидят, что я почти кукла. Наверное, потом меня куда-нибудь заберут для опытов, но я уже ничего не смогу с этим сделать, особенно когда так тошнит».

В приёмном отделении больницы небольшого городка в Калужской области ожидать кадров из хорошего кино не приходится. Больницы здесь — плохое кино. Обшарпанная жёлтая плитка на полу была сколота кусками, штукатурка со стен, когда-то крашенных в противный больничный зелёный, частично осыпалась. На металлических стульях сидели два «ароматных» бомжа в синяках, рядом, тоже на стульях, лежала, поджав колени, девушка, у которой болел живот. Пацан с рассечённой бровью прижимал к ране грелку со льдом и возмущался, что она холодная. Привезли женщину с внутренним кровотечением и оставили в коридоре у двери на допотопной клеёнчатой каталке.

— Как же я ненавижу больницы! Последние месяцы только по ним и хожу, — сказала Бель.

— Это не больница. Это какая-то жопа мира из прошлого века! — ответила Ленка, которая полчаса металась по коридору, как раненый тигр.

— Радость моя, надо убедиться, что с тобой всё в порядке. Посмотрит тебя доктор, и поедем в Москву, там как следует обследуемся. Потерпи, уже скоро, — уговаривал её муж.

— Лен, умоляю, не мельтеши, а то меня вырвет, — взмолилась Изабель, и Лена вняла её просьбе.

Вдруг большая дверь приёмного отделения открылась, и в проёме появился знакомый силуэт.

— Девушка, сюда нельзя — здесь только по скорой. Обычное приёмное с другой стороны, — крикнула регистратор из окошка.

— Мне можно. Я — помощник депутата, — ответила Катька и ринулась вперёд, со свистом рассекая грудью воздух, остановилась рядом с друзьями и спросила: — Вас уже осмотрели?

Ленка с мужем замотали головами, Белка тихо пропищала: «Нет», потому что двигать головой она не могла.

— Сколько ждёте?

— Минут сорок, — сказал Игорь, глядя на часы.

— Понятно. Включаем ускоритель процессов. Наличные есть? — спросила Катя как обычно командирским голосом.

— Есть, но только пятёрки, мне Светка зарплату как раз привезла, — ответила Бель и отдала Кате сумку.

— Игорёша, быстрый сокол, метнись в ближайший магаз через дорогу, поменяй пятёрку, сколько смогут по пятьсот, остальное по тысяче. Будут упираться — скажи, помощник депутата из Москвы в больницу попала, позарез надо, и пообещай им сто рублей за доброе дело. В таких местах только так: не подмажешь — не заметят. Мы ждём тебя, — скомандовала Катерина.

Игорь послушно удалился, Катя зарылась в телефон, что-то отыскала в интернете и принялась названивать, расхаживая по коридору. До ребят отчётливо доносились слова: Минздрав, Горздрав, главный врач.

Игорь вернулся быстро с пачкой пятисоток в руках. Скоро их окликнули:

— Кто тут из Москвы, проходите!

Ребята вошли в кабинет вчетвером.

— Больше трёх не собираться! — сказал им врач в зелёном чепце, и Лена с Игорем покорно вышли, понимая, что пострадавшую Белку нужно пропустить вперёд. — Итак, кто тут аварийный? Вы аварийная. На что жалуемся?

— Голова очень кружилась, и тошнило, — ответила Бель.

— А сейчас меньше?

— Сейчас меньше.

Доктор попросил Бель пройтись, достать пальцем до кончика носа. Она зажмурилась от боли.

— И где больно? — спросил врач.

— Глаза болят, прямо режет, и пятна чёрные.

— Выходит, затылком ударились? — спросил доктор, нажимая Бель на затылок.

— Ау, — вскрикнула она.

— Ага. Сотрясение мозга лёгкой степени, глазная область, череп цел, — сказал врач и стал что-то записывать в карте.

— Так, может быть, томографию сделать? Или какую-нибудь энцефалограмму, — сказала Катя и положила на стол две фиолетовых бумажки.

Доктор тысячу взял, аккуратно сложил и убрал в карман.

— Это у вас в Московии КТ-МРТ, а у нас один рабочий рентген на всю больницу. Сейчас её положим, завтра утром придёт специалист, сделает снимки. Хотите энцефалограмму — тоже можем, только она не нужна.

— Я её проще в Москву с такими вашими темпами отвезу, — ответила Катька обиженно.

— И это будет правильное решение. Я позову сейчас ортопеда, шею посмотрит и основание черепа, пару уколов сделаем, пишите отказ от госпитализации и езжайте себе. У нас тут тем, кто не верит в диагноз с первого взгляда, делать нечего. Мы — уездные врачи из далёкого прошлого, на ощупь работаем, — честно признался врач.

Белка удивлялась, что никого не беспокоят её руки, нос, губы. То есть никто как бы не замечал, что она не целиком обычный человек. Ортопед пришёл, качаясь от усталости, спросил: «Руки, ноги, рёбра целы?», даже смотреть не стал, только шею сзади пощупал, а потом посмотрел на Катерину долгим внимательным взглядом. Подруга выдала очередные фиолетовые бумажки. Через час они уже ехали в каком-то пассажирском поезде в разных купе. Малышку спрятали в сумке. Бель категорически отказалась по прибытии следовать прямо в больницу. Она устала, хотела спать и чувствовала себя лучше, поэтому запаслась лекарствами и настырно поехала домой, но с Катькой, которая наотрез отказалась оставлять её одну на ночь и улеглась на диване. 

27 июня

«Ну почему так? Я ударилась как раз тем непрочным местом, которое ещё не превратилось. Хотя, может быть, я бы сломала ещё руку или ногу, но этого даже не почувствовала. И что делать дальше? Опять по больницам? В Москве вряд ли мне удастся скрыть «новые пальчики», хотя, если пользоваться бесплатной медициной, там и не заметят», — думала Бель, засыпая. Когда ей пару раз приходилось брать больничные в поликлинике, возвращаясь от врача, она ради интереса смотрела результаты обследований в электронной медицинской карте и с удивлением узнавала, что ей измеряли пульс, давление, мяли живот и якобы слушали тоны сердца. На самом деле приём занимал десять минут, девять из которых врач молча вбивал все эти данные в программу, а ещё одна минута уходила на рецепты. К её животу никто не прикасался. И тут она поняла, что ей очень хочется, чтобы хоть кто-то заметил, что с ней происходит! Даже у Фауста был Мефистофель, который его понимал, а она одна-одинёшенька! Пусть врачи с этим разбираются, а не она сама. Пусть её заберут куда-то для опытов, истыкают иголками и найдут то, что поможет Светке стать хотя бы обычной, а ей — спокойной. Бель устала, очень устала. Пусть кто-то умный за неё думает, что дальше со всем этим делать. Она уснула с твёрдым решением всем всё рассказать.

 

— Вам больничный нужен? — спросила её на следующий день врач в поликлинике.

— Нет, я не работаю, — сказала Бель, но поправилась. — Официально не работаю. Я по договору только.

— А чем занимаетесь?

— Я дизайнер. Рисую на компьютере. Поэтому меня и беспокоят эти чёрные пятна перед глазами, которые появились после удара, — объяснила Изабель.

— Ну, так что ж. Конечно. У вас удар пришёлся на зрительную область, судя по выписке из больницы. Пока придётся пожить без компьютера, без чтения и желательно даже без телевизора.

— Долго? — ужаснулась Бель.

— Месяц. Для начала. Там посмотрим за развитием событий. Восстановление идёт до четырёх месяцев.

— Нет, я не могу так долго! Кто ж меня кормить-то будет? — противилась Бель.

— Вы лучше подумайте, кто вас кормить будет, если вы сейчас не дадите мозгу отдых и ослепнете, например. Или какая-нибудь эпилепсия начнётся. Не хотите? Тогда не скачем, глаза бережём, таблетки пьём, снимки делаем, — велела врач строго.

— А это никак не может быть связано с моими изменениями? — неуверенно спросила Бель.

— Вы имеете в виду ваше заколотое ботоксом лицо? Так вот, ботокс не колем. Не надо пока экспериментов. Следующий! — крикнула врач, не оставляя шансов на продолжение разговора.

— Ну, что? — с тревогой спросила Катька, которая ждала её в коридоре.

— Снимки, таблетки и минимум месяц без работы. В компьютер вообще не смотреть и не читать, — выдохнула Бель.

— Логично. Ты как себя чувствуешь?

— Физически нормально, морально — как раздавленный червь, — призналась Бель, понимая, что Катьке пора бежать домой.

— Белка, придумаем что-нибудь! Скинемся пока, продержимся как-никак! Влад поможет. Он с тобой почему не поехал? — уговаривала подруга.

— Да можно и уборщицей пойти работать. Менеджером по этажу, там глаза не надо напрягать. Ведро, швабра — мой себе и мой. Меня другое беспокоит, — ответила Белка, как бы пропустив мимо ушей часть вопроса. — Может, зайдём ещё на минутку ко мне, чаю попьём?

Подруга с пониманием согласилась, уведомила на работе, чтоб сегодня её не ждали и раздала распоряжения — командир всегда на коне! Бель рассказывала Кате историю про старушек, про свои превращения. С находками профессора и выводами сумасшедшего Вадима. Как её бросил из-за мамы Влад, как она швыряла кольцо в канал, как неожиданно умер профессор и как она хочет, чтобы все уже увидели, что с ней происходит на самом деле. Рассказ получился путаный. Белка прыгала с одного на другое, теряла мысль, не соблюдала хронологию событий, что-то вспоминала и досказывала, но на месте, где она бегала и искала старушек на кладбище, она заметила в глазах Катьки какое-то подозрительное сострадание, которое к концу рассказа только возросло.

— По поводу Влада, как и всех их, мне давно всё ясно. Хотя этот — гад редкостный, конечно. Выдающийся, я бы сказала, образец. И про изменения твои ты права — надо прекращать. Вот как есть, так всё и оставь. Никаких больше уколов, никаких больше пилюль красоты и экспериментов, — сказала Катя участливо.

Подруга ей не поверила! Катька, которая чего только в жизни не видела, каких баррикад не строила, каких плотин не сносила — её Катька ей не верила!

— Кать! Да не колю я никакие уколы и пилюли никакие не жру! Я просто так превращаюсь. Хочешь, докажу? — Бель взяла кухонный нож и чуть было не надрезала себе палец.

— Верю, верю, не надо доказывать! — вскрикнула Катька и отобрала у неё нож. — Эбонитовая палочка! Сейчас к тебе Светка приедет. Я сгоняю домой, переоденусь, ночью с тобой побуду и утром прямо от тебя на работу. Сотрясение мозга — дело серьёзное. Нельзя тебя сейчас одну оставлять!

Похоже, Бель сделала только хуже. Катерина распорядилась, чтобы Светка явилась на вахту и ходила за Бель по пятам: проверяла, что она слушает в наушниках, и следила за приёмом таблеток.

И как теперь доказать им, что это она не «головой ударилась», а на самом деле меняется? Были ли бы пальцы, как вначале, уродливыми, без ногтей, как у манекена, наверняка бы поверили, а теперь это всё выглядит, и правда, довольно пристойно и вполне может сойти за достижения современной косметологии. Может быть, Светка поверит? Но Светка смотрела таким тревожным взглядом, что Бель решила вести себя максимально адекватно, рук не резать, про старушек не рассказывать, чтобы не испугать девчонку со встроенным кардиостимулятором. Кого из них ещё нужно опекать!

Щеки её после аварии превратились в кукольные практически полностью. Гладкие, без точек и морщин, они при этом выглядели довольно естественно, как хороший макияж. Недостатки кожи на подбородке и на лбу от этого стали очень заметны. Заметны Белке в зеркале с восьмикратным увеличением. Света с её зрением минус шесть не замечала ничего.

28 июня

Мысли лезли в голову Бель одна дурнее другой. Она слишком сбивчиво рассказывала свою непростую историю Катерине, поэтому подруге сложно было поверить. Да и сотряс, опять же, в голове туман. Надо всё продумать и обстоятельно им разложить по полочкам. Просто чуть позже, а сейчас придётся от их дружеской опеки как-то избавиться. Подруги вторглись в её жизнь бесцеремонно и сменяли друг друга, как в почётном карауле. Ночью, как и обещала, на диване вновь спала Катерина. Утром её сменила Света. Пост сдал — пост принял. Света следила, чтобы Белка не читала, и даже сообщения на работу о том, что у Изабель, увы, сотрясение мозга и работать она пока не может, писала за неё. На работе ответили, что это уже неважно. Они нашли нового дизайнера, и помощь Изабеллы Бельской больше не требуется. Даже спасибо не сказали. Видимо, начальница крепко обиделась на Белку из-за хамства коллекторов.

— Без работы, без тела, без мужчины, зато с кредитом и сотрясением мозга, — сказала Бель с горечью в ответ на это известие.

— Бельчонок! Сейчас главное — вылечиться, а всё остальное приложится! Зато проекты у тебя никакие не горят, никому ничего не должна, можешь спокойно валяться и слушать аудиокнижки.

— У меня даже голова не болит, только эти чёрные пятна перед глазами мечутся! Надо работу срочно искать! Нечего рассиживаться! — упрямо возразила Бель, по подбородку которой бежали предательские колики.

— Ты не можешь выйти на новую работу и сразу сесть на больничный! Нехорошо это! Врач же сказала — минимум месяц. Врачей надо слушаться. Уж ты мне поверь, я-то знаю! — уговаривала её Светка заботливо, как ребёнка.

Подруга сходила с Беллой в поликлинику на снимки, сопровождала её в магазине. Везде за ней хвостиком, даже на прогулку с собакой, а после пяти вечера её сменила Лена, которую полностью обследовали и, кроме множественных ушибов, ничего не нашли. Снова пост сдал — пост принял. Бель слышала, как Света сказала Лене, что сейчас пойдёт в церковь ставить за Белку свечку.

«Дожилась! За меня уже подружки свечки ставят! Мы как старые бабки до тридцати. И как мне им теперь рассказывать правду?»

— Белка, Белка, ты прости меня, — причитала над ней Лена. — Я, вон, отделалась лёгким испугом, грудой металла и десятком синяков, а тебя, выходит, разбила! Ты ведь выздоровеешь, да?

— Да что вы взялись меня хоронить! Я здорова как бык! — возмутилась Бель.

— Верю, верю, только доказывать мне ничего не надо! — поспешила утихомирить её Лена.

К ночи Лену сменила Катя. Подруги у неё всё-таки самые лучшие на свете! Если представить себе, что из-за сотрясения она действительно немножко мозгом тронулась, то именно так и должны вести себя настоящие подруги, но если они от неё не отстанут, то злобная Белка может кого-нибудь невзначай покусать!

На ночь они пили с Катериной чай с мятой и мёдом. Чинно-благородно. Катя читала ей вслух новости и пыталась словами и жестами передать содержимое видеосюжетов. Это было забавно.

— Кать, мне к маме надо ехать. Я там должна быть одна: не дело кому-то мотаться по таким заведениям, и мама не будет рада, что кто-то ещё знает. Я понимаю, что напугала тебя своей дурью, но со мной уже всё хорошо. Мне намного легче, и даже чёрных пятен перед глазами стало поменьше, кажется, — уговаривала её Бель.

— Ладно, завтра ещё один денёчек побудем с тобой и, если всё будет в порядке, дальше будем только заезжать. И в среду тогда к маме поедешь, — согласилась Катерина. 

Белке нужно было вытерпеть ещё один день заботы.

29 июня

У Изабель была прабабушка. Самая настоящая пра, которая папина бабушка. Сейчас ей, наверное, под сто лет. Бель видела её лет десять назад, когда последний раз ездила к папе в гости на своё совершеннолетие. Бабушка и прабабушка жили вместе. Бабушка была маленькая, рыженькая и с курносым, как у Бель, носом, а какой была прабабушка, невозможно было разобрать. Глаза у неё были непонятной формы и цвета: то ли серые, то ли белые, совсем без ресниц. Один из них почти вывалился из глазницы и висел, поддерживаемый оттянутым нижним веком. Из носа всё время что-то текло, она вытирала его концами укрывающего голову белого льняного платка в голубой цветочек, поэтому натёртый нос был похож на большую картофелину, испещрённую глубокими порами. Она сидела, опершись на клюку, сопела и всё время смотрела перед собой. Слышала только то, что кричали ей на ухо, периодически икала и пахла чем-то кислым.

В квартире у бабушки был старый сервант с зеркальными витринами, уставленными хрусталём и сервизами, многоярусная лампа с множеством стеклянных висюлек, как в театре, и на сладкое к чаю варенье из трёхлитровой банки в маленьких узорчатых розетках. Они обедали за круглым столом, укрытым белоснежной кружевной скатертью, и Бель ужасно боялась на неё что-то пролить или уронить, поэтому практически ничего не ела. Когда папа и бабушка куда-то вышли, пра вдруг отодвинула клюку в сторону, подалась вперёд, к Бель, направила на неё единственный сидящий на месте глаз, обрамлённый вывернутыми бордовыми веками, и зашамкала беззубым ртом:

— Внученька, милая, помоги хоть ты мне! Скоро девяносто, а бог всё смерти не даёт. Каждое утро просыпаюсь и, тьфу ты, — опять жива! Ложусь, прошу: ну заберите меня уже, кто вы там есть, сверху! И всё равно просыпаюсь. А всё оттого, что меня внук с дочерью не отпускают. Трубки в меня какие-то натыкали, что-то в меня льют, пилюли дают, уколы колют! У меня уж не работает ничего, даже глаза руками закрываю! За что мне это? Я им говорю: «Отпустите меня, ироды!» А они мне: «Будьте здоровы, живите долго». А я уже долго, зажилась. Не хочу я больше! Я уж и трубки эти проклятущие вырывала, и таблетки за щеку прятала. Всё одно: скорая приезжают, исколют всю, и живи, бабка, мучайся. Ты мне принеси таблеточку какую-нибудь, чтобы я не проснулась, а я за тебя там попрошу, чтобы у тебя в жизни всё сложилось, мужа тебе попрошу хорошего. Принесёшь?

Изабель остолбенела. Ей было так страшно, словно ничего в жизни она страшнее этих слов и этого глаза не видела. Да и на самом деле, до сих пор в жизни она ничего страшнее не видела и не слышала. Хорошо, что в тот момент бабушка вошла в комнату с пирогом на блюде. Пра тут же снова села прямо, оперлась на клюку и стала смотреть перед собой невидящим взглядом. Бель потом рассказала папе о странных словах пра, он рассказал бабушке, и с тех пор старушку держат на каких-то капельках, от которых у неё все дурные мысли пропадают. Странное такое у них название, с галлами что-то связанное. 

Вот сейчас Бель, кажется, поняла, о чём ей говорила тогда пра. Не принадлежать себе — ужасно. Бесконечно делать покерное лицо, когда тебя никто не слышит, не понимает твоих просьб и признаний — что может быть на свете хуже? Целый день она мило улыбалась, надеясь освободиться. Она истосковалась по хоть какой-нибудь жизни и, когда ей после обеда прилетело в мессенджер сообщение от фотографа Ефима, тайно прочитала его, заперши́сь в туалете: туда её, по счастью, пускали без соглядатаев.

Ефим: «Привет. Завтра с 12:00 до 21:00 кастинг. Будем выбирать лицо косметики для рыженьких. Новая марка Red-beauty. Очень крутая тема. Приходи пораньше. К 12 никто обычно ещё не просыпается, а вечером будет жуткая очередь. Придёшь?»

Белка: «Ок. Приду»

Ефим: «Умница. Без макияжа, маникюра и педикюра. Аки дитя. Лови адрес и будь пораньше!»

Что-то необычное происходит: все хотят её сфотографировать изнутри и снаружи, и пусть… Завтра она непременно должна быть одна и свободна! Тем более что маму выпустили из заточения, перевели обратно в палату, и надо ехать убедиться, что с ней всё в порядке. Вечером Бель отчиталась Катерине о своём прекрасном состоянии, предъявила снимки, подтверждающие девственную цельность своего черепа, и ночь провела уже в счастливом одиночестве в обнимку с запаршивевшим котом.

30 июня

 «Что я делаю? Что я делаю?» — твердила Бель, когда, забросив маме обещанные сигареты, ехала в метро на рабочую окраину, где на каком-то заводе вроде как должен был проходить кастинг. С другой стороны, если завод не остов здания, а нечто работающее, то это может быть некоторой гарантией от неприятностей. Если это заброшка, Бель точно туда не сунется. В её сумочке лежал перцовый баллончик, одна из кнопок телефона настроена на вызов службы спасения — она была готова практически к любому развитию событий, кроме занудного однообразия, в котором она завязла в последнее время.

Завод на самом деле оказался живым, хотя вряд ли работающим по своему прямому назначению. Через проходную сновали туда-сюда дорогие машины, и на территории — сплошь парковка. Цветы и жалюзи на окнах явно указывали на то, что помещения эти давно сдаются в аренду. «Реальное место, уже хорошо», — подумала Бель и пошла искать корпус три, строение два. Это оказалось здание со смешным названием «Дом культуры». Внутри был настоящий холл, как в театре, светлый, с высоченными окнами под самый потолок и белыми французскими шторами. В холле повсюду провода, комплексы студийного света, ширмы, хромакеи. Ефим не соврал: там действительно проходил кастинг. Вдоль стены стояли ряды стульев, на них фривольно развалились несколько симпатичных рыжеволосых девушек всех калибров с номерками на руках, от длинноногих дылд до пышечек. Они молча «копались» в телефонах и друг с другом не разговаривали.

— Кто последний? — робко спросила Бель.

На неё посмотрели, как на ненормальную. Видимо, сморозила что-то не то. Белла робко села с краю и стала осматриваться. Скоро за стойкой неподалёку появилась администратор в белой рубашке и красном, как у пионерки, галстуке. Бель направилась к ней.

Увидев перед собой рыженькую девушку, опытная менеджер, не спрашивая цели визита, выдала анкету для заполнения. Писать пришлось немного. Графы про опыт работы заполнять не потребовалось. Анкета получилась практически пустой, но менеджера это нисколько не смутило. Она обвела красным овалом пункт «цвет волос — натуральный» и уточнила:

— Портфолио оставите?

— Нет, — ответила Бель.

— Ваш номер девять. Вот, держите. Когда я скажу: «Номер девять», вы надеваете номерок на руку и идёте на площадку номер один, потом в костюмерную. Вас одевают и говорят, на какую площадку идти. Площадок сегодня пять. Отснялись на одной — в костюмерную — отснялись на другой, и так далее. Всё понятно?

— Да.

Бель надела на руку выданную ей подвязку с номером девять, села подальше от неприветливых девиц и огляделась. Две площадки съёмок были на виду. На первую моделей приглашали как есть, не переодевая, сажали перед видеокамерой и о чём-то беседовали. На другой девушек фотографировали в одинаковых черных платьях чуть выше колена, с открытыми плечами. Все происходило очень быстро. Модель вставала перед ширмой. Другая девушка, как аниматор, показывала необходимые позы. Модель повторяла, её фотографировали, она убегала в костюмерную, а её место занимала следующая, в таком же чёрном платье. Вроде бы ничего сложного. Ефима нигде не было видно. А может быть, его здесь и нет? Он ведь не обещал быть…

Номер девять назвали неожиданно быстро, Бель даже заскучать не успела. «Будь что будет! Зато на сплетнях в пятницу точно возьму первый приз!» — подумала она и шагнула в поток света. «Полное имя? Сколько лет вы в модельном бизнесе? Что вы раньше рекламировали? Какой косметикой пользуетесь сейчас? Почему именно этой? Какие книги вы читаете? Почему именно эти?» Все вопросы, кроме имени и книг, были явно не в пользу Бель. Она не любила косметику, и защитные крема, укрывающие слишком белую кожу от солнца даже зимой, называла проклятием рыжих, о чём честно рассказала. Было очень неуютно, непривычно, от резкого света глаза слезились, и после первой же площадки Белла уверилась, что шансов в этом кастинге у неё ноль, но ради приключения стоит дойти до конца. 

В костюмерной было суетно. Девчонки быстро переодевались, и Бель вспомнились гонки Формулы-1, когда на пит-стопе машинам проворно меняют колёса молча и слаженно. У неё спросили размер ноги, выдали платье и туфли. Бель устроилась в уголке, разделась, аккуратно сложила одежду на стул. Тут же подошла девушка с красным галстуком, молча подтянула ей бретельки на бюстике так, что стало неудобно до боли, и пошла дальше. Бель надела платье и поняла, что в костюмерной нет зеркал, — посмотреться некуда. Она хотела спросить, но к ней снова молча подошла другая девушка в красном галстуке, смерила Бель взглядом, обошла сзади и закрепила свисающие по бокам излишки ткани на булавки, подчеркнув талию. Потом сняла с руки номер девять и приколола его на юбку. 

«Площадка номер два», — единственное, что услышала Бель на пит-стопе. Ей было очень интересно взглянуть на себя в таком платье, но зеркала она так и не нашла. Туфли оказались немного велики и шлёпали, спадая с пяток.

Оказавшись на площадке, Бель постаралась повторять движения аниматора, но пару раз фотограф гаркнул на неё: «Спина! Подбородок!» На других не орали, значит, что-то она делает не так, что, в общем, всё равно. Just for fun^[20].

Со следующим, светлым, костюмом всё повторилось. Для четвёртой площадки её одели в обычную тёмную майку с огромным вырезом, чтобы ничто не мешало делать крупные портреты. Здесь у неё вовсе не было шансов, потому что лоб ещё был прежним и сильно отличался от близких к идеалу щёчек, а вот пятая…   

На пятой площадке, расположившейся в самом дальнем углу, моделей снимали топлес. «Ни за что!» — подумала Бель, которая недавно вычистила отовсюду любые фотографии с намёком на ню. Для перехода на пятую площадку не нужно было заходить в костюмерную. Модели без стыда снимали майку, отдавали её девушке в красном галстуке и как ни в чём не бывало позировали перед камерой. 

— Девятая! — позвал знакомый по встрече в Зарядье голос из-за ширмы. 

— Она заканчивает портреты, — ответила за Бель девушка в красном галстуке. 

Бель подумала, что уйти, шага не дойдя до Ефима, было бы совсем глупо. Может быть, поздороваться? Хотя ему сейчас явно не до неё. Да и всем им всё равно, кто ты, мужчина или женщина, кукла или тумбочка. Никому тут не нужна её пока ещё настоящая, хотя и не очень красивая грудь. У других девчонок такие новоделы — загляденье! Куда уж ей со своей любовью к естественности. Когда с портретами было покончено, Бель решительно сняла майку и шагнула на площадку. Ефим улыбнулся:

— Умница. Расслабилась. Начали. 

Через десять минут Бель уже бежала в костюмерную одеваться, прижимая майку к груди. Администратор отметила время окончания съёмки, и Бель была свободна. Никто не сказал, что делать дальше, чего и когда ждать, но так как ей ждать нечего, уточнять не стала. К тому же устала она за несколько часов неимоверно. Спина болела от неудобных поз, глаза, которые надо было беречь, горели огнём от яркого света. Хорошо хоть кукольные ноги выносливые: настоящие отваливались бы уже! 

На выходе из Дома культуры её остановил незнакомый молодой человек. 

— У вас образование высшее? 

— Да, — опешила Бель от неожиданного вопроса.

— Английский знаете? 

— Немножко…

— У вас типаж, которого нам не хватает. Ищем маленькую рыженькую девочку, — заключил он.

— Для чего не хватает? — уточнила Бель. 

— Для работы.

— Для работы кем? Я в порно и ню не снимаюсь, — предупредила она.

— Нет, у нас приличная компания. Предоставляем эскорт услуги, — пояснил он спокойно, словно предлагал работу клерком, а не проституткой.

— Нет уж, спасибо! 

— А зря! Вы миленькая. Визитку хоть возьмите, — настаивал молодой человек и протянул ей карточку.

— Ни за что! — отрезала Бель и быстро пошла в сторону метро. 

Очередное её приключение закончилось без прибавления протезов, хоть и оставило по себе очень неоднозначное впечатление. Пожалуй, нигде раньше Бель настолько не чувствовала себя вещью, как на этом кастинге. Даже в толпе ты всё же человек, просто никому незаметный, а тут вроде бы к тебе всё внимание приковано, а на самом деле не к тебе. Тебя там нет! Есть твоё тело, которое переодевают и фотографируют. Изабель Бельская отдельно — тело Изабель Бельской отдельно, и оно главное. Как ты себя чувствуешь, что ты умеешь, о чём ты думаешь, никого не интересует, с тобой не говорят — связки берегут. Ты кукла не потому, что у тебя кукольное тело, а потому, что ты оболочка, кожа и мясо человека. Превращаясь в куклу, Изабель до этого дня на самом деле себя куклой чувствовать не умела. Теперь научилась.

1 июля

На следующий день Бель всерьёз задумалась о размещении резюме на сайтах по поиску работы. Если сейчас начать искать, то через месяц как раз найдётся, когда глаза полностью восстановятся. В том, что глаза надо восстанавливать, она уже не сомневалась. Пометавшись по квартире с пылесосом и убедившись, что слышать ни музыку, ни тексты она больше не может — перебор, Бель уселась за компьютер, открыла один из последних выполненных проектов. Разглядывала линии, находила недочёты, и поначалу ей стало неописуемо хорошо: она точно знает, чего хочет — она хочет рисовать! Создавать из послушных линий что-то новое, чего до неё не было, а потом доводить это новое, чем бы оно ни было: надписью, предметом, бланком или буклетом — до идеала. Она хочет рисовать! Но через несколько минут у Изабель заболела голова. Она посмотрела на белый лист: он весь был покрыт чёрными пятнами, как пазл, в котором не хватает деталей. Она хочет рисовать, но не может рисовать! «Только бы всё восстановилось! Я не буду читать, смотреть в монитор сколько нужно. Главное — вернуться в мой любимый мир линий!» — думала Изабель, собираясь. Она уходила из дома не потому, что ей куда-то надо — она уходила из дома, чтобы не быть дома, не метаться от стены к стене. Поехала в приют, где давно не была.

Он показался ей грязным, собаки — визгливыми, коты — неухоженными. Лера с Гертой чрезвычайно заинтересовались внешностью Бель, и все разговоры были только о том, где кто делал губы и ресницы, что колол, какие брекеты ставил. Девчонки просили телефон умельца, которые делает такие натуральные губки. Пустая болтовня ни о чём, но день скоротать получилось.

«Уважаемые миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн! Вы пользуетесь огромной популярностью, а у меня даже нет вашего телефона, чтобы им поделиться. Сейчас я выгляжу скупердяйкой, которая сама красивые губы сделала, а от других губного волшебника прячет, чтобы не плодить конкуренток. Это, согласитесь, неправда. Ставите меня снова в нелепое положение. И хоть номер ваш я вряд ли бы кому-нибудь дала, но сама непременно позвонила бы!» — думала Бель по дороге домой.

2 июля, утро

Первый летний месяц пролетел, как не было, и наступил июль. Душный, пыльный, обжигающий. Раньше Бель, сидя под кондиционером в офисе, мечтала, что если не работать, то весь июль можно было бы валяться на пляже под зонтиком и попивать коктейли через трубочку. В нынешней ситуации думать об этом не так уж приятно, но один день можно попробовать. Тем более, опыт показывает, что её новая кожа на солнце не реагирует, значит, тонну крема на себя изводить не придётся, а натуральный лоб можно и под полями шляпы скрыть. Вот только как быть на пляже одной? За три года Бель привыкла к тому, что во всех публичных местах, где нужно частично оголяться, с ней рядом Влад, который держит её за руку, что однозначно читается окружающими как «эта женщина — моя». Теперь она женщина ничья, сама по себе женщина, и к этому высокому званию надо привыкать.

Как же много Влада было в её жизни! Встречаясь лишь по выходным, они были вместе дни напролёт. Созванивались, переписывались. Её иногда даже раздражал его вопрос «Что делаешь?» Глупо отвечать: «Нарисовала корявый овал, он мне не нравится. Перерисовываю», придумываешь: «Создаю идеальную для восприятия форму буквы «О». Вся в творческом процессе». Постоянно приходилось что-то придумывать, утром приводить себя в порядок, чтобы отправить фотографию, спать в красивых пижамах, чтобы сказать «Спокойной ночи» по видео. Теперь Влада нет; офиса, куда она спешила каждое утро, нет; работы, в которую можно спрятаться, нет; любимых сериалов нет. Даже мамы, которой надо везти сумку с продуктами, и той нет! Хорошо хоть подруги остались, и вечером их ждут пятничные сплетни, но до вечера ещё надо как-то дожить.

Бель решилась, собрала большую прозрачную сумку, надела шляпу, любимые сандалии и отправилась на ближайший пляж. Просто побыть, для пробы, потому что купаться в московских водоёмах — затея для бесстрашных глупцов: после такого купания если жабры на лбу вырастут, то можно считать их меньшим из возможных зол.

Народу на берегу Москвы-реки было много: дети визжали и брызгались, взрослые тюленями отлёживали бока, в воде плескались вперемешку человечьи и собачьи тела. Кто-то орал: «Заберите кобеля, здесь дети купаются», кто-то в ответ смеялся: «Какого из них? Здесь каждый второй — кобель». Бель ушла от воды подальше, к березняку. Там и лежаки дешевле, и мест лежачих полно, и визга почти не слышно. Коктейль с мятой и льдом ей принесли на подносе, как на настоящем курорте. Она легла не раздеваясь, в шортах и футболке, смотрела в синее небо и видела на нём множество выбитых чёрных пазлов, как на белом листе. Вместо удовольствия в голову снова лезли настырные мысли: «А что если эти пятна всё же не от сотрясения, а потому что глаза превращаются? Пальцы ведь перестали чувствовать боль, может быть, и глаза перестанут видеть! Технология-то явно экспериментальная! Я думаю, что превращение замедлилось, но кто сказал, что оно должно идти в какой-то последовательности? Может быть, внутри у меня всё быстро меняется, а я этого не чувствую? Или я всё же медленно превращаюсь… И сколько тогда времени уйдёт на полное превращение? До старости? По чуть-чуть? А я вообще буду стареть? И как я вообще буду умирать, если новое тело даже повредить толком нельзя! Что же получается? Если я превращусь, я или умру, или, наоборот, не смогу умереть вообще? Меня могут лишить не только жизни, но и смерти!» У Бель закололо во лбу, к горлу подкатил ком. Она резко села на лежаке и с сомнением понюхала коктейль. Что это на неё нашло? Может быть, ей случайно сделали алкогольный?

Человеку нужно всё время прятаться от самого себя. За работой, фильмами, музыкой, книгами — как угодно, только бы не оставаться с собой наедине. Все культурные достижения человечества, похоже, и есть результат этих пряток. Не думать. Не думать о будущем, потому что будущее каждого человека известно наперёд — смерть. Если находишься наедине с самим собой, то невольно начинаешь видеть путь из прошлого в будущее, невольно начинаешь быть честным, что в отношениях с самим собой совершенно недопустимо. Кто-то пишет, рисует, сочиняет, чтобы не думать о себе, кто-то читает, разглядывает, слушает, чтобы не думать о себе. Бель так долго была одна, что додумалась уже до смерти. Слишком рано додумалась — для мыслей о смерти нужно повзрослеть.

— Куколка, давай с тобой знакомиться? — предложил ей подвыпивший молодой человек в мокрых плавках.

— Куколка не знакомится, — ответила Бель сердито.

— Какая злая куколка, — сказал парень и отбыл искать более покладистых куколок.

 

Куколка. Бель перестала обижаться на это фамильярное слово. На правду разве можно обидеться? Она — куколка. Почти. «Надо всё же постараться сегодня как-то объяснить девчонкам, что со мной происходит», — постановила Бель и, не допив сомнительный коктейль, поехала домой. Когда она шла по тропинке к остановке, впереди появились две старушки, в светлом лёгком платье и тёмном костюме, полненькая и худая, седая до белизны и крашеная брюнетка. На этот раз Бель не стала прибавлять шаг. Им было по пути, она и так шла быстрее них и, помня свои метания по кладбищу, гоняться ни за кем не собиралась. Она действительно их обогнала, обернулась. Бабушки улыбнулись ей, она им. Это были другие бабушки.

2 июля, вечер

— Сегодня у нас вечер единственной и неповторимой Белки! — провозгласила Катерина, когда все собрались в её хатке. — И наконец-то мы все в хатке!

— Шикоша в хатке, — сказал попугай под пологом.

— И даже Шикоша, который две недели провёл у консьержки, пока хозяйка по тарусам каталась, в хатке. Но Шикоша будет молчать, потому что Шикошам слова не давали, — предупредила Катя.

— А как же сплетни? — расстроилась Бель, которая не хотела вот так, с порога, всё вываливать. — Я надеялась всех послушать!

— Твоё расставание с Владом никто не переплюнет, нечего и конкурс устраивать, — ответила Катерина.

— Как расставание? — хором спросили Лена, Света и Яна.

Яна на сей раз не нюхала яблоко, стала веселее, круглее и сидела в общем кругу.

— Прошла любовь, завяли помидоры. Наш герой, из-за которого даже я готова была поменять мнение о мужиках в лучшую сторону, оказался таким же, как все, искателем биологической самки для оплодотворения яйцеклетки и взращивания его потомства. Медалей у сучки оказалось достаточно, а вот наследственность дурная. В вязке отказано, — сказала Катька.

— Кать, не спойлери! Пусть сама! Белка, колись уже, как случилось? — просила Яна, которая сильно распереживалась.

Бель поняла, что из всего её повествования ценным Катька сочла только эпизод с Владом. Придётся начинать с него. Она рассказала всё, начиная с предложения руки и сердца среди бабочек. Но странное дело, словно говорила о каких-то других людях. О другом Владе, которого она плохо знала, и о другой Белке, которая мечтала когда-нибудь выйти замуж. Когда Бель закончила на кольце, утонувшем в канале, все молчали.

— Белка, ты хоть поплачь или мордочку печальную сделай. Или отрыдалась уже? — спросила расстроенная до слёз Света.

— Видимо, отрыдалась. Всё это было как будто не со мной. Мне сначала очень его не хватало, но когда я ему позвонила из-за вируса в компе, а он заголосил от страха, что я тоже заразилась, как мама, мне так тошно стало! Место, где жила любовь, будто ампутировали.

— И вы теперь вообще не общаетесь? — спросила Лена.

— Звонил, когда коллекторы его из-за меня допекали. Даже денег предлагал…

— Так, может, он так помириться хотел? — воскликнула Света. — Может, он всё понял и хочет тебя вернуть?

— Человек, который назвал мою маму сифилитичной алкоголичкой, меня вернуть не может. Никогда, — ответила Белка.

— Поэтому наша Белка и стала такая странная. А ты губы назло ему подкачала, потому что он не хотел? Чтобы проверить чувства? — спросила Лена. 

— Нет. Потому что иначе не могла. Они сами, — ответила Бель в надежде, что получится рассказать правду и о своих превращениях.

Девчонки переглянулись. Явно Катька их предупреждала, значит, не время пока.

— Лен, у тебя с машиной-то что в итоге? — резко сменила тему Бель.

— О покойниках либо хорошо, либо ничего…

— Кроме правды, — хором по традиции добавили девчонки.

— На списание моя блондинка. На запчасти, — вздохнула Ленка и добавила печально: — И машину я больше не хочу. Никогда не думала, как это ужасно: самой не пострадать, а другого человека покалечить! Прости меня, Белка!

— Да ладно, Лен, ты ж не специально! Я на тебя вообще не злюсь. Ты не виновата, — успокоила её Бель.

— В том-то и дело, что виновата! Я знаю, что виновата. Себя не обманешь! С этим каждый день просыпаюсь и спать ложусь, — ответила Лена, и на её глаза навернулись слёзы.

— А ты смотри шире. Тогда уж виноват боженька, который допустил в этом мире зло и несправедливость, — предложила Белка.

— Вот чтобы он больше их не допускал, я больше машину не хочу — помогаю боженьке! Ну её, эту блондинку. Янка, вы имя уже придумали? — сбежала от темы Лена.

— Придумали. Если девочка, то я называю Адэлина, если мальчик — он называет Генрих, — ответила Янка.

— Генрих Сергеевич? А Серёга знает, что он так сына хочет назвать? — засомневалась Катька.

— Пока не знает. Потом захочет. Не могу же я грудью кормить человека, чьё имя мне не нравится! — воскликнула Яна.

— И как он сейчас хочет? — спросила Бель, взяла из вазочки грецкий орех в скорлупе и расколола его пальцами.

— Сашей. Представляете — обычным Сашей! Александр Сергеевич! Ужас какой! — возмущалась Яна.

— Ты, Янка, поаккуратнее со своим мавром. Он у тебя и так не то чтобы мавр в полном смысле слова, а ты его своим напором совсем в слабака превратишь. Лучше потерпи Сашку, зато муж будет с гордостью думать, что это он имя сыну дал, — напутствовала Катя.

Это было довольно странно, потому что Катерина в любых боях отстаивала обычно бабью сторону.

— Да ладно вам! Может, я вообще девочку рожу! Говорят, что девочки матерей сильнее токсикозом мучают. Зря, что ль, я отвалялась полмесяца в больнице?

— Ага. Вы опять на картах погадайте! — ехидничала Белка.

— Ой, и вредная ты стала, Белка! Вроде как ты у нас сегодня та самая подруга, которой надо помогать держать хвост пистолетом в восемь рук, а тебе хоть бы что! — ответила Катя.

— Бель, а как ты орех так расколола? Мне папа показывал, куда надо нажимать, чтобы расколоть, а я никак не могу, — спросила Света.

— Не знаю. Куда-то нажала не задумываясь, — сказала Бель, взяла ещё один орех и тоже расколола. — Мои новые руки стали сильнее. Я теперь и гвозди гнуть могу, и кота удержать. Очень удобно.

— И всё равно, заканчивай давай со своими бьюти-экспериментами. Не в твоём сейчас положении играться с препаратами! Сколько ещё эффект будет держаться? — спросила Катя строго.

— Не знаю.

— А в бумагах что написано? — продолжала приставать Катя.

— Я не подписывала бумаг.

— То есть как это не подписывала? Не может быть! Может, потеряла? — негодовала Катерина.

— Может, и потеряла, и не могу теперь найти ни бумаг, ни контактов старушек, которые со мной всё это учинили, — печально ответила Бель, понимая, что девчонки не верят в превращения, происходящие сами по себе.

— Ладно. Давай сначала решим, что нам с твоим выживанием делать, а про косметические глупости потом, — сказала командирша.

— Нечего с моим выживанием делать! Устроюсь на работу и буду зарабатывать, как обычно, — ответила Бель.

— С нас с Игорем оплата твоих процентов по кредиту на ближайшие два месяца точно. Не спорь! И злое лицо не делай — тебе не идёт! И лекарства все мы покупаем. Это будет правильно! — сказала Лена, и девчонки её поддержали.

— А от нас троих подарок — обследование больной головы в крутом медцентре. Вот, держи сертификат. Там в твоих мозгах покопаются и поймут, что поправить. Ты у нас в этом квартале во всех пятничных сплетнях выиграла — тебе положено, — добавила Катя.

Белка почувствовала, как глаза её застят слёзы. Да, девчонки не хотели понимать и принимать её изменений, но они были самые лучшие на свете! И хорошо, что Белкины глаза ещё умеют плакать — выдалась особо сентиментальная пятница.

3 июля

В субботу приехала Светка. Она была глазами и пальцами, Бель диктовала. Составили резюме, выложили на сайты, договорились завтра прогуляться и поспорили, кто лучше знает Москву. Готовили обед и перекидывались вызовами. Кто больше знает мест с «изюминкой», тот и выбирает завтра маршрут прогулки. Понятное дело, известные парки и усадьбы не в счёт. Только «необычности».

— А ты знаешь, где памятник сырку «Дружба»? — спросила Бель.

— Тому, который держат ворона и лисица? Естественно! — парировала Света. — А ты знаешь, где из земли ноги с коньками корчат?

— Те, которые недалеко от фривольно развалившегося Пушкина? Естественно! — ответила Бель. — А расчленённые пионеры?

— На смотровой РАН. А Берлинская стена?

— Рядом с летящим конём, на Яузе. А памятник первому табурету земли Русской?

— В музее мебели, а…

Через полчаса они вымотались и решили завтра погулять по Москве просто так, куда ноги поведут.

4 июля, день

Это был последний день перед маминой выпиской из больницы. Завтра у Бель опять начнётся не пойми какая жизнь. Ночевать придётся у мамы, а потом, наверное, снова ехать к Саймону. Хотя теперь уже совершенно непонятно, зачем это делать. Но не оставаться же в прокуренной квартире весь день! И как быть с мамой дальше? Как жить с ней и как сделать так, чтобы другие люди вокруг неё могли спокойно жить? Ответы на эти вопросы Бель будет искать завтра, а сегодня они со Светкой идут по Бульварному кольцу до самых плывущих по бульвару коней. Фотографируются у памятников, сидят на лавочках. Светка читает вслух упущенные за неделю новости и смешные заметки из соцсетей. Необычный день на самой обычной улице — никогда у Бель такого не было. По воскресеньям с Владом, даже если была её очередь выбирать день, она старательно порхала, улыбалась, нравилась. С подругой можно не нравиться — с подругой можно просто быть. К концу пути стало заметно, что Света сильно устала. Бель усадила её на лавку под клёном, купила воды и какой-то правильный злаковый батончик, который Свете можно. Расположились отдыхать.

— Свет, я знаю, что Катька вам рассказала про мои странности, — сказала Бель. — Что я ей наговорила всякого. Я в тот день и правда не в себе была после сотрясения…

— Не переживай. Мы всё понимаем, бывает, — откликнулась Света.

— Нет. Я просто не могла связно изъясняться. На самом деле в моей жизни действительно случилось нечто очень необычное. Можно я тебе расскажу? Может быть, ты что-то посоветуешь?

Света согласилась, и Белка последовательно, как готовилась, описала все события того злосчастного вечера, когда все уехали отвозить Янку, а Бель осталась с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн. Их слова про бога, про теодицею, обещание суперпрочности. Подруга слушала внимательно, жалости к душевнобольным в её глазах не наблюдалось, поэтому Бель продолжила. Про профессора и его изыскания, про странного Вадима Света слушала с искренним испугом. Инцидент на кладбище Изабель сократила, опустив подробности о том, как бегала среди могил, но про письмо сказала и даже показала:

— Вот оно. И перчатка отпечаталась, которую я кофе тогда облила. Но почему-то оно потом оказалось у меня в сумке. Странно всё это.

Света взяла конверт в руки, покрутила и спросила:

— А почему ты адрес наоборот написала? Кому: Изабель Бельской. От кого: миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн.

Бель посмотрела — и правда. Адрес написан наоборот. Как она могла так ошибиться? Спрятала письмо в сумочку.

— Знаешь, Белка, что я думаю? Ты не водись с этими сектантами! С Вадимами, профессорами этими не водись. Лучше, правда, в обычной церкви постоять. После неё такого не бывает, чтобы всё вот так шиворот-навыворот!

— Да они не сектанты. Наоборот — атеисты! — возразила Бель.

— В том-то и верная примета всех сектантов, что все, кто в их сети попадает, уверены, что они не сектанты. Тебя ведь заставили поверить, значит, сектанты. Заставили что-то позволить с собой сделать, значит, сектанты, — уверяла Света.

— Я как была атеисткой, так и осталась! — ответила Бель с жаром.

— Белка! Ты веришь в существование миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн. Письма их к тебе приходят, написанные твоим почерком.

Бель растерялась. А ведь и правда — она верит в существование Дороти Деус и Сат Моргенштерн. Она видела их дважды своими глазами и нашла других людей, которые их не только видели, но и от них пострадали.

— Послушай меня. Сходи в церковь. Просто свечку поставь, может, пройдёт морок! — уговаривала Света.

Белка поблагодарила за совет и больше спорить не стала.

 

Вернувшись домой, Бель распечатала конверт. На красивом листе бумаги, тиснённой вензелями и гербами, было написано её рукой:

«Почему — самый разрушительный вопрос для человека. Сат Моргенштерн

Почему — самый созидательный вопрос для человечества. Дороти Деус»

 

Кажется, Изабель изначально приняла неверное решение, и обращаться ей нужно было к психиатру. Она спрятала письмо в конверт и убрала зачем-то обратно в сумочку.

4 июля, ночь

Маму выписали. По дороге домой в такси Бель рассказала ей, что попала в аварию, схлопотала сотрясение мозга и из-за этого потеряла работу.

— Я пока не знаю, на что мы дальше будем жить. Неизвестно, когда снова смогу работать, — завершила дочь.

— Если не пройдёт, поменяем квартиру на «двушку» в Подмосковье с доплатой, и до конца жизни хватит по копеечке, — спокойно ответила мама. — Я давно могла так сделать и жить, ни в чём себе не отказывая. Хотела тебе оставить на будущее, чтобы твоё дитё росло в твоей детской и от метро недалеко.

Дома мама попросила денег, Бель ещё раз объяснила, что нужно пока экономить. Она заранее купила продуктов достаточно, чтобы пережить ядерную ночь, и запас сигарет. Мама была недовольна, Бель уехала к себе и до вечера металась по квартире, пытаясь слушать и не смотреть. Телефон разрывался от звонков работодателей, предлагающих продавать недвижимость, инвестиционные продукты, страховки и всё остальное, что продаётся. Некоторые звонили по два раза. Бель перепроверила резюме, не указала ли она вместо «дизайнер» случайно «продавец». Нет, всё верно. Приписала в комментариях: «Продажи не предлагать», но звонки продолжились.

Вечером вернулась к маме. В квартире стоял запах алкоголя. Орал телевизор.

— Малышка, Малышка, пойдём гулять, — позвала Бель.

Никто не откликнулся. Пьяная мама спала на продавленном диване в большой комнате. Бель ещё раз позвала собачку. За диваном никого. Прошла по комнатам, заглянула под мебель. За креслом обнаружила флягу, полную новой заправки для браги. Малышку Бель не нашла.

Ночью кто-то трезвонил в дверь. Мама пыталась открыть, но ключей от нового замка у неё не было. Мама ругалась, долбила кулаками в дверь Бель, бранила её словами на «с». Белка надела наушники, чтобы её не слышать, но слышала всё равно. Через некоторое время Бель почувствовала запах газа, выбежала на кухню. Мама открыла газ, и он с шумом вырывался из всех конфорок. Бель выключила его, распахнула окно и, услышав шорох, поспешила в коридор.

— Малышка, это ты? Малышка, Малышка! — звала она, но это была не Малышка.

Выбежав, Бель забыла закрыть дверь своей комнаты на ключ, и мама орудовала там в поисках денег. Сумочка дочери лежала под подушкой, и мама ещё не успела до неё добраться, а паспорт на полке уже нашла. Она, шатаясь, стояла перед Бель босая, растрёпанная, с безумными блестящими карими глазами, махала паспортом и смеялась:

— Вот что у меня есть! Вот что есть! Сейчас порву! Давай деньги, тварь! Давай деньги, или порву!

Бель метнулась к ней, схватила за фиолетовые ещё запястья и зафиксировала руки. Мама попробовала вырваться, но не смогла и впилась ей в кисть гнилыми зубами что есть силы. «Всё как раньше», — подумала Бель, но теперь рук не отпустила. Раньше, когда мама кусалась, Бель всегда кричала от невыносимой боли: мёртвая хватка маминых челюстей оставила несколько шрамов на её прошлых руках. Теперь они стояли в тишине, мама хрипло дышала. Изабель чувствовала её тепло и тяжёлый перегар. Начала медленно поднимать руки выше, чтобы маме стало неудобно. Теряя позиции, мама, как заправский боец, ударила дочь коленом по ноге. Бель не дрогнула. Она поднимала свои сильные руки выше, выше, мама фактически уже висела на зубах и, наконец, ослабла. Обмякла вся, разом, выронила паспорт, разжала зубы. Бель аккуратно отпустила руки. Мама сползла на пол, села у неё в ногах, как будто обессиленная, но тут же расправилась, как пружина, вскочила и кинулась прочь из комнаты.

Бель закрыла дверь на ключ, открыла окно на полную, чтобы выпустить остатки газовой вони, убрала паспорт в сумку, посмотрела на руку. На коже виднелись глубокие следы зубов, которые таяли на глазах. Подумала: «Вот бы мне такие руки в детстве! Выходит, подарочек старушек пригодился, а то осталась бы сегодня без паспорта, чего доброго!»

Если тебя впервые кто-то оскорбляет, бьёт или кусает, ты задумываешься: стоит ли иметь дело с этим недобрым человеком? Когда тебя с детства бьют и кусают, ты просто признаёшь, что твоя мама такой человек: кусающийся и дерущийся, научаешься жить с таким человеком и беречься от зубов и коленок. Мама на самом деле хорошая, просто вместе с алкоголем в неё вселяется демон, превращая её саму в демона. Сильного, злобного, безжалостного. «Может быть, мама тоже однажды встретила двух старушек и загадала желание быть всегда беззаботной, например. К моему желанию прилагается превращение в куклу, к желанию Вадима — сумасшедший дом, а к маминому желанию — «беленькая». Мы все чем-то платим за исполнение своих желаний, но, когда понимаем цену, не всегда можно «разжелать» обратно», — думала Бель, глядя, как небо за окном светлеет.

5 июля

Прежде чем обменять мельтешащие перед глазами чёрные пятна на подаренный подругами сертификат в клинике, Бель снова поискала Малышку. Собачки нигде не было. В коридоре мама пальцами ловила на стене что-то несуществующее и складывала в целлофановый пакет, висящий на руке, приговаривая: «Маленькие, маленькие, вы такие маленькие и вёрткие, но я вас схвачу. Идите все ко мне, мои маленькие». Дочери она не замечала. Бель называла эту стадию ловлей чертей. Значит, запой продлится ещё пару дней. Она заперла дверь в свою комнату, на всякий случай отключила газ и уехала.

«Конечно, сегодня всё откроется, но в частной клинике вряд ли сразу куда-то заберут. Первый доктор не зря меня бросил, и эти не захотят связываться. Лучше собирать понятные деньги за понятные услуги, чем связываться с непознанным. Как же надоели эти больнички!» — думала Белла по дороге.

После бессонной ночи она засыпа́ла на обследованиях под мигание лампочек и жужжание аппаратов. Ах, что это были за аппараты! Капсулы и устройства из блокбастеров про космические путешествия. Если в такую клинику привести врачей из далёкой больницы под Калугой, у которых для обследования есть только глаза, руки и опыт, они с ума могут сойти от обилия достижений современной медицины! Голову и глаза Бель рассмотрели вдоль и поперёк, нарезав на тонкие пласты невидимыми лучами, и даже вручили ей фотографии мозгов.

— Хорошая новость: серьёзных новообразований не обнаружено, — порадовал её приветливый доктор. — Менее хорошая новость «с бородой»: затылочная область ещё покрыта мелкосетчатым кровоизлиянием. Не пугайтесь, это как обычный синяк, который бывает при ударе. Всё это со временем должно пройти бесследно.

— С каким временем? Через месяц? — спросила испуганная Бель.

— Нет, конечно. Судя по всему, у вас было сотрясение мозга средней тяжести. Если бы сразу положили под нужные капельницы, восстановились бы быстрее, а теперь пару месяцев ещё надо себя беречь, особенно голову и глаза!

— И чёрные пятна пройдут?

— Чёрные пятна не от этого. Похоже, от удара изменилась структура глазного яблока. Это как пузырьки в бутылке, когда её встряхивают, — пояснил врач.

— И что с ними делать? — не поняла Бель.

— Жить. С ними жить и наблюдать. Если не будут увеличиваться, то ничего делать не нужно, просто привыкнуть. А имплантаты вместо кожи на лице и руках из-за этой аварии или раньше обожглись? — уточнил доктор.

— До аварии, — ответила Бель со слабой надеждой на его интерес.

Врачу было неинтересно. Ей выдали все результаты, рекомендацию повысить в два раза дозу лекарств, и на этом всё закончилось. Бель вспомнились слова ветеринара о том, что человеческие врачи отвечают не за пациента, а за части тела. Сегодня Бель носила в клинику свои натуральные глаза и мозги, неведомая технология превращения остального никого не увлекала.

«Интересно, стоит ли фотографию мозга выложить в инстаграм? Хорошая фотография! Красивая, чёткая, и извилины ничего себе», — подумала Бель и поменяла свой аватар в соцсетях на мозги. Лайков за мозги выдали мало. Вернувшись в квартиру, она поняла, что не может попасть в свою комнату: мама напихала спичек в замочную скважину. Бель обрадовалась, как не радовалась давно: у неё появился самый настоящий повод не оставаться в этом пыточном месте, не дышать табачным дымом и перегаром, не драться, не слышать шипящую в оскорблениях «с-с-с». Она снова поискала собачку и снова не нашла. Позвонила в дверь к соседке, призналась, что не может пока быть с мамой, потому что замок сломан, а сама она больна. В подтверждение предъявила снимки головы. Соседка с большим интересом разглядывала фотографии.

— Надо же, красота какая! У меня таких фото нет в альбоме. Только УЗИ разные, но они не такие интересные — ничего непонятно толком. А тут сразу видно — мозги! Ни с чем не перепутать, — сказала она, качая головой.

— Вы, если что, вызывайте полицию и мне звоните тоже, — попросила Бель.

— Ладно уж, езжай, отлёживайся, болезная. Всё у тебя не слава богу!

 

«Всё у меня не слава богу — шикарный статус для соцсетей! Я не смогу работать долго, неизвестно сколько. У меня «пузырьки» в глазах не пойми от чего. Если бы мне правильно поставили сразу диагноз и прокапали… Если бы я не выпила лишнего на том злосчастном Янкином девичнике, если бы я сказала вовремя Владу про маму, если бы моя мама не пила, если бы профессор не умер, если бы подруги мне поверили, если бы я хоть кому-то была интересна… Если бы того сбитого пса с обочины подобрали вовремя… Вся жизнь состоит из этих проклятущих «если бы»! Я прыгаю по ним, как по кочкам на болоте, всё время оглядываясь назад и удивляясь, почему я выбрала на пути именно эту развилку, именно такую кочку «если бы». Когда я встречу в следующий раз миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, может быть, попросить у них научиться выбирать правильные кочки? Но станут ли мои «если бы» такими же правильными для них? Да, я верю в этих старушек, верю во что-то, о чём негде прочесть, правила обращения с которым не прописаны. Мне приходится верить ощупью, наугад, а это крайне неудобно. Профессор назвал меня чудом — чудо я и есть, значит, буду жить верящим во «Что-то» чудом!» — думала Бель, спеша к своему нервному Саймону.

 

Перед входом в подъезд стояла соседка сверху. Из такси водитель выгружал её сына в инвалидную коляску с громким ворчанием: «Грузчиков отдельно заказывают! За такие услуги платят, между прочим!» Он плюхнул непослушное парализованное тело в кресло, громко захлопнул дверь и ударил по газам. Старушка аккуратно поправила сыну руки и ноги и медленно повезла к подъезду, налегая всем телом. Бель стала ей помогать. С трудом протиснулись в узкую дверь, с трудом поднялись по пандусу. По счастью, в этом доме был грузовой лифт с широкими дверьми. Пока они поднимались, сосед молча смотрел перед собой теми самыми стеклянными пустыми глазами, которые видела Бель, когда он летел вниз. Старушка похвалилась гордо: «Он у нас уже первое слово сказал: мама!»

 

Бель покормила кота, оценила свой лоб, который практически весь за эти дни обновился, приняла душ и уснула крепким сном. Ещё один день прошёл, а значит, на один день жизни, полной «непознанного», стало меньше.

6 июля

Скоро Белка на себе испытала, что значит первое слово «мама». Сосед сверху больше не ругался за недосоленный суп, он кричал только «мама». Требовательно, с разной периодичностью, иногда много раз подряд. После третьей тирады Бель поспешила спрятаться в наушниках. Чтобы прекратить надоедливые никчёмные теперь звонки с предложениями работы, сняла все свои резюме с сайтов. Смотреть в монитор через чёрные пятна было непривычно: она щурилась и старалась подглядывать чуть-чуть сквозь мохнатые ресницы, чтобы как можно меньше напрягать глаза. Когда раздался очередной звонок с незнакомого номера, Изабель не ответила — незачем, работу она больше не ищет, но звонили долго и потом перезвонили. Она нервно нажала зелёную трубку, готовая сказать, что резюме неактуально.

— Это Изабелла Бельская? Здравствуйте. По итогам кастинга вас отобрали на позицию «Мисс ручки-ножки Red-beauty». Поздравляю. Ваша часть: продукты для депиляции, средства для маникюра и педикюра, кремы, лосьоны, скрабы для рук и ног. То есть самый жирный кусок. Поздравляю. Съёмки на следующей неделе. Договор выслала на электронную почту, читайте. Подпи́шете в первый день съёмок утром. И ничего не планируйте на эти дни. Full[21] загрузка будет по проекту с понедельника по четверг. Всё понятно?

— Нет, ничего непонятно, — призналась Бель.

— Все памятки приложены к письму с договором. Читайте, если останутся вопросы — звоните по этому номеру, если нет вопросов, отправьте ответ: «Я, ФИО, принимаю условия договора номер…». Я Марианна, администратор проекта. Удачи! — сказал голос и исчез, оставив Бель в полном недоумении.

Она не могла поверить услышанному. Может быть, она опять себе что-то придумала, как с тем письмом? Или её на что-то «разводят» и за участие в каких-то съёмках ей самой предложат заплатить?

В почте действительно было письмо с договором и памятками, когда, куда приходить и как готовиться. Не показалось. Глаза резало, но она открыла договор. Он был огромный, сорок два листа. Прочитать его полностью Бель не смогла, но долистала до пункта «Порядок оплаты». Там ни слова не было о том, что Бель что-то должна заплатить, но там была какая-то несусветного размера сумма с семью нулями, которую заплатят ей частями, по мере выполнения этапов проекта по выводу на рынок нового бренда. Бель закрыла файл и взялась за голову. Сосед сверху снова стал звать маму. Кого же позвать ей? Она набрала номер Ефима.

— Привет. Можешь говорить?

— Привет, Белка, сейчас не очень. Скажи в двух словах, и я перезвоню, как смогу, — ответил фотограф.

— Мне договор прислали. Сказали, я «Мисс ручки-ножки Red-beauty». Я вообще не понимаю, что с этим делать. Перезвони, как сможешь.

— Я могу сейчас. Я бросаю всё сейчас и могу сейчас! — заверещал Ефим так, что Бель отодвинула трубку от уха и включила громкую связь.

— Что ж ты так орёшь? — удивилась Бель.

— Что я так орёшь? Ты хоть понимаешь, что произошло?! — кричал он.

— Нет, конечно, я тебе поэтому и звоню.

— Они там хотели сначала одну модель найти. Не смогли выбрать, и мы думали, что они будут искать ещё, в других странах. Нам слили инфу, что они подумывают о расчленёнке: отдельно голова, отдельно попа, отдельно волосы — команда рыжих, ну ты понимаешь, но мы думали, не решатся. А решились! Белка, и у тебя один из самых жирных кусков! Круть-круть-круть! Это просто умопомрачительная круть! Девчонки за такой контракт душу готовы продать, к магам ходят, дьявола призывают! Всю жизнь за таким гоняются, вкалывают как проклятые, а ты мимо проходила, хвостиком махнула, и удача у тебя! Какая там цифирь в итоге?

Белка назвала цифру.

— Жлобы. Срезали бюджет, похоже, вполовину. Капиталисты прокля́тые! Но, в любом случае, тридцать процентов мои! Ты ведь согласна? Это честно! — спросил Ефим.

— Я пока вообще ничего не понимаю. Уж чего никак не ждала, так этого. На меня ругались на этом кастинге жутко: «Не так сидишь, не туда смотришь, поворачиваться не умеешь!» Сразу решила, что не возьмут. Почему вдруг они мне-то это предложили, если я не умею вообще ничего?

— Потому что твоё умение-неумение — проблема фотографа, которому с тобой маяться. Бренду самое важное, чтобы могла связать пару слов, чтобы вела бьюти-блог и показывала на мероприятиях результаты работы их препаратов на себе. Я ж тебе говорил, что ножки крутые! Я-то понимаю!

— У меня результаты работы совсем других препаратов, которые к косметике не имеют ни малейшего отношения! — ответила Бель.

— Как и у всех моделей. Что ты думаешь, от какого-то простенького кремчика кожа может стать идеальной? Над такими моделями трудится целая команда парикмахеров-косметологов-массажистов-гримёров. Ты представляешь, какая круть! У тебя будут бесплатно лучшие косметологи!

— То есть в этом месте я должна радостно закричать «Вау!» и запрыгать на месте, хлопая в ладоши?

— Вообще-то да. И ты этого не делаешь только потому, что до тебя не дошло, что случилось в твоей жизни! Напейся сегодня как следует, за выходные перечитывай бумаги до тех пор, пока до тебя не дойдёт, и готовься пахать на следующей неделе.

— Ты будешь фотографировать? — спросила Бель.

— Не, мне до такого ещё далеко. У меня пока только кастинги. Но тридцать процентов всё равно мои!

 

Бель отправила договор Ленке-юристу с просьбой посмотреть и кратким описанием происходящего. Ошарашенная Лена изумилась сорока двум листам больше, чем ситуации, но до завтра обещала изучить. Белка купила в магазине лупу, распечатала договор и стала понемногу вычитывать, что же ей предлагают делать за цифру с семью нулями. Совсем понемногу, потому что голова по-прежнему болела, если напрягать глаза. К вечеру сдалась, не дочитав, и попросила Свету приехать завтра для чтения «трактата» вслух.

7 июля

Света читала. Сосед сверху звал маму. Изабель периодически просила повторить, потому что крик отвлекал и обороты в договоре были слишком запутанными. Семизначная цифра включала в себя целую маленькую жизнь, в которой помимо съёмок были презентации, блоги, мероприятия и запреты. Например, она не могла упоминать любой иной бренд косметики ни в официальных разговорах, ни в сети независимо от того, для какой части тела он предназначен. Не имела права вести себя непристойно и подрывать этим авторитет марки, которую она представляет. Не могла ругать косметику своей марки ни при каких обстоятельствах. Обязана была регулярно посещать косметолога, парикмахера, врача и согласовывать с ними уход за кожей и волосами, поддерживать вес и физическую форму. Гарантировала, что не имеет ограничений по состоянию здоровья, препятствующих исполнению контракта, и так далее. Белке всё это ужасно не понравилось: для девушки, в жизни которой косметика есть зло, употребляемое исключительно в пропорции необходимого к достаточному, эта история совсем не подходила ни за какие деньги.

Ещё и Лена позвонила, сказала, что договор слишком суровый, такой подписывать нельзя, надо изменить в нём пунктов двадцать и лучше разделить на части: отдельно съёмки, отдельно кампания по запуску продукта, отдельно прочие презентации, отдельно блоги. Обещала прислать к вечеру договор с правками и разделением на части.

Бель спросила у Ефима, можно ли вносить изменения в договор. Он ответил нецензурно, но предельно ясно и напомнил, что те, кто впервые получают такой договор, целуют каждую буковку и вешают его в рамку на видном месте. Администратор Марианна его слова подтвердила. Бель сказала об этом Ленке. Ленка сказала, что если подпишет так, без изменений, то… После этого следовало долгое перечисление возможных штрафов и неприятностей, в которые из-за этого можно попасть.

Потом позвонила почти трезвая мама и ругала Бель за то, что она без спросу увезла её Малышку. Бель сказала, что Малышки с понедельника дома нет, поэтому никого она не забирала. Было уже поздно, мама плакала, и Бель обещала завтра утром к ней приехать, но ночь опять наградила её бессонницей — заснула под утро и поднялась только к полудню. Быстро собралась и отправилась к маме.

8 июля

Мама была трезвой и заплаканной.

— Не нашлась? — спросила Бель.

Мама мотала головой и плакала.

— Может быть, из знакомых кто забрал? — предположила дочь.

Мама снова молча мотала головой.

— Ты хоть что-то помнишь? — спросила Бель, которую молчаливое мотание крайне раздражало.

Глядя в пол, мама тихо сказала:

— Я её продала.

— Мам, ну ты же не в первый раз её продала? Значит, вернётся! Она же алкоголубь! — попробовала ободрить её Бель.

— Раньше я продавала её местным, а теперь, видимо, пришлым. Мне сказали, что её увезли на какой-то крутой машине. У нас в округе таких нет, — ответила мама и залилась слезами.

— Тогда уж ничего не поделать!

— Может быть, мы как-то сможем машину найти? Это ведь у магазина было, на парковке, они как-то фиксируют же номера, — спросила мама, с надеждой глядя на дочь.

Обида накатила на Бель девятым валом с пенистым гребнем. Мама не переживала из-за того, что её укусила, что пыталась порвать паспорт, за газ, за пожар — мама переживала за Малышку, которую она сама продала за бутылку! Какая избирательность! И теперь мама хочет, чтобы Белла кинулась по магазинам просить видеозаписи, разыскала хозяина машины, выкупила у него Малышку, как раньше выкупала драгоценности, которые мама закладывала в ломбард. И всё это для того, чтобы мама могла снова продать псинку за бутылку? Не в этот раз. Симпатягу Малышку наверняка ждёт теперь шикарная жизнь на какой-нибудь красной подушечке в особняке, а маму…

— Мам, ну теперь-то ты понимаешь, что так нельзя. Так нельзя жить! Полиция и соседи мечтают от тебя избавиться. Меня ты изводишь. Любимую собаку ты продала. Всё это добром не кончится. Давай ты ляжешь в клинику. В хорошую клинику, с хорошими врачами. Надо лечиться! — сказала Бель в тысячный раз в жизни.

— Чего ты хочешь? Чтобы я жила трезвой? Как ты себе это представляешь, дочь? Что я каждый день должна буду думать о том, кто я и для чего я живу? Для чего на свете живёт беззубая пятидесятилетняя старуха, которая просрала свою жизнь не знамо на что? Никто не вернёт мне молодость по щелчку пальцев! Никто не вернёт мне мою жизнь, Бель! Ты знаешь, почему я пью? Сказать тебе правду? Потому что мне не нравится эта жизнь. Не нравится! Жить тут трезвой невозможно! Я стала пить, когда узнала, что твой отец изменяет мне направо и налево. Он говорил, что после родов я перестала быть для него привлекательной. Я сначала старалась, по полдня изворачивалась на полу в неудобных позах, надеялась вернуть фигуру, тёрла маслами растяжки на боках до красноты. Это у вас сейчас есть врачи, которые могут поправить грудь после кормления. Тогда мне приходилось клеить её на пластырь, чтобы сделать видимость торчащих девичьих сисечек под футболкой. Всё напрасно: он больше не хотел меня. Я не могла поверить, что мужчина, которому я родила дочь, со мной так поступил! Мне не нужна была такая жизнь, а закончить её по своей воле — грех. Когда он бросил нас совсем, я должна была жить ради тебя, ради ребёнка. Вот я и научилась заканчивать жизнь почти каждый день, оставаясь при этом как бы живой. Но если ты сделаешь меня трезвой, то что я тут увижу? Себя в зеркале? Предводительницу благородного собрания синяков-сифилитиков? Для этого прозрения я должна протрезветь? Единственный вариант жить для меня — жить пьяной, чтобы не думать. Свою миссию по выращиванию ребёнка я выполнила. Мне здесь больше делать нечего. А теперь ещё с этим венерическим позором… Самая сладкая моя мечта — не дожить до Нового года. Мне нечего здесь делать, дочь, нечего! Этот мир не для меня, я здесь случайный гость, и убраться отсюда поскорее — это единственное, чего я хочу в редкие часы трезвости. И хорошо, что Малышку забрали. Там, где она сейчас, ей будет лучше. Только не говори стандартное «у тебя ещё всё впереди»! У алкоголички-сифилитика впереди два варианта: долгая мучительная смерть или уход вмиг, во сне, и, желательно, во хмелю, как положено праведникам, потому что искупление грехов я уже точно прошла здесь. Те картинки, которые мелькают у меня в голове, когда я трезвею, никому увидеть не пожелаешь. Ты лучше не живи со мной, дочь, уезжай! Пусть всё идёт как идёт. Я уже давно ничего не хочу, кроме покоя. Вроде он должен водиться в бутылке, а его и там нет.

«После глотка хорошего шампанского люди кажутся лучше и добрее», — вспомнила Бель слова старушек.

9 июля

На пятничных девичьих посиделках Белка снова была в центре внимания.

— Вот вам и пушистенькая, самая миленькая на свете Белочка! Никому ничего не сказала, провернула такую многоходовочку, до которой нам всем расти и расти! Тихоня-то наша! Не белка — супербелка! — говорила Катька, которая явно была довольна развитием событий.

— Кать, не придумывай…

— Только не говори, что это всё случайно получилось. Не буди во мне Барабаса, который может ударить больно! И наплела разного: старушки, превращения! А оказалось, мафия фармы — косметология! Я даже представить себе боюсь, сколько они вложили в твои эти ножки-ручки и сколько ещё тебе готовы заплатить!

Белка поняла, что пытаться убедить девчонок в реальном развитии событий, во множестве постигших её непредсказуемых случайностей, глупо: слишком стройно всё это выглядит. 

— Рано пока говорить об этом. Контракт ещё не подписан. Ленка говорит, что там санкции драконовские за каждый шаг, а менять нельзя ни буквы, — ответила Бель.

— Но ты же его подпишешь? — вмешалась Света, для которой всё происходящее было самой настоящей сказкой про Золушку. 

— Лен, ты же сказала, что такой нельзя подписывать! — взмолилась Белка, потому что решила отказаться от неприятного предложения, и очень надеялась на помощь юриста в убеждении подруг.

— Ну-у-у, дрянь, конечно, редкостная, но что сейчас не дрянь? Ради суммы размером в десять лет твоей работы стоит и потерпеть. Даже если десятая часть от неё уйдёт на штрафы — терпимо, — сказала Лена уверенно.

— Девять лет моей работы, — поправила Белка.

Поправка не помогла. Девчонки смотрели на неё в упор и ждали единственно возможного «да». Белка решила рассказать им про ужасы кастинга, про то, как там относятся к моделям. Как её гоняли по площадкам, орали, раздевали, но, когда рассказывала, сама поняла, что в соотношении с множественными нулями всё это звучит «довольно миленько».

— По итогам посещения этого вертепа я поняла, как на самом деле люблю рисовать и хочу рисовать, а вожделенная индустрия красоты — не моё вожделение, — закончила Бель уверенно.

— До «рисовать» тебе ещё несколько месяцев, пока глаза не восстановятся. Ненадолго можно и отвлечься, — уверенно сказала Катя.

— Мне свет глаза режет, — пожаловалась Белка.

— Но это же совсем на чуть-чуть! У тебя всего четыре дня съёмок, — сказала Лена.

— А если я съёмки пройду, а остальное делать откажусь, у меня деньги за съёмки отнимут? — спросила Бель.

— Частично, если не будет форс-мажорных обстоятельств, — подтвердила Лена.

— А если будут?

— То не отнимут.

— Белка, ты что опять задумала? Человеку, у которого вся жизнь форс-мажор, не надо себе лишнего искать! — беспокоилась Катерина.

— Не буду я себе лишнего искать, всё само «налетит», — уверила Бель.

12 июля

Самым сложным был первый день съёмок. Сначала снимали троих: «ноги-руки», «грудь-шея», «попа-живот». Эдакий трансформер, собранный из моделей. К среде обещали включить остальные «части тела» для групповых сюжетов, а в четверг — индивидуальные видео. Модели были очень разные. «Грудь-шея» — Вероника. Высокая девочка, щупленькая, но с удивительно красивой длинной шеей и натуральной высокой полной грудью. Лицо у неё при этом было бледное, под глазами синяки. Волосы ещё реже и тоньше Белкиных, а руки скорее уродливые: пальцы слишком худые и кривоватые. «Попа-живот» — Арина. Спортивная, плотная, внешне скорее просто симпатичная, но с таким красивым пупком, как будто ей его мастер макраме завязал, и подкачанной попкой. А вот короткие ноги казались кривыми из-за довольно крупных икр. Девочки первым делом попробовали выяснить друг у друга размеры сумм, указанных в контракте, но Белка хорошо помнила, какой штраф полагается за разглашение деталей, и молчала как партизан. Арина и Вера назвали цифры в три раза меньше Белкиных. Может быть, врали, конечно, но Вероника сказала недовольно:

— Правильно! У неё там контракт, небось, восьмизначный! И лаки, и крема, и депиляция — всё ей досталось! А я буду сиськами на весь мир за копейки святить!

— Да ладно тебе! Посмотри, сколько в неё бабла вложено! Как в хороший мерс, если не больше! Если бы в нас с тобой столько вложили, то мы бы полностью забрали контракт. А она и с такими переделками дотянула только до «ноги-руки», — ответила Арина.

— Ничего, что я здесь? Не мешаю вам? — спросила Бель, усаживаясь за гримёрный столик с табличкой «Изабелла». — Я просто читать умею и вам рекомендую пункт со штрафами и санкциями за разглашение условий контакта изучить.

— Да ладно тебе! Все всегда хвалятся ценником, и ничего никому ещё не было! — ответила Вероника.

«Милую» беседу прервали пришедшие группой гримёры и мастера по маникюру.

— Сказали же — без макияжа! Слой-то какой навозюкала! — недовольно сказала гримёр и принялась с силой скребком скоблить Белле нос.

— Что вы делаете? — возмутилась Бель и отбросила её руку. — Не надо портить моё лицо, хотя вряд ли у вас получится его испортить.

Изумлённая девушка отдёрнула руку.

— Что это у вас?

— Что-что? Превращаюсь в куклу! Медленно, но верно, — ответила Бель нагловато.

— И, судя по всему, очень дорого, — сказала гримёр.

Остальные гримёры подошли посмотреть на «необычную кожу», но их окрикнула администратор Марианна, и все разбежались по своим местам. Пока моделей «готовили», администратор читала им правила, рассказывала, что будет происходить. Напомнила про рабочий день «до выполнения всех задач», что из еды моделям положен лишь энергетический коктейль, чтобы живот не раздуло, вода только в гримёрной и прочие ограничения «рабынь красоты». Объяснила концепцию проекта: команда из пяти разных натуральных рыженьких красоток представляет собой эталон красоты, демонстрируя, что каждая женщина прекрасна, какой бы она ни была. Гримёры и маникюрши обращались с моделями совсем не нежно. Будь у Бель её прошлая чувствительная кожа, она бы уже сбежала от резких нажатий и натягиваний. У Вероники и Арины на глазах были слёзы от боли. Они, бедняжки, всё терпели. Но утро оказалось самым лучшим временем дня. Через несколько часов в павильоне зазвучал резкий мужской голос, командующий размещением площадок и расстановкой света. Бель вспомнила соседа сверху, которому раньше всё не нравилось — такой же. Обращались к голосу исключительно «Босс», а в гримёрной все с его приходом разговаривали только шёпотом и как бы стали на полголовы ниже.

— Гримёры, что возимся? Мы готовы, выводите! — приказал Босс.

— По таймингу у нас ещё двенадцать минут, Босс, — смело крикнула администратор в ответ.

— Я умею различать цифры, выводите! — ответил Босс гневно.

— Будем минута в минуту, — так же смело возразила Марианна, и Бель подумала, что она отчаянная девушка.

Они вышли ровно через двенадцать минут. На площадке на Бель кричали. Она не умела правильно ставить ногу, правильно выгибаться, правильно смотреть. Её хватали руками и «доворачивали» до таких неудобных положений, что будь у неё обычные ноги, их бы непременно свело. Но кричали не только на Бель, Босс кричал на всех моделей, операторов, осветителей, фотографов, гримёров, помощников, и, что удивительно, никто на него не обижался. Как будто так и надо. Был он маленький, чуть выше Бель ростом, лысый как коленка, но орал искренне и громогласно, словно великан. Белла тоже постаралась не обижаться как все, но у неё это плохо получалось.

Скоро она потерялась во времени. Её уже несколько раз переодевали, меняли макияж, хотя она совершенно не понимала, зачем рукам-ногам макияж, только ногти на руках и ногах оставались одинакового ядовито-зелёного цвета — цвета хромакея. Во время очередного переодевания в её белый одноразовый тапочек оказались каким-то образом воткнуты две портновские булавки. Если бы у Бель была обычная нога, она поранилась бы сильно: острые булавки ненадолго оставили в кукольной коже глубокие борозды. Она положила ноги на стол, потёрла для приличия «пораненную» ступню, которая быстро обрела прежний вид, и спокойно села гримироваться.

Темнело. Снимали её ручки во всевозможных положениях, когда подбежал помощник и спросил, освободились ли руки, потому что им для груди руки нужны. Бель не поняла, что это значит, и покорно пошла на площадку, где работала сейчас Вероника. Босс был уже там.

— Итак, начинаем очень ответственный эпизод. Руки-грудь. Изабелла, грудь Вероники держишь вот так, — сказал Босс.

К Веронике сзади подошла девушка, взяла её груди в свои ладони и приподняла их словно бюстиком, сделав красивую складочку.

— Делаешь так же. Тебе ничего не надо самой придумывать, мы всё поправим. Мелкая ты какая-то. Подставку под ноги дайте, а то некрасиво будет, — велел Босс.

У Бель внутри в это время, словно насосом, кто-то качал слёзы. В контракте такого точно не было, иначе бы Бель ни за что его не подписала! Она никогда в жизни не брала в руки чужую грудь! Почему она должна это делать, да ещё перед всеми, на камеру? Слёзы брызнули из её глаз, как у клоуна в цирке.

— Площадка три — перерыв на истерику модели! — крикнул Босс, и все как по команде побросали камеры, световые приборы, подносы, косметические столики и ринулись в чил-зону занимать лежачие пуфики.

— Выпускайте Кракена! — велел Босс.

Бель, которая одна стояла и ревела посреди штативов, ламп, камер, фонарей, фильтров, как девочка, потерявшаяся в лесу, решила, что ей пришёл конец. Всё это походило на что-то совершенно ненастоящее, и Бель почти уверилась, что всё-таки сошла с ума, сейчас появится Кракен, сожрёт её и… Кракен оказался улыбчивым пожилым мужчиной в очках, бедж которого свидетельствовал, что зовут его Владимир Кракенов и он здесь психолог.

— Максимум полчаса. Нам ещё доснимать. Ночевать здесь никому не хочется, — сказал Босс повелительно и удалился.

Каким-то образом Кракен за полчаса разобрался, что у Бель всё это «впервые», убедил её, что в поддержке чужой идеальной груди своими идеальными руками ради искусства нет ничего предосудительного, и велел завтра явиться на сорок минут раньше всех, чтобы он сделал ей хороший настрой на работу.

Через полчаса Бель, сама не понимая как, стояла позади Вероники, плотно к ней прижавшись, и поддерживала её грудь своими ладонями. Она этого не видела, но Босс говорил, что очень круто получается, потому что руки у Изабеллы маленькие, и от этого грудь Вероники кажется ещё больше. И сожалел, что эти груди и руки не в одном человеке собраны. Неизвестно, кому эти слова было обиднее слышать, Белке или Веронике. Кто-то поправлял Изабель пальцы, менял положение рук. Она была всего лишь инструментом в чьих-то руках, каркасом для поддержки сисек. Потом её заставили подержать за грудь ещё и зелёный маникен-хромакей, который приложили к ней самой, но для этого уже психолог не потребовался.

 

В десять вечера Бель поехала домой. На такси. Не потому, что начала жить шикарно, а потому что у неё не осталось ни одной силы даже чтобы сделать лишний шаг, не то что доехать на метро. По дороге позвонила Ефиму спросить, что это за жуткий Босс и чего ещё от него ждать.

— Это же Влад! Он самый-самый! Я у него однажды на подмене работал. Может быть, когда-нибудь попаду в его команду, — сказал он мечтательно.

— Какой он самый-самый! Орёт на всех, меня Кракеном пугал! — возмутилась Белла.

— Белка, не тот босс страшен, который лает, а тот, который исподтишка кусает! Он орёт, но платит, и своих всегда защищает! Другие штрафуют направо и налево за каждый чих, а штрафы себе в карман кладут. Влад же поорёт только, от его ора не убудет. У меня на площадке осветитель уронил прибор, разбил, его должны были уволить, так Босс его отстоял. У него все зарабатывают, поэтому он самый-самый.

Бель аргумент с заработком никогда не убеждал, а вот «своих защищает» — это сильно! Босса она немножко простила, хотя имя Влад к этому не располагало. Позвонила Катьке, которая ждала её отчёта о первом дне.

— Что ты так поздно? — удивилась подруга.

— Только закончили, — устало сказала Белка.

— Вы же в девять утра начали! Трудовым кодексом, как я понимаю, там и не пахнет!

— Не пахнет. Хорошо ещё, не бьют. Пока не бьют, — ответила Бель и вкратце рассказала про день всё, вплоть до поддержки груди, чтобы потом не было вопросов, почему она расторгла контракт после первого этапа.

— Так, Белка! Булавки в тапке без внимания оставлять нельзя. Это девки вредные тебе подложили, из зависти. Зубы придётся показывать, — сказала Катя серьёзно.

— Кать, какие у меня против них зубы? Я реву уже в первый день съёмок, как соплячка. Они на этом всём, как я понимаю, собаку съели, котом занюхали!

— В том-то и дело, что ты новенькая, значит, тебя так «прописывают». Спустишь с рук, потом будешь вечно оплёванная ходить! Я семь школ сменила, знаю правила! Поэтому завтра привезёшь им в подарок обеим по упаковке булавок, гламурных, с разноцветными кругляшками на концах.

— Это ещё зачем? И где я их возьму среди ночи? — удивилась Бель.

— Я сейчас через магазин проеду и тебе привезу. Это важно, Белка! Скажешь: «У меня для вас подарок. Кому он нужнее, разбирайтесь сами!» и поставишь им на столики каждой по упаковке. Больше ничего делать не надо.

13-15 июля

Утром следующего дня Бель приехала на съёмки заранее, поболтала с Кракеном, который не заставлял её рисовать картинки и отвечать на странные вопросы, а просто рассказал, как тут всё устроено, с кем дружить, кого обходить стороной. Девчонкам на стол поставила по коробочке с булавками, которые Катерина предусмотрительно перевязала чёрной атласной ленточкой крест-накрест. Арина поблагодарила, сказала, что ей пригодятся и булавки, и ленточка, а Вероника перед Белкой извинилась за вчерашнее. «А ведь я вчера держала эту женщину за грудь!» — подумала Бель с досадой, но успокоила моделей, что восьми нолей в её контракте нет. На том и примирились.  

На второй день все были много приветливее и, пока не явился Босс, даже немножко поболтали. К Бель приставали с расспросами про её странную кожу, она как на духу отвечала, что превращается в куклу. Группа однозначно сделала вывод, что она «отмороженная», как все модели, и принимает участие в какой-то закрытой программе, поэтому «блатное» место «ножки-ручки» досталось именно ей, и от неё благополучно отстали.

Похожими были все дни съёмок. Бель за это время столько раз переодевали, перекрашивали, перепричёсывали, что кожа на голове зудела. Глаза резало от света, они слезились, ей выдавали специальные капли, чтобы стало полегче. Всё это было таким одинаковым, что она потеряла счёт дням и времени: поза, поворот, движение, эмоция, замереть. Оказывается, Кракен бывает нужен всем, но в разное время: на истерики других моделей площадки закрывались ещё не раз. Последний день съёмок закончился в четверг далеко за полночь, то есть в пятницу. Вернувшись домой с рассветом, Бель схватила на руки Саймона, поцеловала его ушки и пообещала коту, что это был последний приступ её соучастия в красоте. «Я не вещь — я человек! Я — чудо», — сказала Бель, глядя в зеркало на уставшую маленькую рыженькую девчушку с печальными глазами и огромным бобтейлом на руках. 

16 июля

Полпятницы Бель проспала и проснулась с ощущением, что её четыре дня били палками: болело всё, даже новые ноги, которые по определению болеть неспособны. Идти к Катьке на пятничные сплетни не хотелось, но она понимала, что этот тот случай, когда горы придут к Магомету всей толпой, если он попробует увильнуть от визита к ним.

— Рассказывай, — коротко велела Катерина после того, как подруги засвидетельствовали Бель своё сочувствие в связи с её истерзанным внешним видом.

— Не хочется. Вспоминать не хочется. Это было, пожалуй, худшее, что произошло в моей жизни, — ответила Бель.

— Не ломайся и рассказывай, пока не забыла. На следующий день всегда кажется, что вчера был самый худший, а потом забывается до следующего, — сказала Катерина.

— Женщины, когда рожают, кричат, что это ужасно и больше никогда мужа к себе не подпустят, а потом снова беременеют и рожают, — подтвердила располневшая Янка знание теории своего будущего.

— Я бы лучше три раза родила. Наверное…. От родов хоть воспоминания на всю жизнь, а это было неинтересно, скучно, одинаково и мучительно до истерик, — попыталась коротко отговориться Бель, но девчонки изменили тактику и вопросами вытащили из неё содержание всех четырёх дней в мельчайших подробностях.

— Как в кино! — восхитилась Света.

— Когда я за полчаса пересказываю четыре дня, то действительно, как в кино, а когда всё это продолжается четыре дня, на самом деле — как в жизни! Жвачка и тягомотина, — сказала Белка.

— Ты только никому так не говори! Многие женщины отдали бы полжизни, чтобы на твоём месте оказаться. Сочтут неискренностью и позёрством и покроют презрением, — рекомендовала Лена.

— Хоть чем пусть меня покроют! Вы-то, надеюсь, не считаете, что я неискренняя позёрша? — спросила Бель, с надеждой вглядываясь в глаза девчонок.

— Ты просто устала. Увидишь фотографии — отойдёшь, — резюмировала Катя.

— От чего отойду? Я превращаюсь в куклу и ору об этом на каждом углу. Всем по барабану!

— Так ты же сама этого хотела! Ты получила то, о чём другие и мечтать не могут, — повторила Катя так уверенно, словно была свидетелем беседы Бель с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн.

— Я хочу рисовать! Сидеть за своим скромным столиком в офисе и рисовать. Приходить на работу вовремя, писать отчёты по проектам, подстраиваться под глупые капризы клиентов и прихоти руководителя. Быть обычным неприметным дизайнером. Чтобы в меня не тыкали пальцами на улице восторженные старлетки. Чтобы у меня была обычная семья: муж, которому нужно нравиться, дети, с которыми надо ходить на каток, глупая собачка, нервный кот. Я хочу вернуть свою обычную жизнь!

Подруги смотрели на Бель с сожалением.

— Ты просто устала, тебе нужно отдохнуть. Стерпится, — сказала Катерина как строгая мачеха.

Весь оставшийся вечер Белка провела, свернувшись калачиком в кресле в углу. Девчонки решили, что она задремала, и болтали о своих обычных бытовых неурядицах и достижениях. Белка лежала с закрытыми глазами и думала о том, как она их любит и ненавидит одновременно.

17-19 июля

Всю неделю Изабель бесцельно шаталась по городу, заткнув уши наушниками, и смотрела по сторонам. Уходила из дома, чтобы там не быть, не слышать крика «мама», своих мыслей. И куда-то ехала, куда-то шла по знакомым и незнакомым местам, но всё ей казалось одинаково унылым. На неё глазели, как на жирафа в зоопарке, разве что морковкой не кормили. Старушки плевали ей вслед и бранились, иногда даже проституткой называли. Опять проституткой: оказывается, это слово любит не только мама. Подростки фотографировали, нахалы просили телефончик, и Бель стала прятаться от зевак на безлюдных дорожках парков. Среди белок спокойнее, но, если перед глазами никто не мельтешит, назойливые мысли лезут в голову, почти как дома в четырёх стенах. Она попробовала даже зайти в церковь по совету Светы, постоять. Её не пустили — внешний вид не устроил. Видите ли, сандалии у неё, охальницы, открытые, и ноги голые! По всей вероятности, по горячей пустыне боговеры ходили в калошах и шерстяных носках. Её это не тронуло: не пустили, и ладно.

Не верят — и ладно, не пускают — и ладно, не понимают — и ладно. Может быть, когда-нибудь кто-нибудь поймёт, нужно только дождаться этого «кто-нибудь». Дожить до него, и желательно дожить человеком. Превращения практически прекратились, так что шанс есть.

Ей ежедневно высылали посты с фотографиями её не её ручек-ножек, которые модель обязана была размещать в сети, заставили поменять кудрявые мозги на аватаре в соцсетях на портрет со съёмок. Она послушно размещала картинки и тексты, видела отклики и лайки. Скабрёзные предложения, восхищение, негатив, хамство и одобрение каких-то незнакомых ей людей никакого отношения к настоящей Бель не имели. Вот если бы она писала реальные отчёты о каждом дне своей жизни. Всё как есть, с пожарами, укусами, увольнениями, расставаниями, авариями, гадящими котами, блохастыми собаками, превращением в куклу. Вряд ли лайками бы засыпали, и вряд ли сети бы показали это людям — соцсети умеют прятать правду. Кому нужна эта правда, такая как есть, некрасивая, кроме живущего в ней человека? Судя по профилям пользователей, жизнь человека состоит из вкусной еды, милых котиков, букетов, шмоток, спорта, прогулок, путешествий, маникюров и поцелуев с любимыми.

Уже в четверг на её счёт перечислили небольшой кусочек платы за съёмки. Небольшой по меркам цены контракта, но даже его хватило, чтобы погасить всю сумму её старого кредита. Изабель была свободна — свобода Изабель не радовала. Где-то в лабиринте путаницы, сплетённом из множества случайных событий, Бель, похоже, обронила свою радость, никак не могла найти и рыскала в поисках её по улицам и лесным тропинкам, как бездомная собака.

 

Когда Ефим получил положенные ему «потому что честно» тридцать процентов, тут же позвонил и предложил встретиться. Она назвала то же место — лавочка в амфитеатре Зарядья. Он ответил, что такие события обычно «обмывают», но его печень рада необычному месту празднования.

— Привет, самая везучая девочка на свете! — приветствовал Изабеллу фотограф, широко улыбаясь.

— Это как посмотреть, — ответила Бель тоже с улыбкой, но печальной.

— Кто-то вкалывает как Папа Карло, а кто-то один раз оказывается в нужное время в нужном месте…

— Или в ненужное время в ненужном месте, — поправила Бель.

— Или так. Но я-то знаю: девчонки мечтают хотя бы приблизиться к такому старту, как у тебя!

— Что в нём хорошего-то?

— Бабки, крутые тусовки, лучшие визажисты-косметологи-массажисты, крутые мужики, поездки по всему миру, будущие контракты, интересные люди, тачка, квартира, свобода! — разжал фотограф десять пальцев на руках.

«Бабки, — подумала Бель. — И тут бабки!»

— Свобода? Ты шутишь? Какая такая свобода? Ты же перестаёшь быть собой и превращаешься в «нечто», живущее по контракту! — возмутилась она.

— Глупости какие! Думать-то тебе никто по-своему не запретит. Какой хочешь, такой и будь, в свободное от контракта время. Если это, конечно, не противоречит его условиям! — ответил Ефим с недоумением.

— У меня мама болеет, я не могу кататься по миру, — ответила Бель.

— Найми маме трёх сиделок — деньги есть.

— Я хожу на митинги и могу «скомпрометировать бренд своей социальной активностью», — убеждала Бель.

— Перестань страдать этой фигнёй. Ходи лучше по крутым тусовкам и презентациям, от них проку больше. Нетворкинг[22], и всё такое. А на митингах этих только синяки и штрафы зарабатывать. Всё равно ими ничего не добьёшься, туда только глупые нищеброды ходят.

— Я глупый нищеброд, и мне не нравятся тусовки, съёмки и презентации. Я хочу рисовать! — настаивала Бель.

— Купи себе мольберт и хоть урисуйся в свободное от контракта время. Ты только представь себе, что дальше будет!

— Что дальше будет?

— Ты поработаешь, получишь бабки. Доделаешь себе волосы и сиськи нормальные. Только небольшие, чтобы незаметно было. Дорогие надо делать, идеальные, как ты умеешь. Попу-пузо подкачаешь, станешь совсем куколкой, они с тобой или продлят контракт задорого, или тебя другие перекупят задорого. Или ещё лучше — свалишь из Рашки! Там ты будешь дороже цениться с хорошими-то сиськами…

— Почему ты так уверен? — удивилась Бель.

— Потому, что я знаю их проблемы. На фото сейчас можно хоть корову снимать — фотошоп всё исправит. А вот найти моделей, которых вживую можно показывать, которых папарацци не застукают страшными, целлюлитными, настоящими — сложно. Таких как ты, которых смело наяву предъявлять можно, единицы.

— Ага. По улицам слона водили…

— Какого слона? — не понял Ефим.

— Красивого слона, — ответила Бель угрюмо.

— Завязывай ныть, Белка! Наверняка ещё клиника какая-нибудь тебя захочет взять себе лицом, крутая. Блог будешь вести — будут подписчики. Станешь получать за рекламу, вообще ничего не делая. Найдёшь себе крутейшего мужика, нарожаешь ему бельчат и будешь жить не здесь, а значит, жить как человек! Путешествовать! И мольберт себе купишь хоть золотой! О такой жизни все мечтают!

— Видимо, не все, — ответила Белка. — Я мечтаю себя вернуть. Устала превращаться в куклу.

— Не в куклу, а в дорогую модель. В Белку, которая несёт изумрудные орешки! — воскликнул Ефим.

— Несут куры яйца, а Белочка грызёт. Путаешься ты в зоопарке, — улыбнулась Бель.

— А Белочка тупит и депрессует. Ничего, заведёшь себе модного психолога, вроде Кракена. Все мы у психологов отвисаем!

— Зачем жить такую жизнь, от которой надо у психолога спасаться? — не понимала Бель.

— Разве есть другая?..

20-22 июля

Жизнь продолжалась, если это можно назвать жизнью. Мама беспробудно пила и требовала денег, Тамара Ивановна звонила и рассказывала о шумных подвигах кружка́ «умелые синяки», сосед сверху кричал «мама», чёрные пятна плыли перед глазами, кот просил жрать, в инстаграм мелькали её ручки-ножки, а в голове путались мысли. Кроме этих мыслей, уже и не осталось ничего. В очередную пятницу убедить подруг в независящих от неё превращениях снова не удалось, и по-прежнему никого не интересовало, чего хочет сама Бель. Девчонки уверены были, что именно то, что происходит с Белкой, называется «зазвездилась». Их вердикт: «Не капризничай. Сама не понимаешь, чего хочешь и какой подарок за все твои муки преподнесла судьба. Это успех! Хватай его и наслаждайся». Белка отдала Катерине на всякий случай запасной набор ключей от своей квартиры. Лену попросила присмотреть за Саймоном, если Бель вдруг куда-то вынуждена будет уехать. Мама в субботу «вынырнула», могла говорить и плакала по той единственной, которая «её понимает». Белка взяла из приюта совсем непохожую на Малышку обычную маленькую невзрачную дворовую собачку, которую вряд ли кто купит даже за бутылку, и отвезла маме. Мама опять плакала, целовала её, называла Малышкой, а потом на радостях снова запила.

Всё воскресенье лил дождь, и хорошо: Бель не выходила из дома и писала. Описывала всё, что с ней произошло, так, как она это помнила и понимала. Писала на обычной бумаге ручкой, чтобы не вглядываться в светящийся монитор. Глаза всё равно побаливали, но терпимо, без сильной рези. Чёрные выбитые куски пазла Бель уже практически не замечала. Ко всему привыкаешь, даже к миру сквозь чёрные пятна. 

«Какой во всём этом смысл для меня? Красивая суперпрочность, для чего ты нужна мне? Для чего ты нужна бренду, я понимаю: наврать всем, что от каких-то кремов получается такая «красотища», чтобы покупали тоннами и мазали, мазали и покупали. Для чего ты нужна окружающим, тоже понятно: эмоция «вау, какая кукла!» Увидел, удивился, удалился искать что-то ещё интересненькое, чтобы утолить жажду зрелищ. Секунда. Нет, даже миг, и это не миг меня — это миг триумфа миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн. Меня, Изабеллы Бельской, во всём этом нет. Я превратилась в злобного клоуна, который скачет по арене и манит людей идеальными ручками-ножками в чью-то ложь под бурные аплодисменты. Вся наша жизнь теперь маркетинг лжи. Кто-то весело играет на дудочке, завораживая толпу идти послушно следом в очередную бездну. Мне выдали такую дудку, я — дудочник! Меня вырвали из толпы и вознесли над ней с дудой в зубах против моей воли. Мне выдали роль: помогать кому-то зарабатывать много-много денег на лжи, за что мне тоже отсыплют тридцать сребреников. На тридцать сребреников теперь можно очень «неплохо» жить: шмотки, тачки, путешествия и прочие ништяки прилагаются. Это и называется «успешность». Меня осчастливили успешностью. Меня осчастливили? Что-то не чувствую я, как по моим кукольным частям тела разливаются потоки счастья. Быть красивым куском пластика, за «бабки» транслирующим чужую ложь, — успешность? Променять «недорогие» изящные линии собственного творения на высокооплачиваемое заученное враньё? Променять роль создателя на роль слуги? В этом м�