Джейн  стояла  спиной  ко  мне, облокотившись  о  те  бортовые  поручни ночного  идущего  по  ночному  Тихому  океану  лайнера.

  Джейн  стояла, повернув  свою  женскую  черноволосую  головку  ко  мне.

Она  смотрела  на  бегущего  к  ней  меня  по  длинному  поперечному  узкому коридору, ведущему  к  бортовому  выступающему  в  океан  из  бортовой оконной  палубной  надстройки  балкону.

  Ее  длинные  вьющиеся  на  ночном  океанском  сильном  ветру  черными, как смоль  змеями  локоны  волос. Переплетались  и  путались  на  ее  плечах, и спине. Они, развиваясь, оплетали  девичье  Джейн, в  золотых  колечками  в  ее миленьких  ушках  сережками, такое  же  миленькое, повернутое  ко  мне личико. Личико  с  черным, как  сама  ночь, прощальным  и  смотрящим  на  меня  из-под  черных  в  косом  изгибе  бровей  взором  печальных  и  страдающих  обреченной  горечью  неразделенной  любви  глаз.

   Посмотрев  на  меня, она  повернула  взор  своих  глаз  в  сторону  океана. И, отвернулась  от  меня, глядя  в  синие  бушующие  и  не  спокойные  за  бортом пассажирского  круизного  лайнера  волны.

  Джейн  отвернулась  в  сторону  океана, не  глядя  уже  на  меня.

  Она  стояла  и  смотрела, куда-то  в  океан. И  ничего  не  говорила. Она глядела  просто, куда-то  не  отрываясь, взявшись  своими  черненькими  от загара  голенькими  руками  о  поручни  борта  балкона. Выгнувшись, как делала  всегда, назад  узкой  девичьей  голой  загоревшей  спиной  в  гибкой  как  у  русалки  талии. Выставив  вперед  жгучему  утреннему  восходящему  на заре  солнцу, свой  голый  овальный  черненький  круглым  красивым  пупком девичий  животик.