Лея! Верная, любящая кроткая Лея! Лея! И сердце едва-едва не выпрыгивает из груди, отбивая ее имя, словно самый сладкий и дурманящий мед.
Лея, где же ты, Лея? Где же ты, горная ящерица севера? Где же ты, маленькая, трепетная танцовщица, что так преданно смотрела на Уриена? Я иду за тобою, Лея, поступью рока, поступью страсти, поступью отчаянной похоти и…
Горечь ткнула кинжалом под ребра Уриена, ему перекрыли дыхание секунды осознания. В пылу собственных чувств, в пылу борьбы с Морганой и за Моргану, он забыл совсем о том, что у Леи может быть своя жизнь. Он не сразу осознал, что за сплетение рук и тел образовалось в лунном отсвете коридора, не сразу понял, что это за черная смоль волос…что за бледность запястий, что обхватывают могучую шею.
Его поцелуй с Леей был когда-то поцелуем ее безнадежности, и его отчаяния. Сейчас — ее поцелуй с Персивалем был его нежностью и надеждой Леи на лучший мир.
Какова была вероятность выйти в тот коридор? Наткнуться на них, ослепших и заблудших в коридорах любви? Не обративших на него и доли внимания?
На ватных ногах, качаясь, словно от хмельного крепкого напитка, Уриен вышел в соседнюю галерею и почти минуту простоял, прижавшись лбом к ледяной, безжизненной каменной стене, а после, рванувшись за внутренним чувством, отшвырнул к черту плащ, и тот скользнул на пол, и вылетел на улицу, пугая случайных слуг. Пинком распахнул дверь конюшни, разгоняя сон конюхов, и велел седлать свою лошадь…
