— Да хрен с ним. Везите куда-нибудь. Сдохнет еще.

  Есть такая военная машина «Урал». Подножка перед кабиной находится примерно в метре над землей. Перед подножкой поставили бочку из ГСМ, в кабину постелили матрас, меня дружно поставили на бочку и оттуда я с криком шагнул внутрь. Поехали втроем. Прапорщик Папуша, водитель Вовчик и собственно я, больной. Бочку забыли. Вся больница вышла встречать героя. Диагноз был засекречен, как и все в армии. Вовчик зарулил во двор больницы. Они с Папушей открыли дверь и долго думали, как теперь меня оттуда доставать. Потом Вовчик сел на корточки перед дверью, я встал ему на плечи, прапорщик поддерживал и Вовчика и меня. Так втроем мы и грохнулись. Больница, услышав общий солдатский крик и мат, решила, что ранен я серьезно.

  Мне выделили отдельную палату, видимо для пущей сохранности военной тайны. Врач либо был очень веселым парнем, либо вымещал на мне обиды пражской весны. Три дня с утра до вечера он приводил ко мне в палату, врачей, практикантов, медсестер и, наверное, просто местных жителей в белых халатах. Все они дружно рассматривали болячку и хором что-то обсуждали. По логике вещей напоследок должны были появиться чешские пионеры и возложить цветы к заднице воина интернационалиста. Господь миловал. Говорящая по-русски медсестра сказала, что меня готовят к операции.  За эти дни, кстати, провели успешную терапию. Боль и признаки болезни исчезли. Я уже спокойно выходил на улицу в больничном халате. Кормили вкусно, обращались хорошо. На четвертый день пришла медсестра и принесла выстиранную и отглаженную форму. С обидой в голосе сказала, что меня сегодня заберут и, что русские не доверяют чешским врачам.