«Дочь…это моя дочь…», — Кармелид не осознавал, что делает и почему. Он не удержал равновесия уже давно, он ползал на коленях, плакал, постепенно понимая, какую ловушку сам создал для нее, его пальцы хватали землю и вырывали травинки, но он не замечал этого. Кармелид пытался подползти то к одному, то к другому, умолить кого-нибудь… в эту минуту он впервые не смотрел, кто перед ним: советник, поваренок – ему было неважно. Но он испортил отношения со всеми, а потому в основном от него отмахивались, а кто-то… умудрился даже отвесить ему пинка под герцогский зад.

«Пусть все кончится…» — Гвиневре не была страшна смерть. Она жадно вглядывалась в Ланселота, не замечая ни отца, ни Морганы, ни Леи, которая цеплялась безотчетно за Агату ногтями, царапая ее руку в немом ужасе… все умерли для Гвиневры. И она была готова умереть. Только бы не мучиться. Только бы не терзаться.

«Я больше не могу…» — Моргана даже не делала попытки встать. Все ее существо налилось свинцовой тяжестью и ее гнуло к земле, вдавливало, и не было никакого ресурса. Впервые она поняла, как сильно устала, как много на ее плечах. Воздуха не хватало и тот, что все же проникал в ее легкие, почему-то очень сильно обжигал.

«Ты скажешь мне спасибо!» — Монтессори сострадал! По-настоящему сострадал, глядя на терзания королевы, но все же, мысль о том, что он выступает в роли благородного целителя,

отделяя слабую ветвь от здорового ствола, не могла его не радовать. Он хотел подойти к Моргане, поднять ее с земли, но почему-то…не решился. Ему показалось, что стоит ему взглянуть на нее, стоит только один раз взглянуть, и она поймет, что все это подстроил он.