– Ты где в России то жил, мигрант херов? – далось оно ему.

 – Везде, – отрезал я.

 – Ладно, не обижайся. «Херова» беру обратно. Так, где все же?

 – Сначала на севере, потом в середине, потом на юге. Погоди, – вдруг вспомнил я, – да ты ведь сам все знаешь. Ты же мне про крестик в Вологде говорил, когда на лобовом висел.

 – Знаю, – согласился Чертушка, он же Федор, – а все-таки интересно,– вдруг соврешь.

 – Не совру, – сказал я и, вдруг, зачем то спросил. – Ты библию читал?

 – Читал, – ответил он, – я ее даже корректировал.

 – Как это? – опешил я.

 – Так это. Для своих. Немножко.

 – Ну и что?

 – И ничего. И вот я здесь, в этой дыре. Не поняли.

 – Wait, wait, wait. Я так понял, тебя сюда силком вышибли.

 – Депортировали.

 – Хорошо, депортировали. За что?

 – За доброту.

 – За что?!

 – За доброту, Ваня, за нее проклятую.

 – Ты что переметнулся?

 – Метают, Ваня, либо икру, либо харчи. Никуда я не переметнулся, я программу создал, новую. Для нас для чертей.

 – Для Федоров, – у меня начинался пьяный кураж.

 – Заткнись. Не все черти Федоры, тем паче Михайловичи. Но все хотят. Ты даже не представляешь, сколько наших в нем побывало. А как там в нем жилось, – он чуть не замурчал от удовольствия. – Песня, а не жизнь.

 – А ты что тоже?

 – Мне посчастливилось, я при Карамазовых там жил.

 – А при Бесах?

 – Да ты что? Там конкурс был сто тысяч чертей на место. А я пока при Карамазовых там обитал, тогда уже программу свою задумал. У него там хорошо думалось. Он, конечно, Федор Михайлович, мужик крепкий, и нам доставалось. То вдруг молиться начнет, а того хуже – писать, не все выдерживали. Мы ему казино, баб и он в разнос, ни себя, ни других не жалея. То вдруг выдаст слезу ребенка, аж шерсть дыбом, до копыт пробирало. Кто сам сбегал, кого выносить приходилось, чтоб не переметнулись, как ты говоришь. У нас там чуть оппозиция не сформировалась, да папа вовремя пресек. Ну и меня прицепом. Лес рубят…