— Мальчики, — раздался голос матушки Марии со стороны внутренней двери, за алтарем, ведущей в трапезную, — все уезжают, а Леля вас ждет.

      Князь подтолкнул в спину Федю,

     — Пойдем, мальчик.

      В трапезной было уже почти убрано. Отец Владимир стоял на улице у калитки, благословляя отъезжающих прихожан. Леля одиноко пила чай.

     — Я не знаю, зачем ты вошла в этот дом,

       Но давай проведем этот вечер вдвоем, — запел Федя.

       Если кончится день, то останется ром,

       Я купил его в давешней лавке.

       Мы погасим весь свет, и мы будем смотреть,

       Как соседи напротив пытаются петь,

       Обрекая бессмертные души на смерть,

       Чтоб самим уцелеть в этой давке.

     Он сел рядом с Лелей, уперся локтем в стол, положил голову на руку и стал нарочито нежно смотреть на нее.

      — Вдвоем вряд ли, Федя, — сказала Леля, — куда мы князя денем?

      — Я его расстреляю, у него коньяк кончился. Пытать не буду, просто расстреляю.

      Князь сел напротив и спросил:

      — А что ты сейчас пел? Это вроде не твое, что-то знакомое, но не помню.

      — Очень даже мое, просто один хороший человек раньше родился и записал. Знаете ребята, я как-то понял, что люди стихи не пишут. Хорошие стихи. У человека нет органа, который придумывает стихи. Мозг знает, конечно, слова, но он слишком рационален, он вскипит, но стихов не напишет. Люди, которые записывают стихи, здесь очень правильно понимать, что не пишут, а записывают – просто удачно выбранные богом каналы, через которые стихи проникают в мир людей. А сами стихи, словоформы, мысли, волны существовали и существуют всегда,  они везде и ищут только поэта, чтобы достойно отдаться, ты следишь за моей мыслью, Леленька?