— Как не побоялся ты мне правду сказать? Мог бы поплатиться за свои слова!

— Почему ж не побоялся? Ещё как побоялся! Дрожал и говорил. А врал бы, так тоже дрожал. То, что я сказал, хуже для моего хозяина, но лучше для вас. Когда оказываешься между сильными, всегда надо сильнейшего выбирать.

Понравились чиновнику его слова, разговорились и проговорили всю дорогу напролёт.

Пасечник с детства был странным. Сирота он. Взял его к себе повар младенцем, хотел из него подмогу вырастить, да оказался мальчонка диким: с пацанами не играл, даже обруч не гонял и не купался, а сидел целыми днями в читальном доме и читал всё, что под руку ему попадалось. Пробовал повар его, как полагается, драть, чтоб к жизни пробудить и от глупых ненужных книг отвадить, а он от розог ещё больше дичал. Пробовал повар ему втулить, что книжки только тому читать можно, кому бабушка мешок золота в наследство оставила, и не знает он, на что время своё убить, а тем, кто сам по себе, особливо, если сирота, всю жизнь пахать на кусок хлеба с солью. И снова слова его словно вода в песок ушли. Оставил мальчонку как есть, рукой махнул. А когда вырос сиротка в юношу, тоже каждую свободную минуту в читальню бежал, хоть и перечёл все свитки и книги по многу раз. А уж в Правительственном доме, как допустили его к местной библиотеке, так и вовсе с головой в книгах пропал. Учёностью своей поражал он каждого, хотя ни дипломов, ни корочек об образовании не имел, и собеседником поэтому был отменным: необычно думал, интересно с такими. Но вбитая в детстве поварская наука в нём тоже глубоко сидела. Раньше она впрок не пошла, а теперь настало её время.