Ангел бился и не мог вырваться из объятий багрового.

  А упырь, широко раскинув кожистые крылья, насиловал и насиловал белого, с силой раздирая ему зад, и Лео с содроганием заметил вскоре, что по белым лодыжкам жертвы стекают тёмные струи крови.

  — Разошёлся! – в восторге вопил Себастиан. – Разошёлся!

  — Да он же прикончит беднягу, — смущённо пробормотал Лео.

  — Да ты совсем беспамятный остолоп, дружище, — самым дружеским тоном заявил Себастиан. – Ты сто раз это видел, если того не больше. Никто не умирал, только рождался! Хотя перед рождением, возможно, кое-кто и умер, но это с уверенностью утверждать не могу. Это ты мне скажи, дружище, умирают ли от такого. И многое ли помнят…

  И тут осёкся.

  Лео не видел его глаз, предусмотрительно скрытых мохнатой маской, но с уверенностью мог бы сказать, что в этот миг они округлились от страха.

  От опасения сболтнуть лишнее.

  Или от опасения, что уже сболтнул.

  — Что я тебе должен сказать? – прошептал Лео, пятясь назад и облизывая пересохшие губы.

  — Что ты всё загадками разговариваешь? Что за ерунду ты несёшь? И что я вообще должен помнить? Я, срань ты такая, ни тебя, ни её не помню! Это место – не помню! Никого здесь не знаю! Все эти ваши чёртовы оргии вижу впервые и ничегошеньки в них не понимаю! Что я должен знать? О чём рассказать?!

  Себастиан, приподняв маску, одним махом вынюхал вазочку до дна, до едва заметного налёта на стенках, и брезгливым жестом отбросил пустую стеклянницу на пол.