— Жизни? – спросил Лео.

  Голос молчал.

  — Не знаю, что и сказать…

  Лео прижал воротник плотнее к горлу и побрёл по дороге.

  Старик был прав.

  Прямо, потом направо.

  Минут через пять от дорожки отошла в сторону узкая, густо посыпанная красным песком тропинка, которая повела его в сторону видневшихся за небольшим перелеском холмов, густо залитых тёплым медовым светом (и сияние это посреди всеохватной утренней серости выглядело очень и очень странно, поскольку туман на небе, несмотря на все попытки невидимого солнца прожечь и истончить его лучами, и не думал расходиться, а стал со временем только плотнее, явно собираясь сгуститься в тучи).

  Напрасно Лео, задрав голову и рискуя при ходьбе ненароком уйти с тропинки и споткнуться о крутой бугорок, смотрел и смотрел на напластанные белёсые покрывала непроглядного неба: нигде не видел он ни единой прорехи, ни единого прохода для солнечного лучика.

  Разве только в том месте небосвода, где пряталось солнце, воздух из просто белого становился яростно-белым, с желтовато-округлой сердцевиной, похожей на застывший, замерший, недвижный глаз.

  И тем удивительней было то, что по мере приближения к холмам воздух и впрямь становился всё светлее и светлее, одновременно наполняясь теплом.

  И стоило Лео, не сходя с тропы, пересечь перелесок, как на выходе из тени деревьев в глаза ему ударил уже ничем не сдерживаемый, огненный, слепящий свет.