— Неужто не скучаешь по драконятам? — удивилась Баба.

— Немножко, разве что, — признался он. — По полётам очень скучаю. Мне бы бочку закрутить из-под облака! Запретили. Тебя отпустили привезти и то чуть не переругались все, пока согласовали. С тех пор сижу. Крылья стынут, в небо просятся!

— Чуток потерпи. Скоро ми́нет зараза и налетаешься. Ладно, побегу. Дела у меня, — заторопилась Баба.

— Назначения?

— Ага. Они самые! — приврала Баба, чтобы избежать долгих объяснений.

— Придёшь сегодня драконьи песни слушать? — спросил таксист.

— Вряд ли успею. Увидимся! Мира и жизни тебе!

— Мира и жизни! — откликнулся весёлый Дракон.

* * *

В ящурном боксе всё было, как и вчера, только па́сти болящего закрыты на ночь, надо снова распорки ставить и поскорее под солнце подставлять. Эскулапы лили на голову Сейла воду, чем Бабу изрядно удивили. Это ей надо голову всё время мыть, а дракону-то зачем? Пояснили, что они его так поят. Драконы так устроены, чтоб пить дождь и росу: по чешуйкам вода стекает прямо в пасть. Очень удобная придумка тех, кто драконов проектировал.

— Мы ж не коты, раздвоенным языком-то не полакаешь.

— Точно, — улыбнулась Баба, представив дракона, лакающего из блюдца.

Когда разинули Дракону пасти, Сейл открыл глаза на главной голове, и было в них столько мучения, что захотелось Бабе сказать ему: «Потерпи, милок, вылечит тебя солнышко!», но сказала она:

— Что смотришь? Терпи давай, чудище! Нечего было всякую дрянь в рот тянуть!