Я  целовал  ее  в  губы. И  избитые  в  синяках  черненькие  от  загара  девичьи  щечки. И  умолял, смотреть  на  меня  и  держаться. Помню, я  перехватил  правой  рукой  с  талии  Джейн  за  ее  правую  ногу, подтягивая, выше  и  ближе  к  себе. Помню, как  ощутил  там  под  ее  легким  изодранным  ее  палачами  гидрокостюмом  меж  бедер  и  ляжек  женских  ног  полосатого  купальника. Узких  стянутых  туго  лямочками  на  бедрах  плавках, подтянутый  девичий  волосатый  лобок. Меж  ее  обессиленных  холодеющих  тех  ног  ее  черненькие  половые  губки.  Очерченные  черненькой  линией  по  краю  девичьего   влагалища. Влагалища  всегда  жаждущего  моей  любви  и  близости. Меж, теперь  обессиленных  загоревших  до  черноты  на  тропическом  солнце  красивых  молодых  двадцатидевятилетней  моей  красавицы  латиноамериканки  девичьих  раскинутых  в  стороны  ног. Неоднократно  исцелованных, и  искусанных  в  сексуальном  запале  моими  зубами. Как   и  ее  Джейн  трепетная  молодая  полная. Теперь  судорожно  и  прерывисто  конвульсивно  дышащая  в  цветном  полосатом  лифчике  купальника  грудь. Грудь  молодой   только  моей  единственной  и  любимой  женщины, женщины  беременной  моим  ребенком.

— Девочка, моя  любимая — шептал, помню  я, тогда  ей, держа  правой  рукой  под  самым  ее  лобком.  Пропустив  правую  руку  промеж  девичьих полненьких  раскинутых  в  стороны  бедер  и  ляжек  — Не  уходи  от  меня. Не  умирай.