Ведь тот, кто запирал его прежде, мог бы запереть и вновь, и без заранее вставленного в замок ключа могло бы…

  «А что – могло бы?» спросил сам себя Лео.

  И заметил вслух:

  — Ничего же не случилось.

  Медленно, короткими воровскими шажками он вернулся в номер.

  И с удивлением отметил, что за несколько прошедших со времени бегства секунд комната приобрела прежний вид: тяжеловесная мебель вернулась на место, и прежняя ретро-кровать прочно стояла на полу, а не округлым левитирующим блином плавала в воздухе, и на место летающей тарелки вернулся прежний тяжеловесный балдахин.

  Всё стало по прежнему.

  Труп исчез.

  И никто не звал его малышом.

  И не говорил ему страшные, бесстыдные слова.

  Дверь в пыточную (теперь Лео понял назначение этой комнаты) была закрыта.

  Не было больше матери.

  Ни настоящей – во сне.

  Ни ложной – в кошмаре.

  Было раннее утро и серый свет пробивался сквозь широкую щель между шторами.

  «Бред, просто бред» резюмировал внутренний голос.

  — Точно, — в кои-то веки согласился с ним Лео. – Мне испортили разум… меня свихнули…

  «А ещё мертвецы боятся света» добавил внутренний голос.

  И смущённо умолк.

  Грим под струями душа смывался неожиданно легко.

  Для этого даже не потребовался большой напор: слабого потока тёплых струй хватило на то, чтобы вернуть ночному малышу прежний облик сорокалетнего мужчины, не вполне вменяемого постояльца сумасшедшего отеля.