Сработались быстро. Матео переходил в момент торопливой работы на свой родной язык, лопотал быстро, неразборчиво, но, странное дело, его понимали даже крестьяне в эту минуту, которые не знали испанского и, честно говоря, не уели даже, порою, и на своем языке сказать. Работа кипела. Уриен поймал себя на том, что понимает Матео вместе со всеми и все легко выходило из-под его рук, процесс был отлажен до самого гладкого шлифования и не было, кажется, ни одного препятствия, которое меняло Матео или вызывало в нем гнев. Он не ругался, не отчитывал, он лопотал по-испански, он смешно волновался, подпрыгивая, перебегал с места на место, помогая, поддерживая…

Уриен многое делал в тот день. Участок работы менялся, Матео считал, что нельзя застывать долго на одной работе и что каждый, кто вовлечен в процесс строительства должен знать всю систему полностью, у него был свой график. По которому он менял крестьян, солдат. И Уриена с ловкостью полководца.

Уриен сделал много в этот день. Он пилил бревна, он их связывал и переправлял по реке. Он высушивал бревна, делал доски, шлифовал дерево, промачивал их смолою, отстаивал смолу, снова сушил на солнце, покрывал их песком для лучшей обсушки, сметал этот песок… его руки обдирали кору с молодых деревьев, выделывали ее, кипятили, скручивали в тугие веревки, снова ошпаривали, резал тесьму и связывал ими доски. Под конец дня, который пролетел как мгновение, Уриен не чувствовал ни ног, ни рук, ни шеи — все существо его затекло от постоянного движения, от работы — тяжелой и физической…