Джейн, уронила  свою  мокрую  от  воды  в  слипшихся  и  перепутанных длинных  черных  как  смоль  вьющихся  змеями  волосах  головку  мне  на плечо  и  уже  не  в  силах  больше  подняться.

  Джейн  умирала. И  я  ничем  ей  не  мог  помочь.

  Она, прижалась  ко  мне  своими  избитыми  в  кровь  молодыми  моей любовницы, леденеющими  губками. Накрыв  волосами  меня  словно  черным  зонтиком. Прижавшись  своей  щекой   к  моей  небритой  мужской  щеке  девичьим  лицом. Ее  мокрые  черные  волосы  укрыли  просто  наши  лица, и они  словно  срослись  воедино  в  тесном  любовном  объятии  друг  к  другу.

Я  до  сих  пор  помню, как  они  прилипли  мокрые  в  ручьях  текущей  холодной  как  лед  воды, к  моему мужскому  лицу. Накрыв  всю  голову. И  я, видел, теперь  только  Джейн  ее черные  как  бушующая  эта  кошмарная  океанская  ночь  глаза. Снова  открытые, и  смотрящие  на  меня. Прямо  в  упор. Смотрящие  в  мои  синие, такие  же  полные  страданий  и  тоски  глаза.

  Я  и  сейчас, помню  эти  ее  черные  цыганские  гипнотические  двадцатидевятилетней  американки  глаза, смотрящие  в  мои  глаза  русского  тридцатилетнего  моряка, неотрывно  и, почти  не  моргая. Ловящие, моих  глаз  малейшее  движение. Эти  ее  черные  как  бездна  океана  глаза. Еще  живые  и  измученные, и  смотрящие  в  мои  такие  же  глаза.

  Она  смотрела  в  то, что  безумно  сейчас  любила. И, прощалась  со  мной, истекая  кровью. И, не  говоря  практически  ни  слова.