Она уже в дверях, когда Ланселот подрывается, вскакивает и окликает ее — робко и безнадежно:

-Моя королева?

Она замирает. Плечи дрожат. Она знает, как много он не смеет сказать и боится, что вдруг посмеет. И жаждет, чтобы посмел.

-Моя королева, не все происходит так, как мы желаем. Жестокость одних — это не жестокость всех.

Она стоит, ссутулившаяся, обдумывающая, затем медленно кивает каким-то своим мыслям и выходит из церкви, оставляя после себя смертельную, разъедающую тоску в сердце Ланселота, который больше не верит уже ни одному святому лику.

***

-Лея, я безнадежен! — Персиваль потянул за стебелек цветочка, и тот, жалобно звякнул в его руках, разрываясь, вызывая расстройство рыцаря, — ну вот!

-Не безнадежен, — Лея засмеялась, взяла свою охапку полевых цветов и подсела поближе к Персивалю, самозабвенно перемазанная цветочным и травяным соком. — Смотри, перекидываем, формируем подобие петли, и…

-И оно разрывается к дьяволу! — Персиваль точно повторял все движения Лея, но если у девушки-танцовщицы получалось что-то, имеющее форму, держащееся на переплетении стеблей и уже напоминало венок, то у Персиваля выходил веник, который лопался почти сразу.

-Не тяни сильно! — предупредила Лея, показывая еще раз, — смотри, перекидываем, чтобы получилось, что один стебель ложится накрест с другим. Далее, формируй небольшую петельку…

-Виселицу? — ухмыльнулся Персиваль, неуклюже превращая небольшую петельку в действительно виселицу.