— Чудесно, чудесно!

  Портье (не прежний, пухлый, и не пожилой, что был днём, а новый и незнакомый, с гладко выбритым серым лицом вытянуто-лошадиных пропорций) разулыбался так широко и лучисто, что Лео показалось на секунду, что он это делает искренне, а потом, став внезапно совершенно серьёзным и сдержанно-хмурым, произнёс торжественно:

  — Приятного отдыха, господин Кроссенбах.

  — Спасибо, — поблагодарил его Лео.

  И повернулся, задев при этом членом полированный край стойки и отметив, что испытанные им сейчас ощущения – новые и непривычные.

  И лишь отойдя метров на пять, остановился, с запоздавшим удивлением подумав:

  «Чёрт возьми, как же он меня в маске узнал?!»

  Грохот и гул нарастал и нарастал, так что иногда казалось, что длинный коридор, подобно просеке в джунглях, ведёт к яростному, первобытному водопаду, притаившемуся за густым, непроглядным пологом леса.

  А полог и в самом деле был, только не лесной, а нейлоновый по моде далёких семидесятых.

  После очередного плавного поворота проход стал заметно шире, потом его стены и вовсе далеко разошлись в стороны, наконец коридор превратился в большой полукруглый зал, арочный выход из которого завешен был полупрозрачной искусственной тканью, ярко расцвеченной мощными прожекторами, чьи мощные лучи били слепящими потоками откуда-то извне, из гигантского пространства, скрытого завесой.

  Оттуда же, из того же скрытого от взора места, катился гул, смех, крики, возгласы, обрывки разговоров, приветствия и удивлённые восклицания, междометия и нечленораздельная взволнованная речь, невероятная мешанина звуков, сплетённая с гулкими ритмами диско.