У него бывают внезапные приступы оцепенения, особенно при сильном волнении.

  Вы сами говорили об этом, доктор, вы сами диагностировали эти приступы!

  И теперь…»

  Кажется, доктор пошёл к двери.

  Потом остановился, и начал было:

  «Я прошу вас одуматься, госпожа Катарина Кроссенбах. Мне нужно ваше согласие на госпитализацию…»

  И ледяной голос матери в ответ:

  «Доктор Бернард Камински, ступайте прочь!»

  Краткий миг тишины, показавшийся Лео бесконечно долгим.

  Дверь хлопнула.

  Мама вернулась в комнату.

  Прислонившись к стене, она долгим немигающим взглядом смотрела Лео, свернувшегося кошачьим калачиком в кресле.

  Сквозь едва прикрытые веки он видел тревожный бледный контур её лица.

  — Не притворяйся!

  Как не хотелось открывать глаза… Так, что Лео готов был ослепнуть и оглохнуть в этот миг.

  Навсегда, до конца жизни!

  Навеки, до скончания всех времён и завершения всех событий – ослепнуть, оглохнуть, раствориться в воздухе, исчезнуть, зачеркнуть своё существование яко не бывшее.

  Но нет… Не получится.

  Даже в вечной тьме будет преследовать этот змеиный взгляд.

  — Открой глаза, маленький лгун и никчёмный лицедей! Я знаю, ты не спишь.

  Пришлось открыть глаза.

  Пришлось посмотреть не неё: кротко и невинно.

  — Ты ведь не спал всё это время?

  — Я играл, — прошептал Лео.

  Мать бросила короткий взгляд на шкаф.

  — Со своими выдуманными человечками из конфетных коробок?