— «Моя, девочка! Моя, Джейн!» — думал  я, глотая  соленую  летящую  через  нас и  нашу  яхту  штормовую  воду — «Я  ни  за, что  не  брошу  тебя! Я  умру вместе  с  тобой! Но, не  брошу!».

  Я  уже  не  обращал  ни  на  что  внимание. И  уже  не  ощущал, даже  океанской  штормовой  качки. И  дикого  сокрушительного  ветра  в  брызгах летящих  через  нас  и  тонущую  Арабеллу  волн. Я  упивался, снова  неистовой любовью. Любовью, последней  к  моей  любимой  и  прижавшейся  в  смертной уже  агонии  моей  любимой. Не  смотря  ни  на  какую  свою, тоже  слабость  и потерю  крови. Я  целовал  ее  и  вдыхал  все  ароматы  ее  мокрого  и  соленого от  океанской  бушующей  воды  женского  тела. Тела  моей  любимой красавицы  Джейн.

— Ты, даже, сейчас  остаешься  таким, какой  ты  есть  любимый — простонала  еле  слышно  она  с  закрытыми  глазами. Прейдя  в  себя  и  чувствуя  мои проникающие  замерзшие  от  холодной  воды   мужские  пальцы, шевелящиеся  под  ее  лобком  в  ее промежности  чрез  плавки  и  низ  гидрокостюма, промеж  своих  неподвижных  полненьких  раскинутых  в  стороны  ног, ощущая   мужскую  массажирующую  ее  жаркое  страждущее, всегда  любви  влагалище  мою  правую  руку.

— Наконец, ты  пришла  в  себя, любимая — прошептал  я  ей, прижавшись небритой  щекой  к  ее  миленькой  облепленной  прилипшими  черными локонами  волос  щечке.

— Я  не чувствую  своих  ног — помню, произнесла, мне  еле  слышно  она — Что это, любимый? Я, ничего, там  уже  не  чувствую. Я  умираю? Я  была  без сознания? Да? — я  еле  разобрал  те  ее, сквозь  шум  ветра  и  волн  в предсмертном  шепоте  вопросы. И  слабые  слова.