Пасечник в такие дни вслушивался в тяжёлые вздохи, скрип лежанки и терпеливо ждал, когда его позовут, даже к пчёлам не выходил. В своей маленькой каморке, на плане означенной как платяной шкаф Правителя, он был теперь нужнее и, словно верный пёс, выжидал пробуждения хозяина, навострив уши.

— Ой, не ко времени за мной слабость пришла! Совсем не ко времени, — простонал Самый, с трудом переворачиваясь с боку на бок.

Всё тело болело от лежания, и повернуться лишний раз было геройством. Он тихо позвал:

— Выйди ко мне.

Из тайной дверцы появился Пасечник в своей неизменной мятой рубахе и мягких туфлях. Он молча сел на стул рядом с болящим, у изголовья, чтобы лучше слышать тихие речи.

— Поставь меня на ноги какой-нибудь своей лечебной настойкой, ведь наверняка есть у тебя! — попросил Правитель.

— Ни к чему это, — коротко отозвался Пасечник.

— Как же ни к чему? Того и гляди, драконы налетят с претензиями, встречу с ними надо готовить, а я валяюсь тут бревном с глазами, — тихо стонал Правитель, чувствуя, что с каждым словом остатки сил покидают его тело.

Сказал и забылся, улетел в свои грёзы, глаза помутнели. Пасечник поразмыслил немного и на манер голоса Самого Великого громко приказал:

— Пусть мне подадут отчёт разведки, что в Драконьих Горах происходит. Письменный!

— Будет сделано! — ответил неестественный голос.

Правитель от этих криков даже не очнулся. Пасечник тихо скользнул в свою потайную дверь, в каморке улёгся на узкую кровать на манер Самого Великого, закрыл глаза и стал ждать, когда его снова позовут.