Ей девять и она разлила кувшин молока на пол, сжалась в комок, боясь, что Гайя сейчас увидит, и заругает, а не то и хворостину возьмет – она нередко расправлялась таким образом с нерадивыми девушками…
Да нет же! Ей уже давно не девять! и Гайя пальцем её не тронула никогда, хотя, возможно, сама Моргана не была бы на её месте так к себе мягка.
Её одиннадцать и она всё чаще смотрит на луну, гадая, где сейчас её дом и что там, за Трактом, какой мир идет… она просыпается каждую ночь от кошмаров и утром ходит сонная, а Гайя тревожно смотрит на её бледный лик.
Да нет же! Уже не смотрит. Никогда уже не посмотрит! А кошмары не утихают. Замолчат ли они когда-нибудь навсегда?
Моргана доходит до развалин, пытается прочувствовать, воссоздать в памяти трактир, какие там были двери, какие там были ступени и понимает с ужасом, что не может. Она забыла! Забыла! Посмела забыть. Кажется, здесь были ступени, ведущие от боковой двери, или нет, они были справа? Явь и навь, прошлое…настоящее – что-то выдуманное, сколько ей было, когда она бежала отсюда в страхе? Сколько ей было, когда она влетела прямо в Ланселота, запустив цепь следующих событий, определивших всё? Как…
Моргана падает на колени, не думая ни о платье, ни о том, что вообще-то не одна. Почему-то ей очень плохо, к горлу подкатывается ком, рукою, не видя ничего за пеленою подступающих слез, она шарит по земле, пачкает руки в помнящей золе, но даже не замечает грязи. Это длится совсем недолго – кто-то поднимает её, и она не сопротивляется, мир резко меняет свои черты, ей хочется назад, в девять ли…в одиннадцать, туда, где можно разлить молоко и бояться хворостины, туда, где у нее нет шрамов, туда, где…
