— А ещё я убил свою мать, — ровным и безжизненным голосом произнёс Лео.

  — Это мы знаем, — отозвался Стромболи.

  — Облил керосином из одной маленькой бутылочки и поджёг, — продолжал откровенничать Лео.

  Он и сам не знал, почему его потянуло на исповедь.

  — Три недели назад…

  «Три недели!»

  Странная, неопределённая, не оформившаяся, но при рождении своём уже острая как нож догадка резанула его так резко, что он вздрогнул.

  «Эмма… тоже три недели назад… И она здесь. Случайно? Случайно – тот же срок? Случайно оказалась за моим столом? Как призрак – рядом… Тоже случайно?»

  И тут он услышал…

  Нет, не Стромболи.

  С ним спокойным и властным голосом говорила Амелия, металлически-звонко отчеканивая каждое слово.

  — Это было не так, Лео Кроссенбах. Мы знаем, как всё было на самом деле. Ты погубил свою мать, но не убивал её. Она сама убила себя. Но причиной был ты. Она погибла, и уничтожила всех нас. Случилось это не три недели назад, а гораздо, гораздо раньше. Мы всё помним, Лео Кроссенбах. И не пытайся запутать нас своими ложными воспоминаниями!

  Лео повернул голову и поднял испуганно руку в жесте защиты.

  Мулатка, временно бросив игры со вздыбленным членом любовника, развернулась к гостю и смотрела на него страшным, волчьим, остановившимся взглядом.

  Нет, глаза её не поменяли форму и цвет.

  И черты лица остались прежними, миловидными.

  Вот только взгляд стал другим: хищным, раздирающим на куски.