Первым делом, очнувшись, отменил Правитель карантин. Вторым повелел разогнать котов, которые к воле привыкли, по ночам под окнами орали, работать мешали.
Так как лежал он слабым месяц, народ освобождению своему был уж не рад. Обнищал, озверел, изголодался. Продукты в лавках попортились, дома погорели, дышать от гари торфяной стало нечем. Бабы понесли, потому как мужики от неча делать не знали, куда себя приложить, и прилагали на то, что было под рукой. Брюхатые бабы дурные, многого просят и мужиков своих от этого тоже дурными делают. Больше стало дурных, а это не к добру!
Паранджа воров наплодила. Ошалели неузнанные, в раж вошли. Стали придумывать разные болячки, чтобы всех обратно в паранджу загнать и своей безнаказанности разгул дать. Толпы по улицам бродят, глупости кричат про новые хвори, от которых носы отваливаются и руки отпадают, предъявляют переболевших, тех, что раньше на паперти по калечности своей сидели, а нынче другую роль «надели» и народ не по делу тревожат. Их бы умиротворителями припугнуть, да пришлось всех вояк на тушение лесных пожаров отправить.
«Проклятый Пасечник! Кто тянул его за мозг придумать такое?» — думал Правитель с досадой.
Из хорошего, разве что, не стало видно на площадях и улицах города чёрного цвета. Перестали люди носить чёрное, совсем, и стал город цветным, ярким и неспокойным. Только «Чёрный патруль» в чёрном и остался. Его теперь отовсюду видно, ни с кем не перепутать. Заприметят его люди и убегают из квартир целыми семьями, по крышам да по подвалам скрываются. Патрульные постучат в одну дверь, в другую и уходят ни с чем. Перестали перед «Чёрным патрулём» открываться двери.