Через пару часов ожидания Баба вспомнила, что у человека есть несколько необходимостей, которые не дают наблюдать совсем без перерыва, и если некоторые из них требуют отлучиться всего на пару минут, показав кулак желающим занять её место, то сон может сморить её в самый неподходящий момент надолго. Она боролась с ним изо всех сил. После того, как навела маникюр, подглядывала за людьми, подслушивала разговоры, жевала прикупленную по такому случаю будун-траву, болтала с соседом про коней. Но, когда солнце поползло набекрень с неба, её стало морить так, что держаться было невмоготу.

«Скорее всего, днём они не будут делать ничего, у нас на глазах. Ночи дождутся, всех разгонят и тогда его утащат», — слышала она разговоры в толпе. А ведь и правда! Ночью надо будет караулить, а сейчас — поспать. Баба взбила траву в накладном брюхе, чтобы стала помягче. Соседи по лавке, испуганные этим действом, шарахнулись, дав её телу больше свободы. Баба положила на пузо руки, на них рыжую голову и тут же уснула. Кто-то сзади ворчал про то, что в первом ряду спать не полагается, но тронуть странную Бабу, стучащую мышцатой рукой по беременному пузу, никто не решился.

Спала она недолго. Время тянулось… Мухи жужжали, толпа галдела, зеваки сменяли друг друга, но ничего настоящего не происходило. Жизнь на площади текла своим чередом, словно дохлый дракон в клетке — обычное дело, как памятник отцу-основателю или позорный столб. Никаких фанфар, воззваний или хотя бы новостей. Кипятошники с баками заваренных душистых чаёв и баранками наперевес кричали на разные лады: «У меня трава не вянет! Выпьешь — жизнь прекрасной станет!», «На заварку налетай, залпом радость выпивай!», «Моего напьёшься чаю — снизу сила покрепчает!», «Мой взвар отведай — позабудутся все беды!» Хотелось им поверить, выпить весь их чай и испытать всю массу перечисленных благостей разом. Ещё и детская карусель на мужиковой тягловой силе, сопровождаемая скрипом вперемешку с весёлыми песенками, кружением своим завораживала, но музыка эта не заглушала Бабиной печали. Наоборот: умиротворение было для Бабы сущим адом. Она уже и выспалась, и отсидела себе всё до колик, а минуты бежали не как обычно, мимо: минуты бежали сквозь неё, оставляя по себе ожоги. На то, чтобы разбудить Дракона живым, у неё оставалось два дня, и от этого Баба ёрзала беспокойно.