С трудом встал, уселся за стол, сложил свиток неровным конвертом, запечатал личной печатью, доковылял до двери.

— Есть там кто? — спросил, не открывая.

— Есть, как положено! — ответил бравый голос.

— Я прихворал сильно, нетрудоспособен. Наверх и вниз нужно об том доложить и бумагу эту экспресс-доставкой супружнице моей передать. Не голубями, ногами человечьими, и чтоб одна здесь, другая — там! — приказал и в щель бумагу просунул. — И ко мне не входить, никому! Болею! В горячке вошедшего могу покалечить невзначай.

Пыжиться вспомнить причины такого его бедственного состояния было сейчас без толку. Хмельной пчелиный рой в голове гудел и об стенки черепушки бился, тщетно пытаясь пробить себе дыру наружу. Большой человек зафиксировал голову руками, чтоб случайно не качнулась, и так и просидел в дремоте бездвижный до прихода жены.

Супруга явилась быстро и во всеоружии: не в первый раз её благоверного «опаивают и травят» на работе «злоумышленники», но лакей у дверей кабинета отказался её пускать наотрез.

— Не велено! — верещал он, распластавшись перед дверьми. — Болеют оне! Никого не пускать!

— Да дай я, дурень, ему скажу только, что пришла! Звал он меня, видишь бумагу? Сам повелел мне прибыть, — убеждала жена.

— Сейчас охрану позову! Охрана! — завопил лакей.

Уж он-то хорошо знал, что если не велено пускать, то в первую очередь перед супружницей надо костьми ложиться. За закрытыми дверьми может происходить такое, что от неё, как ни от кого, скрывать надо!