Дело  было  плохо. Джейн  была  ранена. Ранена, как  и  теперь  я. За  нами  по мокрой  от  воды  из  красного  дерева  палубе  растекалась  наша  слившаяся, словно  в  жарком  поцелуе  кровь. Кровь  двух  любящих  сердец. Кровь  текла, прямо  из-под  нас, отползающих  от  носа  ныряющей  в  волну  Арабеллы.

  Джейн  вцепилась  в  бортовые  леера  ограждения  правого  борта  нашей  яхты  обеими  руками. Она, сжимая  яростно  и  сильно  от  боли  в  спине  на голых  загоревших, почти  черных  мокрых  и  холодных  от  океанской штормовой  воды  руках  свои  пальчики. И, приподнявшись, смотрела, молча на  меня, стараясь  удержаться  на  мокрой, теперь  и  скользкой  от  штормовой соленой  воды  палубе. Я  обхватил  ее, снова  за  гибкую  девичью  узкую  как  у  русалки  или  восточной  танцовщицы  талию  своей  левой  мужской  рукой. И  прижимал  запястьем  и  ладонью  к  себе, не  отпуская  от  себя  ни  на минуту. Другой, тоже  ухватился  за  бортовые  ограждения  леера, сжав  пальцы  в  мертвой  хватке. Отталкиваясь  ногами, от  теперь  скользкой  нашей текущей  по  палубе  в  воде  крови. Полз  задом  от  носа  к  середине, вдоль правого  борта  нашей  заливаемой  волнами  покалеченной  взрывом  Черного аиста  яхты.

                    Сквозь  тихоокеанский  шторм

   Было  уже  три  часа  ночи, и  темень  стояла  непроглядная. И  только  брызги  волн. И  штормовой  дождь.