-Не пойдет так, девочка, — Мэтт теплой ладонью взял дрожащие пальцы Лилиан, — если ты в доме Божьем, то мысли твои должны быть о Боге, а не блуждать где-то далеко, понимаешь? Иди, успокойся, проведи со своим принцем минуты прощания и, как будешь готова, приходи опять.
-Он уходит на войну, — Лилиан взглянула на Мэтта глазами, полными невыплаканных серебряных слёз, — на войну!
-Я знаю, — кивнул Мэтт, — открою тебе секрет, девочка… я молюсь за жизни всех, кто будет воевать, и сторона мне здесь не так важна. Короли убивают королей, королевы травят королев, а рыцари
рубят друг друга, не разбираясь, кто прав, и в результате – все виновны. Мне чуждо это. Я молюсь обо всех.
-Сколько…- Лилиан неожиданно почувствовала укол злости на саму себя и, обороняясь, обратила её против Марсера, — сколько…благочестия в том, кто недавно лил кровь! Ты, выходец с Тракта, ты, завсегдатай Трактирщицы Гайи… говоришь о том, что молишься за всех? Душа не черна?
-Лили, — на её удивление, Марсер даже улыбнулся, он не рассердился, не накричал, нет, лишь улыбнулся, и Лилиан стало ещё гаже на душе от этого, — только увидев тьму, только пролив кровь, человек может рассуждать о ценности жизни. Я не скрою, девочка, что я убивал пачками, я оскорблял короля Утера Пендрагона в памфлетах, я воровал и грабил, я залазил в окна к замужним и родовитым дамам, и от этого всего могу с уверенностью сказать, что я точно знаю, что такое жизнь. Жизнь обрывается в минуту, неподвластную человеку, а подвластную лишь небу. Ты не знаешь, когда и как придет эта минута и все, что ты можешь сделать – умереть достойно. Лили, моя душа полна грехов и судить меня за это будут, я знаю, но моя душа не жаждет зла. Я видел тьму и теперь я способен видеть свет. Имя Господа на моем сердце, молитвы к нему – на моих устах, я грешник – да, но чище многих. Мне была дана благодать служить последние свои годы людям, во имя искупления и для признания своей вины, и я несу это деяние, как высшее знамя.
